Гассенди - Бернард Быховский

Гассенди не мог поступить иначе, как отказаться от продолжения дальнейшей публикации задуманного им семитомного труда. «Когда он узнал о грозном возмущении перипатетиков против него, он предпочел прекратить свою работу тому, чтобы подвергнуться отвратительным преследованиям», — писал по этому поводу высоко ценивший Гассенди Пьер Бейль (8, т. 1, стр. 112).

Вот исповедь самого Гассенди в письме к тюбингенскому математику и ориенталисту Вильгельму Шикхардту (27. VIII. 1630): «Что касается прочих моих „Исследований“, о которых ты спрашиваешь, почему они еще не вышли в свет, причиной тому времена и нравы. Я проявил в них немного большую свободу, чем то дозволяют нынешние условия. Ведь хотя я все и умеряю так, чтобы предотвратить наветы, тем не менее я еще не настолько счастлив, чтобы встретить вполне справедливых судей, а потому, стремясь отдать должное времени, помышляю и о безопасности. Оный предвестник, появившись в свет без обычной апробации, едва не привел к трагедии. Подумай, что же должно было произойти со всем прочим заготовленным снаряжением? Итак, я жду другого оборота вещей и лучшей участи, а если она мне не улыбнется, буду петь самому себе и музам. Есть у меня и другие писания о философах древних, но, конечно, я храню их для себя и друзей: ведь то, что хвалит толпа, и то, что ей нравится, — совсем иного рода» (4, т. VI, стр. 35; перевод В. А. Зубова, 15, стр. 67). Таков был печальный урок, усвоенный Гассенди не только из процесса Бито, но и из необходимости предотвращения собственного процесса.

Познакомимся внимательнее с содержанием и характером первых двух книг «Парадоксальных упражнений» и прежде всего уясним вопрос о соотношении партийности и объективности в этом произведении. Заслуженны ли упреки Сортэ, что партийность подавляет в нем объективность, что «в своей борьбе против аристотеликов наш полемист перешел всякие границы?» (67, стр. 257).

Гассенди со всей четкостью и определенностью различает учение Аристотеля и современный ему аристотелизм: «…подкапываюсь я не столько против самого Аристотеля, сколько под взгляды аристотеликов» (5, т. 2, стр. 96). И хотя в каждой главе его работы подвергаются критике, книга за книгой, сочинения самого Стагирита, он неоднократно оговаривает, что «аристотелики часто защищают не столько аристотелевские, сколько свои собственные положения, притом явно противоречащие мнению Аристотеля», и не случайно он назвал свой трактат «против аристотеликов», а не «против Аристотеля» (5, т. 2, стр. 15). В письме Гассенди к падуанскому профессору Лицети мы читаем: «Когда я придерживаюсь взглядов, опровергающих перипатетизм, из этого не следует, что меня надо считать противником Аристотеля…» (5, т. 2, стр. 423). В первом же «Упражнении» он признавал, что «Аристотель благодаря своей одаренности сделал очень много открытий и мы обязаны ему благодарностью за то, что он нам, позднейшим поколениям, предоставил возможность ими пользоваться» (5, т. 2, стр. 58).

Но есть Аристотель и «Аристотель»: подлинный и фальсифицированный — антисхоластический Аристотель Помпонацци и Кремонини и схоластический, томистский. Гассенди не оставляет сомнения в правомерности этого противопоставления.

При всей критической заостренности высказываний Гассенди против учения Аристотеля в них явственно выступают мотивы историзма. Недопустимо «перестать думать о том, что все древнее было некогда новым» (5, т. 2, стр. 59).

Одно дело заслуги Аристотеля перед развитием философии в свое время, другое — их сохранение и значимость столетия спустя, во времена новой философии. «Разве достижения самого Аристотеля могли быть совершены, если бы он не отважился так смело отступиться от взглядов своего учителя и выдвинуть положения, столь противоречащие учению Платона?» (5, т, 2, стр. 50). В этом отношении он должен служить примером для каждого настоящего философа, который должен непрестанно стремиться к поискам и обнаружению нового. «Право же, если бы он жил теперь… и увидел бы, что на слова его ссылаются слепо… какую жалость испытывал бы он к этим малодушным людям…» (5, т. 2, стр. 51). К тому же, воздавая должное Аристотелю, нет никаких оснований умалять историческое значение других философов прошлого, внесших свою лепту в развитие познания. Нет никаких оснований предоставлять ему монополию в историческом прогрессе философии. Величайший вред схоластического аристотелизма в том, что он своим культом Аристотеля тормозит, парализует, баррикадирует дальнейшее развитие творческой мысли, догматически абсолютизирует давно пройденный этап философской эволюции: авторитарное «ipse dixit!» («Он сам сказал!») не может быть критерием истины, определяющим философский приговор. «Подчинять свой ум авторитету того или иного человека недостойно философа» (5, т. 2, стр. 48), превращает его в одну из «бессмысленных обезьян» (там же). Осуждая догматическую косность, бездумное воспроизведение пройденного и обращенное в прошлое топтание на месте, Гассенди призывает: «Будем стараться, будем работать, внесем свою лепту и мы!.. Надо дерзать и мужественно идти вперед…» (5, т. 2, стр. 60).

Схоластика преграждает путь развитию мышления, «налагает на наш несчастный дух цепи и тяжские оковы, заставляя его влачить жалкое рабство и привязывая его к стойлу, как вьючный скот» (5, т. 2, стр. 61). Она лишает нас духовной свободы, «которая драгоценнее всякого золота» (там же).

Величайшее зло, творимое схоластами, было не в их приверженности философии Аристотеля, как бы ни устарела эта философия в свете новой науки, а в разлагающем воздействии их на всю философию, как таковую, — на ее предмет и метод. Обоснование этого является основной задачей первого литературного творения Гассенди. Во что выродилась царившая в то время философия? Аристотелики, отвечает на этот вопрос Гассенди, из истинной философии сделали софистику. Беспредметные словопрения, «пустая болтовня вокруг да около писаний и слов Аристотеля» (5, т. 2, стр. 43) заменяют у них изучение самих вещей. То, что они называют «философией», совершенно чуждо научному познанию. Не заботясь о настоящем, подлинном познании вещей, они «лишь гоняются за всякой чепухой» (5, т. 2, стр. 30). Они закрывают глаза на естественнонаучные открытия и знать о них не хотят. Даже из физики, которой немало занимался Аристотель, как бы она ни устарела, «они удалили лучшее, оставив одни химеры» (там же). Они отбросили заодно даже бесспорные истины математики.

Что представляет собой «диалектика», о которой без конца разглагольствуют аристотелики и критике которой посвящена вторая книга «Парадоксальных упражнений»? В своем письме к Ж. Готье Гассенди заявляет, что книга эта «направлена против аристотелевской диалектики. В ней указывается прежде всего, что в самой диалектике нет никакой необходимости и что она не приносит никакой пользы» (4, т. VI, стр. 16). Но уже в первых строках этой книги автор отмечает, что, поскольку различаются две диалектики — естественная и искусственная, следует иметь в виду, что критике он подвергает именно вторую из них и вовсе не касается естественной диалектики, понимаемой им как натуральная логика, как «деятельность интеллекта, благодаря которой мы умозаключаем и рассуждаем» (5, т. 2, стр. 187). И вся полемика против диалектики относится всецело к пресловутой искусственной, вымышленной аристотеликами «диалектике», т. е. к схоластическому маневрированию «призрачным», софистическим логизированием, к их «путанице бесполезных вещей» (5, т. 2, стр. 209). Подобная диалектика не изощряет ум, не совершенствует способность логического мышления, не двигает его вперед.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});