Мастиф (СИ) - Огнелис Елизавета

— Каменные, — подтвердил Иван. — Только некоторые вырезаны, а другие отлиты. Странно, да?

Им принесли еду. Высокая русоволосая женщина поставила на стол огромный поднос с фруктами, вареной картошкой, копченым окороком. В кувшине плескалось изумительное легкое вино. Полина фыркнула, смерила потенциальную соперницу взглядом, демонстративно отвернулась.

— Ну-с, и что мы об этом думаем? — вновь повторил полковник.

— Это объект, — сказала почти спокойно Полина.

— Но это не военный объект, — отозвался Иван. — Иначе бы здесь не было женщин.

— Ничего больше? — спросил Кондратий Федорыч Полину. Та отрицательно покачала головой.

— Теперь факты, — рубанул ладонью полковник по столу. — Объект находится в трестах метрах под землей. Иван, учти это.

— Учту.

— Около объекта имеется подземная дорога, бездействующая пятьдесят два года. Полина, учти это.

Женщина безучастно кивнула. Полина сейчас не походила на фурию, какой ее увидел Саша. Она успела сходить в душ и вышла оттуда с распущенными волосами, но это ей не шло. С мокрым полотенцем на плечах она сразу постарела и осунулась.

— Александр, подумайте очень хорошо. Вспомните все детали. Что здесь было — до войны? Опять же слухи, легенды, необычные происшествия. Все что угодно. Какие еще объекты есть в вашем районе?

— Начну с зон, — Александр наморщил лоб. — В городе есть так называемая «химия», по областному тракту — «малолетка». Раньше еще была «женская». Военные тут ракеты прятали, шахты есть в лесах, но теперь заброшенные. Подземный аэродром, до сих пор действующий, но это далеко. Опа! — вспомнил он. — Мы же в Татьянином лесу! Тут легенда есть, что девушка Татьяна пошла в лес, да не смогла выйти из него. Заблудилась, некоторые до сих пор ее голос слышат. А раньше лес Андреевским назывался.

— Ладно, учтем, — сказал Иван.

— Продолжай, — попросил Федорыч.

— Есть дорога странная. Ледянка называется. Говорили, что она только зимой используется, там колодцы нарыты. Лес возили по ней, на конях, по льду.

— Это все не то, — поморщилась Полина.

— Слушайте, кто-нибудь объяснит, что происходит? — решился спросить Саша. Конечно, это было не совсем вовремя, но если Полина начнет кидаться на любого встречного, то неизвестно, чем все закончится.

— Не знаю я, что такое на меня нашло, — видно было, что она и сама не прочь поговорить. Глаза ее блеснули, и она продолжала:

— Словно бы наваждение какое. Я и сейчас думаю. Кое-что придумала, но все не то. Меня ведь боятся…

— Я не боюсь, — признался Саша.

— Боишься, — вмешался Федорыч. — Только сам не понимаешь.

— Может, я привыкла к тому, что боятся? — продолжала меж тем Полина. — А этот — не боялся. Я чувствовала. Смотрел на меня как на животное. Как на странное экзотическое животное. Я… Я… А вас-то как взяли? — спросила она уже с издевкой.

— Как котят, — хохотнул Иван.

— Я объяснить хотел, что вы у нас уже спускаетесь, — подхватил Федорыч. — Но нам пояснили, что с вами ничего не случится. Руки за голову и вперед, с песней по жизни…

— Самое прикольное, что нас «взяла» какая-то девица неописуемой красы. На меня не действует, но как увидел, дух захватило. Стою, а у Федорыча, гляжу, уж слюнки потекли…

— Не так все было, — прорычал задетый за живое старик.

— Мы есть сегодня будем? — поддаваясь веселью, спросил Саша.

— Вы не испугались, и это вас спасло, — тихо проговорила Полина. Она не прикоснулась к еде, сидела, сложив руки на коленях, волосы почти закрыли лицо.

— Он идет, — добавила Полина еще тише.

Никто не понял, как он появился в комнате. Саша осознал, что их уже пятеро, только тогда, когда пришелец легко пододвинул стул и сел во главе стола.

Сходство с Иваном было только поверхностным. Из-за белых волос и правильных черт лица, сообразил Саша. У Ивана не было таких могучих рук. Под гладкой, почти матовой кожей скрывались длинные мускулы, а сами руки двигались так, что на миг можно подумать, будто они не имеют костей. Было нечто знакомое во всей фигуре, Саша мучительно вспоминал — и вспомнил, что видел таких людей на патриотических плакатах. Толстая шея, плавные бугры плеч, широченная грудь под рабочим комбинезоном — и умное, внимательное, можно сказать — совершенное лицо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Казалось, что он изучает каждого: внимательно, держа всех в поле зрения, никого не выделяя особо, просто смотрит на Сашу, Кондратия Федоровича, Ивана, Полину. Молчание затягивалось. Никто не решался произнести и слова, только Полина все больше бледнела. Кровь застучала у Саши в висках, он пытался придумать хоть какое-нибудь не очень глупое начало для разговора.

— Я не совсем такая, — внезапно произнесла Полина.

Иван и Кондратий Федорович с удивлением посмотрели на нее.

— Он ч-что, с тобой разговаривает? — удивился полковник в отставке.

То, что произошло потом, не укладывалось ни в какие разумные рамки. Пришелец молниеносным движением ткнул старика в горло. Кондратий Федорович издал странный сип, изо рта выплеснула кровь, потом бывший полковник скатился со стула, упал на пол, конвульсивно взбрыкнул. Иван вскочил, размахнулся — и тоже упал. За столом остались сидеть трое — Полина, Саша и непонятный, опасный гость.

— Сиди, — прошипела Полина. — Сиди. Ничего не делай. Он сейчас уйдет.

И в самом деле, гигант поднялся, с улыбкой огляделся. Полина протянула ему руку, и пришелец расплылся в улыбке еще больше. Элегантно, словно аристократ на балу, он коснулся губами, целуя маленькую руку. А затем вышел — как обычные люди — через дверь.

Первым делом Полина бросилась к Кондратию Федоровичу. Старика била мелкая дрожь, только изредка он взбрыкивал и отчаянно, до посинения в руках, сжимал горло.

— Артерия размозжена. Яремная и еще какая-то. Что? — Полина пыталась понять, что хочет сказать ей Федорыч. — Тряпку? Лед? Поздно?

— Поздно, — сказала она странным голосом. — Поздно. Надо посмотреть Ивана.

Она метнулась к красавчику, но там уже был Саша.

— Все, — сказал он, глядя ей в глаза. — Готов.

Височная кость была просто вбита в мозг страшным ударом. Этот умер сразу, подумал еще Саша.

— Не могу! — просипел за их спинами Федорыч. Он больше не мог контролировать руки, они бессильно упали на пол, старик сипел все тише, глаза помутнели, выражение лица потеряло всякую осмысленность и само лицо бледнело — быстро, страшно, до синюшности.

— За что? — успел еще спросить полковник медицинских войск в отставке.

Саша на корточках пополз к кровати, закрылся с головой в тонкое просвечивающее одеяло, с наслаждением вдыхал запах грубо сотканного льна. Его тошнило, перед глазами плыло и казалось, что он видит страшный сон. Сейчас он заснет, а потом проснется. Так не раз бывало…

Александр мог похвастаться буйной молодостью, пьянками, гулянками, драками. Он вырос в маленьком городке, где подростки чувствовали необъяснимую потребность сбиваться в стаи и охранять свой маленький двор, участок земли, на котором творили что хотели. Удобно пить вино в знакомом месте. Саша обычно быстро пьянел, его тянуло на подвиги, хотелось казаться большим и даже важным, а для этого стоило принять еще и еще — чтобы море по колено. Поначалу, по молодости, пьянки заканчивались вполне безобидно — расквашенный нос, содранный бок, облеванная кровать. И чем дальше — тем серьезней становились проблемы. Они стали нарушать закон: баловались оружием, курили анашу, могли разбить стекло машины ради магнитолы, ради куража угнать трактор. Это не могло продолжаться долго — и Александр это понял, после седьмой или восьмой ночевки в участке за решеткой, когда ему уже начали «шить» дело. Он сумел порвать с буйной жизнью, но иногда напивался — как в молодости. До поросячьего визгу, до раздвоения пространства, до того, что не мог подняться утром. Иногда, после этих довольно редких попоек, он просыпался одетым на кровати, и думал, что все вчерашнее только приснилось. А когда прислушивался, а точнее — принюхивался к собственному дыханию — то мог точно определить, сколько выпил и постепенно осознавал, что все ужасное, что происходило вчера — мат и оскорбления, выпендреж и подожженный сарай — все происходило на самом деле. Тогда он закрывал глаза и желал лишь одного — чтобы этот мир исчез, чтобы все кончилось хотя бы для него, а лучше — для тех, кто его видел таким.