Прикосновение - Галина Муратова

её стала до такой степени болезненно-незащищенной, что она сама нашла помощь носить все швами грубыми наружу. Она вспомнила, как своим новорожденным детям надевала распашонки и там все швы были не к тельцу, а снаружи. Для младенцев это было продумано. Кожа их нежна.

Она улыбнулась этому открытию. И подумала. Хорошо бы еще и обувь носить наизнанку. Тогда бы не было никаких потертостей и мозолей.

В комнату заглянул сын. Обнаружив, что она все еще не переоделась, недовольно хлопнул дверью.

Она почему-то даже не оглянулась на эту грубость. Изнанка защитила её. Это точно. И пусть все будут недовольны. Она же оставит эту ласку лицевой стороны платья для себя. Так уютно, ничто не царапает.

«И впредь буду все так носить».

В этом будет может быть и вызов, но выстраданный. Она поняла, что её нужно беречь, как новорожденного. И знала, что некому этого делать. Пусть будет хотя бы платье. Оно так неожиданно вступилось за нее.

Когда она вошла в комнату в прежнем виде, заранее зная, как разозлится сын и будет стесняться материнской старческой рассеянности, то слегка робела ненужного внимания к себе.

Но ничего такого не произошло.

Одна из девиц с рыжей веселой копной волос, ткнув пальце на платье прогремела достаточно развязно:

— Изнанка — хорошая примета… К обновке.

И все разом успокоились и продолжали есть домашние пирожки. И только один гость, мрачный молодой человек, процедил грозно: «Биты будете».

«Буду бита? Нет! Не буду», — подумала она весело.

Изнанка была на месте, и она защитила. И сейчас. Сын только пожал плечами, дескать, что взять со старого человека.

А вот это уж было совсем неправдой. Она была не старым человеком, а новорожденной. Это право новорожденной давала ей изнанка, которая уже давно просилась заступиться за неё перед этим равнодушным, жующим миром. Закрыть её от недоброты и ударов. И чтобы не царапало, не кусало её бытовое прозябание. Пусть её считают рассеянной старухой, но она будет держать в себе это новое открытие, и укрывать свою младенческую незащищенность за грубыми швами изнанки.

И только одно её озадачило, почему раньше не пришло это простое открытие в голову. Скольких рубцов можно было избежать. И самой не выворачивать наизнанку перед всей равнодушной публикой её жизни.

Она ласково погладила узелки на платье. Очень хотелось сказать кому- то спасибо. И она сказала.

11 июля 2014, бестетрадные.

Чужеземка

Она приехала в их дом издалека. Из чужой, неведомой, и финансово недоступной их семье, страны. По незнакомой чьей-то капризной воле, и в самый неподходящий момент. И сразу случился скандал.

— Что это? — Людмила с неприязнью разглядывала вещь, с трудом отрываясь от кучи квитанций всякого рода, на уплату за жизненный комфорт.

Она вертела в руке эту непривычную вещицу и не сразу поняла, что это за предмет.

— Я что? Ювелир? Или следователь? Или старуха столетняя? — ярилась она на мужа.

— Ты — ювелир моей души, и следователь, — улыбнулся он. — Вот не мог устоять. Согласись, она красавица.

И он ушел на службу, оставив Людмилу раздосадованной, потому, как она не успела ему сказать еще о зря потраченных деньгах на очередную никчемную штуку. Поскольку сразу поняла по облику этой гостьи, что лет ей за столетие, явно. А возраст её увеличивает и цену. Вот бы так и у людей.

Огорченная Людмила бросила лупу на стол, прямо на бланки неоплаченных квитанций. Светом настольной лампы сразу высветилось квадратное окошко линзы. И появилась сумма долга. Очень разборчиво. Грозным напоминанием о легкомыслии мужа.

— Дурак, совсем, — проворчала Людмила. И взяла лупу в руки. Пальцы почувствовали тепло деревянной рукояти. Живое тепло.

Лупа была очень тяжелой, начищенная бронзовая оправа придавала ей аристократизм некоторый, и была свидетельством о прежней её неведомой и, скорее всего, богатой жизни. Вид у неё был дорогой и неприступный.

Бронзовые бока прямоугольника источали благородство, даже винтики, которые держали стекло, были украшены резьбой. Окошечко линзы было удивительно чистым, даже каким-то сиятельным. И муж был прав — Красавица!

В этой вещице было столько благородства, что Людмила вдруг стала подробно её рассматривать. Вот какие-то щербинки на ручке, её много держали в руках. Странная, прямоугольная форма её, была как бы вызовом привычным круглым формам лупам нашего теперешнего обихода. Ширпотребности всякой. И её тяжелость тоже придавала значимости в истории, и веса. И что с ней было? Кем исполнена? Почему вдруг сюда, в её безалаберный дом, где не только никогда не было лупы, даже очки никто пока не носил. Лупа лежала на столе и её стекло пускало зайчик прямо в лицо. И почему-то раздражение Людмилы поутихло, а проснулась давно дремлющая ученическая любознательность.

Она открыла ноутбук. И уже через каких-то полчаса знала о лупах многое. Точно такого образчика, как её гостья, она не встретила. По фотографиям она находила схожесть и поняла, что этой вещице около двухсот лет. Более того, она узнала много интересного об оптической истории, о мастерах линз. Образовалась на этот счет сильно, и на лупу стала смотреть другими глазами.

Она, в свою очередь, стала осматривать людмилин дом и саму Людмилу.

Она как бы сильно приблизила и увеличила все предметы, и образ жизни всего — от стен, давно не знавших ремонта, до всклоченной головы Людмилы, до грязных концов пояска домашнего халатика, и оторванного помпона на тапках.

Людмила под этим пристальным, почти криминальным осмотром чужестранки вдруг увидела приближенный и сильно замусоренный мир своего дома. Его пространство было беспощадно оценено строгим толстым стеклом беспристрастного «оценщика».

Людмила схватила лупу и поднесла к своей ладони. И тут же увидела каждую хозяйственную морщинку на ней. Потертость пальцев от вечных стирок и мозоль от ручки тупого ножа.

В поле зрения попало и обручальное колечко. Его турецкое происхождение оскорбило, верно, лупу. Она выпала из рук и бухнулась на стол со странным звуком. Людмила испугалась, что разбила, а может и обрадовалась, что этот беспощадный глаз треснул. Но ничего не случилось.

Лупа эта и не такое видела. Скорее всего, она за свою жизнь повидала не только бриллианты чистой воды, но и следы-улитки, отпечатки пальцев дурных и всяких людей. А может она смотрела внутрь всяких часовых механизмов и подружилась под их тиканье со временем.

Людмиле захотелось попросить прощения у этой леди, за небрежное отношение к ней и её падение.

Что она и сделала. Потом долго искала куда бы поместить красавицу, чтобы и под рукой была, мало ли понадобится, и обезопасить от падения.