Королевские бастарды - Поль Феваль

Но когда я была маленькой, он был необыкновенно добр ко мне, и сознаюсь, я с радостью покинула монастырь и поселилась у него в доме. Я очень любила маркиза, а он баловал меня. Но узнав о трогательной любви моей юности, он впал в страшную ярость; его негодование поразило меня в самое сердце. Но он пошел дальше и послал Абелю от моего имени подложное письмо, в котором я гнала Ленуара от себя, упрекая в том, что он коварно воспользовался моим неведением и моей невинностью. Абель поверил этому письму и исчез; он совсем перестал бывать у нас, и тогда маркиз обвинил его в предательстве и измене.

Когда я впервые увидела вас, я считала себя покинутой. И не могу передать, как я была благодарна своему крестному, своему опекуну, человеку, который заменил мне отца, за поддержку, нежность и снисходительность. Я доверяла ему. А он твердил: «Дело моей жизни – восстановить твое доброе имя. Прислушивайся к моим советам, и твое прошлое будет похоронено. Более того, я помогу тебе выйти замуж за порядочного человека, рядом с которым и ты, и твой сын будете счастливы».

Нет, я не защищаю себя! Пылкая, всепоглощающая любовь, которую я читала в ваших глазах, влекла меня к вам, словно волшебный напиток. Вы очаровали меня силой своей страсти. И еще… Я признаюсь и в этом: да, мне хотелось стать герцогиней. Блеск и пышность вашей жизни неудержимо манили меня…

Однажды вечером маркиз вернулся домой пьяным и попытался овладеть мной… С тех пор его дом внушал мне ужас, а ваш показался мне надежным убежищем.

Взглянув на маркиза новыми глазами, я перестала доверять его советам, мне захотелось излить вам душу, но он и вас оплел своей паутиной, сумел внушить вам страх перед любыми объяснениями, любой отсрочкой. Боялась промедления и я; ведь если бы я тогда лишилась вас, то полностью оказалась бы во власти маркиза.

Шотландский священник обвенчал нас, и на следующее утро мой крестный бесстыдно потребовал с меня платы за удачно провернутое дело…

Ужаснитесь, Вильям, плата должна была быть двойной. Я и теперь вижу, как он говорит мне с наглой улыбкой: «Всего-навсего два ключика, душенька-герцогиня: от твоей спальни и от его шкатулки с деньгами, иначе пеняй на себя!»

Я бросилась к вам, я все вам рассказала, но было поздно. Вы уже знали мою историю…

– Он выложил мне ее, – прошептал герцог, – но я не поверил…

Страдание исказило его черты, но душевные муки отняли последние силы де Клара – по мертвенно-бледному лицу герцога заструился холодный пот.

Анжела наклонилась над мужем и вытерла благоухающим платочком эти крупные капли, так красноречиво свидетельствующие о близости смертного часа.

Герцог обеими руками схватил платок и жадно вдохнул его аромат, пугая и вызывая жалость безумием своей страсти.

– Я умру, обожая тебя, – прошептал он.

И переведя дыхание (а дышал больной с трудом), он простонал:

– О, если бы ты любила меня, Анжела, мечта моя, услада моего сердца, безумие страсти, солнце моей души! Если бы ты только меня любила!

Женщина побледнела, подумав: «Сейчас он умрет».

Но она вновь продолжила все тем же ласковым и вместе с тем отстраненным тоном, каким начала этот разговор:

– Вы требовали того, чего у меня не было, вы были безжалостны…

– К себе больше, чем к вам, мадам, – закончил герцог, словно пробуждаясь от волшебного сна. – Я покинул дом, который выбрал, мечтая сделать его раем, а швырнул свою жизнь в адское пламя оргий, и она наконец сгорела дотла. Этот способ самоубийства занял некоторое время…

– Вы так молоды, – горько вздохнула Анжела, и голос ее невольно дрогнул, – так сильны, так хороши собой!..

Больной молитвенно сложил руки и, едва сдерживая рыдания, произнес:

– Так ответьте мне, прошу вас от всего сердца, которое вот-вот перестанет биться и которое билось лишь ради вас! Ответьте мне прямодушно и честно, почему вы не могли любить меня?

Анжела смешалась, щеки ее порозовели.

– Почему? – переспросила она.

– Правду, только правду, – умолял больной, пожирая женщину взглядом.

Живое страдание в глазах, горящих на бледном помертвевшем лице, внушало боль и жалость; впрочем, пламя во взгляде уже угасло, но все еще продолжали светиться две последние, самые яркие точки в глубине темных зрачков…

– Я никогда не задумывалась над этим, – заговорила Анжела, – потому сейчас и медлю. Я вопрошаю свою совесть, чтобы ответить вам чистую правду, раз только ее и жаждете услышать. Я не любила Абеля больше вас, я утверждаю это, и возможно, к вам я относилась лучше, чем к нему.

– Так кого же вы все-таки любили? – лихорадочно вскричал герцог. – Кого?!

И Анжела заявила решительно и без колебаний:

– Никого.

Сама красота этой женщины, холодная и безупречная, подтвердила: никого.

– Вы мне не верите? – спросила герцогиня, и ее прекрасные губы изогнулись в подобии меланхолической улыбки. – Я редко оглядываюсь на прошлое, оно безотрадно. Нет, в том смысле, какой вы вкладываете в это слово, я не любила ни великодушного Абеля, от встреч с которым у меня остались самые нежные, самые прекрасные воспоминания, ни вас, который прежде всего воспламенил мою фантазию, явившись принцем из волшебной сказки. Абель был мне другом, а вы до того, как бросили меня – меня, ставшую во второй раз матерью! – были распростертым у моих ног рабом!

– Что же было дальше? – шепотом спросил герцог.

Улыбка Анжелы стала горделивой.

– Любовь к моему сыну, – ответила женщина.

– К которому из двоих? – осведомился больной.

– К моим детям, – чуть смутившись, поправилась Анжела.

– Так к какому же? – настаивал на ответе герцог де Клар, не сводя с жены пристального взора. – О каком из них вы сказали: «любовь к моему сыну»?

Женщина немного помолчала и, набравшись смелости, промолвила:

– Я говорю о том ребенке, который принадлежит только мне, у которого нет никого, кроме меня, о своем первенце, своем старшем сыне… Вдруг она осеклась, а потом добавила:

– Знаете, в чем, оказывается, мой секрет? Я не могла его вам открыть, потому что сама только-только поняла это. Я способна любить лишь господина и повелителя. Сын командует мной, как хочет, я же повинуюсь ему и обожаю его!

Больной нахмурился. Казалось, ему стоило большого труда задать следующий вопрос:

– Младший тоже ему повинуется?

– Они любят друг друга, – ответила Анжела, – они будут хорошими братьями.

Герцог де Клар, лежавший в это время неподвижно, в волнении повернулся на кровати.

– Вы любите лишь одного из ваших сыновей, мадам, – произнес он с глухим гневом. – Вы – плохая мать!

– Но здесь я ради второго, – проговорила она почти униженно, – ради того, которого, как вам кажется, я не люблю и который не нуждается в любви, имея все, чего лишен мой первенец; у нашего сына есть громкое имя и богатство. Ему уготована счастливая, славная жизнь, если тодько отец, умирая, не оставит его, как оставил меня при жизни муж. Но я обидела вас, ваша светлость, – хотя бы тем, что слишком поздно открыла вам правду. Ваш же сын невиновен.