Мисима. Путь воина - Братья Швальнеры

– И чего приперся? – ласково улыбаясь, спросила своего гостя Азэми.

– День рождения у меня, – ставя на стол бутылку саке, отвечал Нигицу.

– Врешь, у тебя же в феврале…

– А сегодня второй…

– Какой еще второй?

– Вот до чего ты нелюбопытная… Всю жизнь меня любишь, а толком ничего про меня не знаешь…

– Ой, брось ты заливать! Кто это любит-то? Может, ты по мне вздыхаешь?

– Дак это… Оба…

Азэми раскраснелась. В воздухе повило молчание. Вскоре она прервала его.

– Чем заливать, лучше наливай!

Нигицу дважды просить не пришлось – и уже спустя секунду оба морщились от терпкого привкуса самостоятельно приготовленной другом мужа саке.

– Так чего ты там про день рождения нес?

– Я ж ведь когда в армии служил, гонщиком был. Так вот как-то раз сажусь я значит за руль, рядом штурман мой… Гоним… сто, сто пятьдесят, двести… Внезапно в машине патрубок лопается, грохот, мы в кювете. Я глаза открываю – а на пассажирском сиденье труп…

Нигицу безбожно врал. Но делал это с таким выспренним и пафосным выражением лица, что даже искушенный слушатель мог поверить ему.

– Я с тех пор и запил-то так зверски. Считай, что родился второй раз…

Азэми от ужаса прикрыла рот рукой.

– Да ладно тебе?

– Отвечаю. Гадом буду, – отмахнулся Нигицу, вновь наполняя стаканы. Снова выпили. Нигицу продолжал.

– А ты знаешь, я иногда думаю, что лучше бы я тогда вместо Васьки-штурмана разбился.

– Типун тебе. Чего это ты?

– А нахрена мне все это надо-то было без тебя?

– Что – все?

– Ну, жизнь, работа, армия, семья… Зачем? Когда тебя нет, то и жизнь не мила…

– Скажешь прямо, жизнь не мила…

– Говорю тебе – иногда просыпаюсь, а жить неохота. Ни на работу идти, ни делать ничего не хочу. Даже пить – и то не хочу, – при последних словах он воздел палец к небу так, словно предметом разговора был Его Величество Император. От важности сказанного Азэми изумилась – она знала истинное значение саке в жизни Нигицу, и потому такую его жертву не могла не оценить по достоинству. Видя ее реакцию, собеседник стал петь Лазаря пуще прежнего, а веки его начали влажнеть.

– Это ведь мы, грешные люди, таракашки земные, обмануть друг друга можем, – говорил он, стуча ребром ладони по столу, – а ведь Бога-то не обманешь, Он все видит. Видит, как мы мучаемся тут друг без друга. Ну? Разве не так? Ты без меня, а я без тебя?! Так ведь не должно быть! Не должно, не должно слышишь… – Нигицу зарыдал крокодильими слезами и уронил плачущую голову на большую грудь Азэми. Она с сожалением и трогательной нежностью, воскрешая в памяти картины былой любви, стала гладить его по затылку, приговаривая всякие нежности. И на минуту ей показалось, что не было всех этих почти двадцати лет, не было разлуки, не было никаких взаимных подлостей и гадостей. Он показался ей по-прежнему таким же красивым… и даже наверное еще красивее, чем раньше. Она взяла его лицо своими мягкими и сильными руками и притянула к себе. Они слились в поцелуе, и сами не заметили, как это прикосновение губ унесло их на вершины блаженства, где людям свойственно забывать о времени, о приличиях, о законах – обо всем на свете…

И, конечно, о некстати уехавшем и еще более некстати вернувшемся муже. Сознание вернулось к Азэми, когда она увидела его с занесенным над ней и спящим кверху задом Нигицу топором в дверях супружеской спальни.

Она неистово вскричала.

– Не ори, дура, – резким и не терпящим возражений тоном парировал Мисима. И хоть она была крупнее и сильнее его в разы, но сейчас уверена была, что, доведенный до отчаяния картиной увиденного, он способен оставить и от нее, и от ее нерадивого любовника рожки да ножки. Последний тоже быстро среагировал на крик. Оторвав лицо от подушки и дыхнув на Азэми перегаром, он промямлил:

– Чего орешь?

Ответить ему она не могла, только размахивая руками и издавая какие-то нечленораздельные звуки. Он повернул голову и увидел Мисиму в полной боевой готовности.

– Колян, ты чего? Мы это… Ты не подумай, мы не того…

– Я считал тебя другом, Нигицу-сан…

– Да все нормально, ну с кем не бывает, бухой я был, вот и затащила она меня… Сам же знаешь, сука не захочет, кобель не вскочит…

В мгновение ока былой флер слетел с глаз Азэми. Она окинула бывшего возлюбленного пронизывающим взглядом и, не говоря ни слова, нанесла ему несколько настолько сокрушительных ударов сжатыми и напоминающими молоты руками, что тот махом свалился с кровати и ретировался с поля боя уже на карачках.

Проводив его взглядом, Нигицу бросил топор и плюнул себе под ноги.

– Милый, – с криком бросилась Азэми ему в ноги и стала обнимать колени супруга. Он брезгливо отмахнулся от нее:

– Уйди, дура…

До вечера самурай где-то бродил. Потом вернулся. Отужинал. Выпил. Спать лег в соседней комнате – слишком свежи были еще воспоминания о провинности Азэми, да настолько, что всю следующую неделю они и вовсе не разговаривали. Но время, как известно, все лечит, а потому очень скоро отношения супругов вошли в прежнее русло. Конечно, треснувшую чашку не склеишь, и между ними уже никогда не будет той необыкновенной теплоты, которая была когда-то, но худой мир лучше доброй ссоры, а потому ни одного из них не могло не радовать наконец воцарившееся долгожданное примирение между ними.

Однако, общественное мнение было иным.

Все так же, стоя на углу у пивной, спустя пару недель после инцидента, Нигицу и Оаке обсуждали сложившуюся в браке ситуацию.

– Нет, ну ты понял?.. Я ее трахнул, а он простил…

– И что? – Оаке сегодня был особенно пьяным, и потому ему сложно было следовать той логической цепочке, что выстраивал его собеседник, с такой же фантастической скоростью. Нигицу же – как мы ему и предсказывали ранее – своей глупостью здорово поранил свои собственные чувства, а потому теперь особенно злобствовал при виде счастливых (или старающихся произвести впечатление таковых) супругов, заливал свою злобу алкоголем и вообще вел себя крайне неподобающе.

– А ты не понимаешь?

– Нет.

– Ну ты бы простил?

– Кого?

– Ну если я твою бабу нашампурил, ты бы ее простил?

– Ее-то может и простил бы, а тебя бы убил!

– А за что меня убивать?

– Так ты ж ее нашампурил!

– А как же народная мудрость? «Сучка не захочет, кобель не вскочит».

Оаке задумался.

– Ну вообще-то да…

– Ну вот. А если простил, что это значит?

– А что?

– Что больной он на голову! Дурачок он! Шизик натуральный! А то и для общества опасный – видал я его с топором в то утро… Жуть!

Оаке ответил молчаливым согласием. И с тех пор, после таких двух несуразнейших поступков, население деревни стало считать Мисиму сумасшедшим. И впрямь, вести себя так могут только сумасшедшие. Только они забывают простую истину: «С волками жить – по-волчьи выть».

Часть вторая. С чего все начиналось

Однажды Мисима зашел в туалет. Да, все началось именно с этого. Вернее, конечно, не с этого, а с того, что несколькими часами ранее зашел в тот же туалет Крис Сякамото. Он уже несколько месяцев кочевал по России на своем мотоцикле, совершая вояж от Камчатки до Калининграда с целью изучения географии, природы и культуры нашей удивительной страны…

… -Как, говоришь, фамилия?

– Сякамото, – отвечал переводчик, вызванный по такому случаю из области.

– И что, говоришь, он в нашей глуши забыл?

– Путешественник.

– Откуда?

– Из Японии.

– Так она ж на островах. Как он на мотоцикле-то сюда попал?

– Самолетом перевез мотоцикл на Камчатку, а потому своим ходом сюда…

– Далеко забрался. А зачем?

– Изучает географию, культуру, природу там…

– Хе! – хмыкнул дознаватель райотдела полиции, которому поручено было расследовать дорожно-транспортное происшествие с мотоциклом японца, некстати встретившимся с пьяным водителем ЗИЛа – кстати, из того же колхоза, где работал Мисима-сан. – И чего тут изучать?

– Ну как… Поля, леса…

– Лесов тут давно нет, вырубили все подчистую. Реки обмелели, на полях даже в самые урожайные годы по три былинки вырастают… Странный народ эти… – Он хотел было сказать «европейцы» и заодно припомнить им гомосексуализм, но вдруг вспомнил, что Япония – не Европа, и, не найдя ничего лучше, ляпнул: – Нерусские.

– Он спрашивает, что будем делать?

– Протокол составлять, чего ж еще, – дознаватель нехотя потянулся за ручкой и бланком протокола.

– А дальше чего?

– А дальше ничего. Как говорится, не задерживаю. Получит под расписку свое транспортное средство, и может дальше изучать географию и биографию…

– Так оно же в непригодном состоянии!

– А я тут при чем? Я ему, что, автомастерская? Как, говоришь, фамилия?..

Заполнение протокола оказалось для Криса Сякамото таким долгим и нудным занятием, что по его окончании не привыкшему к такому бюрократизму японцу срочно потребовалось в туалет. По счастью, надежный способ скоротать время в виде книги знаменитого японского писателя Юкио Мисима был у него с собой. Оставшись наедине с великим японцем в нужнике, Крис погрузился в атмосферу Японии начала ХХ века, когда воины Императорской Армии Японии не понаслышке знали, что такое благородство и честь самурая, как с честью и достоинством нести свой долг и защищать свое Отечество…