Фантастика — о чем она? - Юрий Смелков

Столь подробный психологический экскурс в личность героя мог бы показаться излишним — в событиях, участником которых становится Хоггарт, эти глубинные свойства его натуры не проявляются, в поступках своих он мало чем отличается от других ученых, работающих над расшифровкой Послания. Однако смысл повести — не в событиях, не в ставшем для НФ уже традиционным сюжете; тем более что мы с самого начала узнаем о неудаче — расшифровать Послание ученые не смогли.

Проект «Голос Неба» строго засекречен правительством США, как объясняют ученым, временно засекречен. Расшифровка небольшой части Послания позволяет синтезировать некое вещество, с помощью которого, как вскоре выясняется, можно мгновенно вызвать ядерную реакцию в любой выбранной точке земного шара (в том числе и под землей и под водой). Возникает волнующая пентагоновских генералов перспектива создать сверхоружие, от которого не будет спасения нигде и никому. Генералы, естественно, тут же принимают на себя руководство работой, ученых еле пускают в собственные лаборатории, но все кончается ничем, поскольку с увеличением расстояния возрастает рассеяние: ядерная реакция возникает не в какой-то определенной точке, а в любом пункте весьма обширной территории, т. е. оружие будет поражать и своих и чужих.

Хоггарт приходит к выводу, что попытка создать сверхоружие была заведомо обречена: разум, сумевший отправить Послание, наверняка, сумел и «застраховать» его, сделать невозможным использование сигнала во зло. Для такого вывода у него есть, помимо веры в гуманистичность любого высокоразвитого разума, еще одно основание: выясняется, что Послание способствует зарождению жизни, точнее, способствует образованию сложных молекул, из которых может возникнуть жизнь. По мнению Хоггарта, неизвестные Отправители не могли одновременно и помогать жизни и уничтожать ее. «Я понял, в чем может состоять и чем может быть цивилизация. Когда мы слышим это слово, то думаем об идеальном равновесии, о моральных ценностях, о преодолении собственной слабости и ассоциируем его с тем, что в нас есть наилучшего. Но цивилизация — это прежде всего мудрость, которая навечно исключает именно такие, обычные для нас ситуации, когда лучшие умы многомиллиардного человечества трудятся над подготовкой всеобщей гибели, делая то, чего они не хотят, чему внутренне сопротивляются… Если Отправители предвидели такую ситуацию, то я могу объяснить это только тем, что они когда-то были похожи" на нас, а может, и остались похожими…».

В качественно новом варианте перед нами возникает здесь один из мотивов «Возвращения со звезд»: пройдя долгий и мучительный путь совершенствования, Отправители не забыли своего прошлого, своего несовершенства и, помня о нем, сделали все, чтобы их Послание не могло никому причинить вреда.

И тут же мысль Хоггарта возвращается из глубин космоса на Землю, к человеку — к самому себе. «Я ведь говорил в начале книги, что только существо, по природе злое, может понять, какую свободу оно обретает, творя добро». Он говорил это о самом себе, психологический самоанализ приводит его не только к познанию самого себя, но через себя — законов всякой разумной жизни. Через исследование своего «я» человек познает Вселенную, через Вселенную — свое «я». За движением мысли Хоггарта следишь с огромным интересом, чем бы ни был занят его мозг — расшифровкой Послания, спором с оппонентом или самоанализом; в «Голосе Неба» герой обретает такую художественную самостоятельность, какой не обладал, пожалуй, ни один персонаж Лема, даже Пиркс. Но самый поразительный, самый захватывающий момент — это момент понимания невообразимо чужого и невообразимо далекого разума через себя, через собственный разум.

Хоггарт — отнюдь не «рупор» авторской идеи; эксперимент в «гибридном» жанре философско-фантастической повести привел Лема к созданию личности, выражающей не только взгляды автора (изложенные им в нескольких философских и футурологических трактатах и отнюдь не всегда совпадающие со взглядами Хоггарта), но и свои собственные. Синтез идеи и характера, философской мысли и конкретной личности, окрашивающей эту мысль своим цветом, своим неповторимым оттенком, осуществился.

Можно сказать, что появление в фантастике такого героя серьезно влияет на ее художественную структуру. Прежде всего Лем с самого начала снимает сюжетный интерес — уже в предисловии Хоггарт сообщает, что ученые потерпели поражение, а потом разрушает созданную писавшими о проекте «Голос Неба» иллюзию успеха. (Вспомним, что динамический захватывающий сюжет не просто играет значительную роль в НФ, но нередко служит средством «транспортировки» научных и социальных концепций фантастов в сознание читателя.) Кроме того, для фантастического произведения Хоггарт — герой на редкость бездейственный: к обнаружению Послания он не имеет никакого отношения, вклад его в расшифровку тоже не так уж велик, все открытия, в том числе и то, которое чуть было не привело к созданию сверхоружия, совершаются практически без него. Его участие в событиях минимально. Для фантастики это принципиально ново — ее герой чаще всего именно деятель, участник событий (у самого Лема — тоже). Если бы писатель следовал канонам НФ, то героем «Голоса Неба» стал бы скорее всего Дональд Протеро, открывший эффект, приводящий к сверхоружию, или кто-нибудь из второстепенных персонажей. Вероятно, изменилась бы композиция — автор не сообщал бы нам о том, «чем все кончится», вместе с героем мы пережили бы весь ход расшифровки, потом угрозу катастрофы, потом…

В том-то и дело, что для произведения, следующего канонам НФ, нужен был бы другой финал — событийный. Нужен был бы некий итог: Послание удалось расшифровать потому-то и потому-то. Или не удалось — потому что земная наука еще чем-то не овладела. Лем, так сказать, снимает обвинение с науки — не в ней, согласно его концепции, причина поражения. В конце концов ученые частично расшифровали сигнал, и если полного успеха добиться все же не смогли, то отнюдь не потому, что им не хватило интеллекта. В глубинах космоса Лем помещает разум, наделенный не только техническим могуществом, но — главное! — социально-этической мудростью. Хоггарт уверен, что «цивилизации… не объединенные, погрязшие во внутренних конфликтах, сжигающие свои запасы в братоубийственных схватках, тысячелетиями пытались и будут снова и снова пытаться расшифровать звездный сигнал — так же неуклюже и так же весьма неумело попытаются превратить добытые столь тяжким трудом причудливые обломки в оружие, и так же, как нам, им это не удастся… Какие же цивилизации являются настоящими адресатами? Не знаю. Скажу только: если эта информация, по мнению Отправителей, не относится к нам, то мы ее и не поймем».

И еще раз мысль Хоггарта «замыкается на себя», от космических расстояний, разделяющих цивилизации, обращается к видимым и невидимым барьерам, разделяющим людей на Земле. Звучит горькое признание; «Я никогда не умел преодолевать межчеловеческое пространство». Можно продолжить мысль писателя: пока наше «я» этому не научится, «мы» не будем способны преодолеть социально-этическое «расстояние» между нами и неизвестными Отправителями. «Если б, — думает Хоггарт, — от каждого несчастного, замученного человека оставался хоть один атом его чувств, если б таким образом росло наследие поколений, если б хоть искорка могла пробежать от человека к человеку, мир переполнился бы криком, в муках исторгнутым из груди».

Мысль ясна. Отправители выстрадали свое единство, их мудрость досталась им недаром, и цену, которую в свое время заплатили они, должно заплатить и человечество. Однако немаловажно, кем она высказана — Хоггартом, человеком, эмоции которого надежно закованы в броню интеллекта, человеком, для которого математика была «дезертирством, потому что математика, мне казалось, не зависит от мира». Он и к Посланию подходил вначале только как математик, как ученый. Но именно встреча с инопланетным разумом заставила его искать связи и соответствия между этикой, сознательно выработанной им для себя, чтобы нейтрализовать свои врожденные отрицательные черты характера, и этикой Отправителей, столь же, по его мнению, сознательно «зашифровавших» свое Послание, чтобы даже случайно оно не могло причинить зла никакой цивилизации. Эта вот эволюция личности героя и делает особенно убедительной мысль автора — мы воспринимаем ее эмоционально, сопереживая Хоггарту.

На заре современной фантастики для нее были наиболее удобны герои, выступавшие в амплуа свидетеля, — их мы находим, скажем, в «Войне миров», «Первых людях на Луне» и «Человеке-невидимке» Уэллса.

Повествуя «со стороны» о всевозможных фантастических событиях, они в то же время были прекрасными слушателями научно-популярных лекций на разные темы, которые читались им по ходу действия. Довольно быстро герой-свидетель сменился героем-деятелем, и это было первым шагом к психологизации НФ — человек в ней раскрывался как в поступках, так и в размышлениях и эмоциях, предопределявших эти поступки или влиявших на них. (С этой эволюцией героя связаны и изменения в структуре приключенческого сюжета, о которых говорилось выше.) Герой-деятель стал центральной фигурой в жанре романа-предупреждения, поскольку именно в этом жанре наиболее четко обозначалась ведущая тема современной фантастики: человек и НТР. Роман-предупреждение исследует предполагаемые отрицательные последствия НТР, поэтому герой-деятель здесь чаще всего выступает как герой-протестант, бунтарь. Однако его индивидуальность очерчена еще нечетко, он, как правило, жестко «запрограммирован» авторской волей и авторской концепцией, характер его еще не способен к саморазвитию. (Это же можно сказать и об отмеченных выше произведениях, в которых фантасты эксплуатируют типажи «обычной» литературы).