Колокол смерти - Энтони Гилберт

– А почему он вообще ушел? – Крук бросил на нее острый взгляд.

– Он был чуткий человек, – просто ответила она.

Крука не назовешь сентиментальным человеком, но и он в этот момент почувствовал, что его охватывает дрожь. Вопреки распространенному мнению, кое-какое воображение у него имелось. Судьба Ферриса виделась ему сейчас не глазами самого этого человека, но глазами женщины, вышедшей за него замуж, женщины, которая, не выказывая своих сложных чувств, все еще его любила, но чувствовала, что этой любви недостаточно для того, чтобы исцелить раны, нанесенные ему войной, и ее последствия. Думать об этом было невесело. Где он? На дне каменоломни, или реки, или на шпалах, а то и на веревке, свисающей с дерева в каком-нибудь уединенном месте, – нет, удивляться тому, что она так потрясена, не приходится.

– Почему три фунта? Почему не десять шиллингов? Уж дураком-то его никак не назовешь. Наверняка у него есть некий план. В этом вы можете не сомневаться.

Ему хотелось бы узнать кое-что еще, но сейчас задавать новые вопросы бесполезно. Найдутся другие, кто сможет на них ответить. Он сказал, что будет завтра утром в морге, и уже шагнул к двери, когда она спросила безжизненным тоном:

– А с этим мне что делать?

– Деньги – ваши.

– Нет, я про другое: полиции сообщить?

– Есть одно хорошее правило: никогда не говорить полицейским больше, чем нужно. Они ведь про деньги не спрашивали, верно? Не спрашивали. Скорее всего просто не думали, что у человека, получающего три фунта в неделю, остается что откладывать. Дождитесь утра. Если спросят прямо, скажите все, как есть. Если нет, держите язык за зубами. Правда, если бы все так поступали, жилось бы мне гораздо хуже, чем сейчас.

Глава 4

Эта женщина говорит правду, убеждал он себя, возвращаясь на улицу. Про деньги она ничего не знала, не может быть, что она просто разыграла спектакль. Ну и что из всего этого следует? Что он на дне реки? Но если так, то зачем ему понадобилось отклоняться от дороги к месту назначения и всаживать нож в спину этому парню? Странно. Что ж, остается надеяться, что если мы побольше узнаем о прошлом дружищи Ферриса, то и концы с концами связать удастся. Если это все же река, то бобби получит фунт за то, что поднял тебя со дна, а ты – полгода, если будешь поднят слишком быстро. Занятное у нас общественное устройство. Не удивительно, что мы сами себе надоели, а для всего остального человечества сделались проблемой.

На этом месте своих размышлений мистер Крук поднял голову и увидел приближающегося к нему клирика средних лет и неопределенной наружности. Преподобный Фейн, как называли его поставщики различных продуктов, напомнил Круку одного хорошо известного служащего еще более известного лондонского банка, одинаково ненавидящего шляпы и подтяжки. Его можно было увидеть на улице в любую погоду бредущим мимо Епископских ворот в брюках, удерживаемых одной лишь гигантской булавкой, и злые языки утверждали, что в один прекрасный день булавка весьма печальным образом сломалась. Крук в эту легенду не верил и вообще не мог понять, чему тут радоваться, ибо, по его словам, вид пожилого господина, облаченного в одни лишь шерстяные подштанники, не так уж и забавен. И тем не менее мистер Фейн напомнил ему этого персонажа. Он производил впечатление человека, у которого не только предметы одежды, но и все части тела удерживаются на своем месте при помощи таких вот булавок. Это был худой и на редкость костлявый мужчина, который при ходьбе раскачивался настолько сильно, что производил впечатление пьяного. При этом он, прищелкивая пальцами, деловито обсуждал что-то с самим собой. Да, фигура нелепая, но от высокого лба веяло благородством, а орлиный нос и четкая линия скул делали его лицо незабываемым.

Мистер Крук шел так, чтобы непременно оказаться на пути этого замечательного клирика. Мистер Фейн, едва не налетевший на преграду в виде груды сильно помятой мужской одежды, затоптался на месте и сделал шаг влево. Загадочным образом стена последовала за ним. Мистер Фейн немного попрыгал на месте, затем поднял голову. Ему открылось крупное лицо с багровыми щеками, сильно выступающие вперед могучие челюсти, блестящие крысиные глазки и длинный нос – все это вместе взятое нависало над ним так грозно, что он показался себе едва ли не щепкой.

– Прошу прощения, – забормотал он.

– Ну что вы, что вы, – перебил его мистер Крук, не желая уступать ему в вежливости. – Мистер Фейн, если не ошибаюсь?

– Он самый. – Возникшая было растерянность чудесным образом исчезла, сменившись откровенной настороженностью.

Подумал, наверное, будто я хочу что-нибудь выпросить, решил проницательный мистер Крук, а вслух негромко сказал:

– Видите ли, я прихожанин, хотя священству стараюсь не досаждать. Меня зовут Крук, я адвокат. Не сомневаюсь, что от людей вашего звания можно не ждать всякого рода шуток по этому поводу.

Настороженность наложилась на растерянность: теперь мистер Фейн просто терялся в догадках. Возможно, подумал он, это помешанный – здоровенный, толстомясый и, наверное, опасный помешанный. Или человек, до недавнего времени владевший банком, а потом убивший кассира и все еще находящийся на свободе. Прежде мистеру Фейну – насколько ему самому это было известно – с убийцами встречаться не приходилось, но убийца вполне мог походить на этого человека.

– Я представляю интересы миссис Феррис в деле об исчезновении ее мужа, – продолжал Крук.

Мистер Фейн наконец понял, с кем имеет дело. С неким господином, который хочет собрать деньги на цели, никакого отношения к церкви не имеющие.

– А я и не знал, что миссис Феррис нужен адвокат, – сухо заметил он.

– Он может понадобиться самому Феррису.

– В этой стране человек считается невиновным, пока не доказано обратное. В настоящее время против этого господина не выдвинуто никаких обвинений…

– Но они могут быть выдвинуты, – примирительно заметил мистер Крук. – В британской полиции работают люди, лишенные воображения. Вы знаете среди полицейских хоть одного поэта? Ну, конечно, не знаете. Их просто нет. Вам скажут, что какой-то ни в чем не повинный господин остановился послушать музыку. Вы возразите, что музыка его не интересует, а на вас тупо посмотрят и, возможно, процитируют Шекспира.

Теперь мистер Фейн окончательно убедился, что его собеседник – помешанный, и попытался умиротворить его.

– Да, в ваших словах что-то есть. Тем не менее я не могу согласиться с тем, что миссис Феррис нужен адвокат и…

– Вы просто не знаете, для чего нужны адвокаты. Это не просто противники стороны обвинения, к тому же они гораздо более симпатичны. Их можно сравнить с жидкостью, которую, если верить газетной рекламе, надо давать детям, когда на них нападет икота, а на самом деле годящейся для того, чтобы смыть краску со стены ванной. Ладно, вернемся к миссис Феррис. Я только что был у нее. В одном можно быть уверенным: чем скорее Феррис отыщется, тем ей будет легче. Неведение просто изматывает ее.

– И полиция не отстает, – согласился мистер Фейн. – Знаете, ей пришлось отправить ребенка в деревню.

– Весьма разумно с ее стороны. А теперь я хотел бы попросить вас рассказать мне кое-что о Феррисе.

Мистер Фейн почувствовал себя мухой, попавшей в сплетенную пауком паутину и безуспешно пытающейся из нее выбраться.

– Все, что мне известно, я уже рассказал полиции, – запротестовал он.

– Но я не полиция, более того, меня называют Надеждой Преступника. Имея в виду ваш сан, это должно вам понравиться, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Не вижу, чем бы я мог быть полезен… – уныло вымолвил мистер Фейн, гадая, отчего это так получается, что какой-нибудь примерный прихожанин вдруг выскочит из ниоткуда в самый неподходящий момент, в то время как в тех редких случаях, когда этого ждешь, вся паства скрывается за плотно закрытыми дверями домов.

– Ну, например, вы могли бы мне сказать, из тех ли Феррис людей, что склонны к самоубийству.

– Со мной он на эту тему никогда не говорил. Впрочем, он вообще редко говорил со мной о личных делах. Людям моей профессии, – добавил мистер Фейн, которому весь этот разговор неожиданно начал казаться интересным, – приходится выслушивать множество историй личного свойства, которые ни веселыми, ни вдохновляющими не назовешь. Но что поделаешь, такова наша работа, и мы стараемся сделать ее как можно лучше. Но человек вроде Ферриса… у меня всегда было ощущение, что если бы кто-нибудь знал, как его разговорить, если бы кто-нибудь проник в тайну его скрытых страхов – а у меня никогда не было сомнений в том, что он чего-то боится, чего-то такого, что не хочет назвать по имени, – то ему можно было бы помочь.

– Но вам так и не удалось заставить его раскрыться?

– Нет. Извините, но у меня назначена встреча, боюсь опоздать, – сказал мистер Фейн. – Впрочем, вы могли бы меня проводить. Спасибо. Нет, не удалось… я всегда, как бы это сказать, наталкивался на сопротивление, которое не мог преодолеть. Полагаю, он даже с женой никогда не был откровенен до конца. Все это как-то связано с неизвестными трагедиями войны.