Европейцы - Генри Джеймс

- Будь с ними полюбезнее, - сказал он ей.

Но он тут же понял, что совет его излишен. Евгения и без того уже приготовилась быть любезной - так, как это умела одна Евгения. Феликс испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, когда мог беспрепятственно любоваться своей сестрой; удовольствие это выпадало ему довольно часто, но не утратило оттого прелести новизны. Если Евгения хотела понравиться, она казалась ему, как и всем прочим людям, самой обворожительной женщиной на свете. Он забывал тогда, что она бывала и другой, что временами становилась жестокой, капризной, что порой даже пугала его. Сейчас, когда, готовясь войти в сад, сестра оперлась на его руку, он понял, что она хочет, что она решила понравиться, и на душе у него стало легко. Не понравиться Евгения не могла.

Высокий джентльмен подошел к ней с видом чопорным и строгим, но строгость эта не содержала в себе и тени неодобрения. Каждое движение мистера Уэнтуорта, напротив, говорило о том, что он сознает, как велика возложенная на него ответственность, как торжественно нынешнее событие, как трудно оказать подобающее уважение даме столь знатной и вместе столь несчастной. Феликс еще накануне заметил эту свойственную мистеру Уэнтуорту бледность, а сейчас ему чудилось что-то чуть ли не мертвенное в бледном, с благородными чертами лице дяди. Но молодой человек был наделен таким даром сочувствия и понимания, что он тут же понял: эти, казалось бы, зловещие признаки не должны внушать опасений. Крылатое воображение Феликса разгадало на лету душевный механизм мистера Уэнтуорта, открыло ему, что почтенный джентльмен в высшей степени совестлив и что совесть его в особо важных случаях дает о себе знать подобными проявлениями физической слабости.

Баронесса, держа за руку дядю, стояла, обратив к нему свое некрасивое лицо и свою прекрасную улыбку.

- Правильно я сделала, что приехала? - спросила она.

- Очень, очень правильно, - сказал с глубокой торжественностью мистер Уэнтуорт.

Он заранее составил в уме небольшую приветственную речь, но сейчас она вся вылетела у него из головы. Он был почти что напуган. На него никогда еще не смотрела так - с такой неотступной, такой ослепительной улыбкой ни одна женщина; и это смущало и тяготило его, тем более что женщина эта, которая так ему улыбалась и которая мгновенно заставила его ощутить, что обладает и другими беспримерными достоинствами, была его собственная племянница, родное дитя дочери его отца. Мысль о том, что племянница его баронесса, что она состоит в морганатическом браке с принцем, уже дала ему более чем достаточную пищу для размышлений. Хорошо ли это? Правильно ли? Приемлемо ли? Он и всегда плохо спал, а прошлой ночью почти не сомкнул глаз, задавая себе эти вопросы. В ушах у него все звучало странное слово "морганатический"; почему-то оно напоминало ему о некоей миссис Морган, которую он знавал когда-то и которая была особой наглой и неприятной. У него было такое чувство, что пока баронесса так на него смотрит и улыбается, его долг тоже смотреть ей прямо в глаза своими точно выверенными, намеренно невыразительными органами зрения. На сей раз ему не удалось выполнить свой долг до конца. Он перевел взгляд на дочерей.

- Мы очень рады вас видеть, - сказал он. - Позвольте мне представить вам моих дочерей: мисс Шарлотта Уэнтуорт, мисс Гертруда Уэнтуорт.

Баронесса подумала, что никогда еще не встречала людей менее экспансивных. Но тут Шарлотта поцеловала ее и, взяв за руку, посмотрела на нее с ласковой и серьезной торжественностью. У Гертруды, по мнению баронессы, вид был весьма похоронный, хотя, казалось бы, она могла и развеселиться: ведь с ней болтал Феликс, улыбаясь своей неотразимой улыбкой. Он поздоровался с ней так, словно они были старые друзья. Когда Гертруда поцеловала баронессу, в глазах ее стояли слезы. Баронесса Мюнстер взяла за руки обеих молодых женщин и оглядела их с головы до ног. Шарлотта нашла, что вид у баронессы очень необычный и одета она весьма странно; Шарлотта не могла решить, хорошо это или дурно. Во всяком случае, она рада была, что они надели шелковые платья и - особенно - что принарядилась Гертруда.

- Кузины мои очень хорошенькие, - сказала баронесса. - У вас очень красивые дочери, сэр.

Шарлотта залилась краской, - никогда еще прямо при ней не говорили о ее внешности так громко и с таким жаром. Гертруда отвела глаза - но не в сторону Феликса; она была страшно довольна. Довольна не тем, что услышала комплимент: она считала себя дурнушкой и в него не поверила. Гертруда вряд ли могла бы объяснить, что именно доставило ей удовольствие - скорей всего что-то в самой манере баронессы разговаривать, - и удовольствие это ничуть не стало меньше, а даже, как ни странно, возросло, оттого что она баронессе не поверила.

Мистер Уэнтуорт помолчал, потом промолвил с чопорной учтивостью:

- Не угодно ли вам пожаловать в дом?

- Но здесь ведь не все ваше семейство, - сказала баронесса, - у вас как будто еще есть дети?

- У меня есть еще сын, - ответил мистер Уэнтуорт.

- Почему же он не вышел меня встретить? - воскликнула баронесса. Боюсь, он совсем не похож на своих очаровательных сестер.

- Не знаю, я выясню, в чем дело.

- Он робеет в присутствии дам, - сказала тихо Шарлотта.

- Он очень красивый, - сказала, стараясь говорить громко, Гертруда.

- Вот мы пойдем сейчас и отыщем его, выманим из его cachette [укрытия (фр.)]. - И баронесса взяла под руку мистера Уэнтуорта, который твердо помнил, что руки ей не предлагал, и по дороге к дому все время размышлял над тем, должен ли он был это сделать и пристало ли ей брать его под руку, если никто ей этого не предлагал. - Мне хотелось бы получше узнать вас, сказала, прерывая его размышления, баронесса, - и чтобы вы меня узнали.

- Желание вполне законное, - ответил мистер Уэнтуорт. - Мы ведь близкие родственники.

- О да! - сказала Евгения. - Приходит в жизни минута, когда всей душой начинаешь ценить родственные узы... родственные привязанности. Думаю, вам это понятно.

Мистер Уэнтуорт слышал накануне от Феликса, что Евгения необыкновенно умна и блистательна. Поэтому он невольно все время чего-то ожидал. До сих пор, как ему казалось, она проявляла ум, а вот теперь, видно, начиналась блистательность.

- Да, родственные привязанности сильны, - пробормотал он.

- У некоторых, - заявила баронесса, - далеко не у всех.

Шарлотта, которая шла рядом, снова взяла ее руку; она все время улыбалась баронессе.

- А вы, cousine, - продолжала баронесса, - откуда у вас этот восхитительный румянец? Настоящие розы и лилеи! - Розы на лице у бедняжки Шарлотты мгновенно возобладали над лилеями, и, ускорив шаг, она поднялась на крыльцо. - Это страна восхитительных румянцев, - продолжала баронесса, обращаясь теперь к мистеру Уэнтуорту. - Насколько я могу судить, они здесь необыкновенно нежны. Румянцами своими славятся Англия... Голландия, но там они быстро грубеют. В них слишком много красного.

- Надеюсь, вы убедитесь, - сказал мистер Уэнтуорт, - что страна эта во многих отношениях превосходит упомянутые вами страны. Мне довелось бывать и в Англии, и в Голландии.

- А, так вы бывали в Европе! - воскликнула баронесса. - Почему же вы меня не навестили? Впрочем, пожалуй, все к лучшему. - Прежде чем войти в дом, она, помедлив, окинула его взглядом: - Я вижу, вы выстроили ваш дом... ваш чудесный дом... в голландском стиле?

- Дом очень старый, - заметил мистер Уэнтуорт. - Когда-то здесь провел неделю генерал Вашингтон.

- О, я слыхала о Вашингтоне, - вскричала баронесса. - Мой отец его боготворил.

- Я убедился, что в Европе он очень популярен, - заметил, немного помолчав, мистер Уэнтуорт.

Феликс тем временем задержался в саду с Гертрудой. Он стоял и улыбался ей точно так же, как накануне. Все происшедшее накануне казалось ей сновидением. Он явился и все преобразил; другие тоже его видели - они с ним разговаривали. Но представить себе, что он возвратится, что станет частью ее повседневной, будничной, наперед известной жизни, она могла, лишь получив новое подтверждение со стороны своих чувств. Подтверждение не заставило себя ждать. Он стоял перед ней, радуя все ее чувства.

- Как вам понравилась Евгения? - спросил Феликс. - Правда ведь, она очаровательна?

- Она блистательна, - ответила Гертруда. - Больше я ничего пока сказать не могу. Она все равно что певица, которая поет арию. Пока она ее не допела, ничего нельзя сказать.

- Она никогда ее не допоет! - смеясь, воскликнул Феликс. - Но вы согласны со мной, что она красива?

Гертруда не нашла баронессу красивой и была разочарована; почему-то она заранее вообразила, что баронесса должна быть похожа на чрезвычайно миловидный портрет императрицы Жозефины (*11), гравюра с которого висела в гостиной, неизменно приводя в восторг младшую мисс Уэнтуорт. Баронесса ни капельки не была похожа на этот портрет - ни капельки! Но, и непохожая, она тем не менее была поразительна, и Гертруда приняла эту поправку к сведению. И все же странно, что Феликс говорит о красоте своей сестры как о чем-то бесспорном.