Том 15. Простак и другие - Пэлем Вудхауз

— Нет. Если она действительно зажила.

— Да. Даже когда зажила и когда ты едва помнишь, по какой глупости ее получил.

Синтия молчала.

— Откуда вы услышали… про неё? — спросил я.

— Когда мы только что познакомились, а, может, вскоре после этого я случайно разговорилась с вашим другом, и он рассказал мне, что вы были помолвлены с девушкой по имени Одри Блейк. Он должен был быть вашим шафером, но вы написали ему, что свадьба отменяется. А потом вы исчезли, и никто целых три года вас не видел.

— Да. Всё это правда.

— Роман у вас, Питер, был серьезным. Такой роман трудно забыть.

Я вымученно улыбнулся, улыбка получилась не очень убедительной. Мне не хотелось обсуждать Одри.

— Забыть почти невозможно, — согласился я, — разве что у человека на редкость плохая память.

— Я не об этом. Вы понимаете, что я подразумевала под «забыть»?

— Да, — откликнулся я, — понимаю.

Синтия быстро подошла ко мне и, взяв за плечи, заглянула мне в лицо.

— Питер, вы можете честно мне сказать, что забыли её, — в том смысле, какой подразумеваю я?

— Да.

И опять на меня нахлынуло прежнее чувство — то странное ощущение, будто я бросаю вызов самому себе.

— Она не стоит между нами?

— Нет.

Выговорил я это слово с усилием, словно какая-то частичка подсознания изо всех сил мешала мне.

На лице у Синтии появилась ласковая улыбка. Она подняла ко мне голову, и я обнял её, но она отодвинулась с легким смешком. Всё её поведение переменилось. Совсем другая девушка серьезно смотрела мне в глаза.

— Ой-ой, какие у вас мускулы! Вы прямо смяли меня. Наверное, вы превосходно играли в футбол, как и мистер Бростер.

Ответил я не сразу. Я не мог упаковать сильные эмоции и сунуть их на полку, как только в них отпала надобность. Я медленно приспосабливался к новой тональности разговора.

— Кто такой Бростер? — наконец поинтересовался я.

— Учитель, — она развернула меня и ткнула пальцем на стул — вот этого.

Портрет, стоявший на стуле, я заметил, еще когда входил, но не особо к нему приглядывался. Теперь я всмотрелся повнимательнее. Очень грубо написанное изображение на редкость противного мальчишки лет десяти-одиннадцати.

— Да? Вот бедняга! Что ж, у всех свои неприятности. А кто этот юный головорез? Не ваш друг, я надеюсь?

— Это Огден. Сын миссис Форд. Тут истинная трагедия.

— Может, это он только на портрете такой. Мальчишка и вправду косит или его так художник увидел?

— Не смейтесь. Сердце Несты разбито. Она потеряла этого мальчика.

Я смутился.

— Он умер? Виноват, виноват. Ни за что не стал бы…

— Да нет, он жив-здоров. Но для нее — умер. Суд отдал его под опеку папаши.

— Суд?

— Миссис Форд была женой Элмера Форда, американского миллионера. Они развелись год назад.

— Понятно.

Синтия неотрывно смотрела на портрет.

— Этот мальчик — в своем роде знаменитость. В Америке его называют «Золотце ты наше».

— Почему же?

— Так уж прозвали похитители. Его много раз пытались похитить.

Замолчав, она непонятно взглянула на меня.

— А сегодня, Питер, сделала попытку и я. Поехала в деревню, где жил мальчик, и похитила его.

— Синтия! Господи, что вы говорите?

— Разве вы не поняли? Я сделала это ради Несты. У нее разрывалось сердце из-за того, что она не могла видеть сына. Вот я и украла его, прокравшись в дом. И привезла сюда.

Не знаю, отразилось ли на лице всё мое изумление. Надеюсь, нет, потому что у меня просто ум за разум зашел. Полнейшее хладнокровие, с каким Синтия рассказывала об этой выходке, совершенно сбивало меня с толку.

— Вы шутите?

— Нет. Я правда его украла.

— Господи Боже! А закон! Ведь это уголовное преступление!

— Ну, а я это сделала. Людям вроде Элмера Форда нельзя доверять опеку над ребенком. Вы его не знаете, а он бессовестный финансист, только и думает о деньгах. Мальчику нельзя расти в такой атмосфере в самом впечатлительном возрасте. Это погубит все доброе, что в нем есть.

Мой ум все еще беспомощно увязал в юридическом аспекте дела.

— Но, Синтия, похищение — это похищение! Закон не принимает во внимание мотивов. А если бы вас поймали…

Она резко перебила меня:

— А вы, Питер, побоялись бы пойти на это?

— Ну… — промямлил я. Такой вариант мне и в голову не приходил.

— Я не верю, чтобы вы на это решились. Но если я попрошу вас, то ради меня…

— Синтия, похищение — это… Это низость.

— Я же ее сделала. Разве вы презираете меня? Никакого достойного ответа придумать я не мог.

— Питер, — продолжала она, — я понимаю ваши муки совести. Но разве вы не видите, что наше похищение в корне отличается от обычных, которые вам, естественно, противны? Мы лишь увозим мальчика из окружения, которое наносит ему вред, к матери, которая его обожает. Здесь нет ничего дурного. Наоборот, это замечательно!

Синтия приостановилась.

— Питер, вы сделаете это ради меня?

— Я не понимаю, — слабо противился я. — Это ведь уже сделано. Вы же сами похитили его.

— Да, но меня выследили, и его увезли обратно! И теперь я хочу, чтобы попытались вы. — Она подошла ко мне ближе. — Питер, неужели вы не понимаете, что будет означать для меня, если вы согласитесь? Я всего лишь человек, и в глубине души невольно ревную к Одри Блейк. Нет, ничего не говорите. Словами меня не излечить. Вот если бы вы решились на похищение ради меня, я успокоюсь. Тогда я буду уверена.

Она стояла совсем близко от меня, держа меня за руку и заглядывая мне в лицо. Ощущение нереальности, преследовавшее меня с той минуты на танцах, нахлынуло с новой силой. Жизнь перестала быть упорядоченной, когда один день спокойно сменяется другим без треволнений и происшествий. Теперь ее ровный поток забурлил стремнинами, и меня закрутило на них.

— Питер, вы сделаете это? Скажите «да»! Голос, вероятно — мой, ответил:

— Да…

— Дорогой мой!

Толкнув меня в кресло, Синтия присела на подлокотник, сжала мою руку и заговорила поразительно деловито:

— Слушайте. Я расскажу, как мы всё организуем.

У меня, пока она рассказывала, родилось ощущение, что она с самого начала была уверена в самой существенной детали её плана — моем согласии. У женщин так развита интуиция.

3

Оглядываясь назад, я могу установить точно момент, после которого вся эта безумная авантюра, в какую я ввязался, перестала быть больным сновидением, от которого я смутно надеялся очнуться, и приняла форму ближайшего будущего. Этот момент — наша встреча с Арнольдом Эбни в клубе.

До тех пор вся затея представлялась мне чисто иллюзорной. Я узнал от Синтии, что Огдена скоро отправят в частную приготовительную школу. Я должен проникнуть туда и, улучив момент, выкрасть мальчишку. Но мне казалось, что помехи на пути этого ясного плана непреодолимы. Во-первых, как мы узнаем, какую из миллиона частных школ Англии выберет мистер Форд или мистер Мэнник? Во-вторых, интрига, с помощью которой предполагалось, что я триумфально внедрюсь в школу, когда (или если) мы найдем её, представлялась мне совершенно невероятной. Я должен буду выступить, наставляла меня Синтия, в роли молодого человека с деньгами, желающего выучиться делу, чтобы организовать такую школу самому. Возражение было одно — я абсолютно ничего подобного не желал. У меня и внешность совсем не та, не похож я на человека с такими замыслами. Всё это я изложил Синтии.

— Меня за один день разоблачат, — убеждал я. — Человек, который желает открыть школу, должен быть… ну, башковитым. Я же ничего не знаю.

— Вы кончили университет.

— Н-да, кончил. Только все забыл.

— Неважно. У вас есть деньги. Любой, у кого есть деньги, может открыть школу. Никто не удивится.

Это показалось мне чудовищным поклепом на нашу образовательную систему, но по размышлении я признал правоту Синтии. Владелец частной школы, если он человек богатый, не должен преподавать, так же как импресарио не должен писать пьесы.

— Ладно, это пока что оставим, — сказал я. — Но вот настоящая проблема. Как вы намереваетесь узнать, какую школу выбрал Форд?

— Да я уже выяснила, вернее, выяснила Неста. Она наняла частного сыщика. Всё оказалось очень просто. Огдена посылают к некоему мистеру Эбни. Название школы — «Сэнстед Хаус». Это где-то в Хэмпшире. Совсем небольшая школа, но там полно маленьких графчиков, герцогинят и тому подобное. Младший брат лорда Маунтри Огастес Бэкфорд тоже учится там.

Лорда Маунтри и его семью я хорошо знал несколько лет назад. Огастеса припоминал смутно.

— Маунтри? Вы его знаете? Он учился со мной в Оксфорде. Синтия заинтересовалась.

— А что он за человек?

— Очень неплохой. Немножко глуповатый. Давно его не видел.