Прикосновение - Галина Муратова

Хотя Ян Борисович с горькой радостью обнаружил, что калоши ему очень понравились, мысленно он уже определил их в свою коллекцию, своего дома. Где почти все — от посуды до штор и ковра на полу, было этого любимого им цвета.

Ян Борисович вдруг вспомнил, что даже первая любовь его в школе была связана с этим цветом. Девочка, в которую он влюбился, мучительно и надолго, носила пышные сиреневые банты.

Кто знает, может уже оттуда и родилась в нем слабость к сиреневому. Девочка чувств его не разделила, чем сильно обидела, и лишила всяких амбиций юноши в отношениях с женщинами, которые он чувствовал всю жизнь. Он так и жил один. В свое сиреневое удовольствие. В отношениях с людьми он всегда был осторожен, боялся всяких сложностей, очень любил свой дом. И всем был доволен. Может быть и кошку завел, если бы они были сиреневой масти.

Ян Борисович улыбнулся грустно этой мысли.

Пора было идти домой. И что было делать с сюрпризной находкой? Надо было что-то решать.

Ян Борисович еще раз достал калоши, развернул бумагу. Запрыгали розовые сердечки на сиреневом фоне перед его глазами.

«Нет, не мне оставлены, они похоже, все-таки женские».

Ян Борисович вдруг неожиданно увидел себя со стороны. Сидит этакий очень взрослый мужчина и улыбается каким-то калошам.

Тьфу. Он решительно завернул их в бумагу и сунул в макет. Отдать секретарю, разберутся — что, чьи, кому. Решительно подумал он, И вдруг зажглась мысль. А вдруг это все-таки для меня. Немыслимое приключение — получить в подарок «Калоши счастья». И пусть и в шутку, в насмешку — но это маленькое чудо очень понравилось ему.

«Ни за что не отдам», — Ян Борисович решительно сунул пакет в свой необъятный портфель. При этом сильно потискав и измяв строгие, всегда аккуратно сложенные деловые бумаги.

Пакет с калошами так легко поместился, и так уютно занял пространство портфеля, как-будто именно для этого случая Ян Борисович отказался носить на службу модный кейс. Худой и узкий, он всегда раздражал Яна Борисовича своей невместительностью.

Щелкнул замок, и Ян Борисович очень легко, и без лишних раздумий, и сшибая на ходу чувство вины, что возможно взял чужое, легкомысленно напевая, отправился домой.

На пути в коридоре он увидел запыхавшуюся свою студентку.

Она бежала в аудиторию и, скорее всего, судя по её взлохмаченному виду, бежала за забытыми калошами.

Но Ян Борисович не стал уточнять. Ему не хотелось знать уже, не хотелось знать, кто забыл эти калоши. Ему очень хотелось чтобы кто-то именно для него оставил эти розовые сердечки.

И чтобы все знали как он любит сиреневый цвет. Цвет неразделенной любви к девочке, а может и просто к людям. И только он один по достоинству оценил, увидел и полюбил эту простую пару калош. И не только потому, что они сиреневые. Ведь в приложении инструкции большими буквами написано: «Калоши счастья».

И как было этому не верить. А вдруг??? Даже, если это и «прикол». Ян Борисович почти бежал на автобусную остановку.

И не стал оглядываться. Домой! И никому не рассказывать. Да!

14 августа 2015, бестетрадные.

Свет

Они появились на улице такими изысканными иностранцами. Стройными, высокими, и в шляпах из плафонов матового стекла, в металлическую сеточку.

Они выстроились вдоль улицы строгим ранжиром как-то очень быстро, в каких-то два дня. Наскочили на неё и замерли, взяв в плен местных жителей надеждой, что они еще и зажгутся.

— Деньги отмывают, — резюмировал сосед Жора их появление. — Поставили чупки, а не подключат. У них завсегда обман.

Он всегда так говорил по поводу ненужных трат местного начальства.

Жора оказался в чем-то прав. Конечно, появление стражей возможного света обрадовало местных жителей, поскольку единственным освещением для них в темные осенние ночи был экранчик собственного смартфона.

Но Жора оказался прав. Прошла длинная темная осень, надвигалась зима, а фонари так и стояли черными палками. И в шляпах их плафонов уже сугробился первый снег.

Жители уже и к этому привыкли, только в темноте молодые мамаши старательно объезжали с колясками новые препоны, да собаки местного значения не забывали в собственную радость отмечать каждый столб поднятой лапой.

Жизнь налаживалась, привыкали и к этому, новой бутафории.

Полина шла с тяжелыми сумками из магазина и, перейдя мрак улицы, поспешно поставила их на низ строительных лесов, чтобы передохнуть. Леса строительные тоже здесь были вечными.

Они выросли много лет назад вокруг красивого исторического, и должны были по срокам уже корни пустить. Поскольку они назывались лесами. Пусть и строительными. Может и пустили. Никто не приглядывался. Нижние доски часто служили нуждам бездомных и кошек и собак, а иногда и подгулявшим удавалось прикорнуть на них не без комфорта.

Полина поставила сумки, распрямила спину, и полезла в карман за носовым платком, очки залепило густыми снежинками. Надо бы протереть.

Тоска, тоска, тоска. Темнота и холод декабря мрачили настроение. Она с грустью рассматривала редких прохожих, с бледно-голубыми лицами от подсветки телефонов, они напоминали ей то ли ангелов, то ли призраков. В зависимости от настроения.

— Ангелы, — решила сегодня Полина, надела очки и тут же передумала. — Призраки!

Подхватив с лесов сумки и глубоко вдохнув с решительностью собралась идти дальше, как вдруг взгляд её споткнулся о женщину.

Она стояла в арке дома, изящно облокотясь о стену дома.

Она была в спецодежде, в каске строительной, комбинезон был обильно испачкан известкой.

Поза в которой стояла она, красивое лицо её, и особенно — взгляд величавых темных глаз, которые казалось освещали и лицо, и комбинезон и всю улицу. Такой исходил от неё свет. Глубинный и непостигаемый. Красоты и любви к кому-то, там! Далеко! Высоко!

Полина не сомневалась, что она правильно почувствовала эту мысль, уловила состояние отдельности и важности этой женщины. Которая смотрела вдаль поверх всех скромных жизней и событий, происходивших на этой темной, заснеженной и чуждой ей улице.

Она смотрела поверх всего и с такой нежностью, грустью и причастностью её к чему-то недоступному и совершенному, доступному только её умным прекрасным глазам, перед которым тушевались и грязный комбинезон и известка на нем.

Полине захотелось подпрыгнуть, чтобы попасть в силу этого взгляда. Но женщина была высокой, и вообще, она как на горе стояла.

И вдруг разом зажглись все фонари на улице.

Вспыхнули ярко и надежно. Теплым почти солнечно-желтым светом. Это получилось вдруг, и так нарядно-празднично, что кто-то из прохожих зааплодировал и крикнул «ура» в конце улице. Идти домой стало