Старомодная комедия - Алексей Арбузов

Глубоко взволнованный, он молчит некоторое время, а затем берет ее руку и почтительно целует.

(Вырывает руку.) Если Вы жалеете меня, то поступаете очень глупо. У меня с мужем отличные отношения… Дай Бог каждому! Не более двух месяцев назад, перед отъездом на Каспий, он даже одолжил у меня сто пятьдесят рублей… И может быть, отдаст их! Возможно, все… Решительно все! (Очень рассерженная, она выбегает из комнаты.)

В растерянности стоит Родион Николаевич. Дождь по-прежнему шумно бьет в окна.

(Стремительно вбегает обратно.) Какой ливень! Какой ливень…

Он (ласково). Успокойтесь… прошу Вас.

Она. Я хотела сказать Вам еще что-то, но совершенно забыла что.

Он (торжественно). Лидия Васильевна, прошу отнестись к моим словам совершенно серьезно, но я решительно предлагаю Вам в ближайший вечер посетить какой-нибудь ресторан… сохранив это, естественно, в тайне от моих сослуживцев и отдыхающих. Правду сказать, мне просто не терпится хоть краем глаза взглянуть на Ваши так и не надеванные здесь наряды.

Молния. Удар грома.

VI.

Ее двадцать первый день

Небольшой садик у входа в летний ресторан. Довольно поздний час вечера. Звездное небо. Очень хорошая погода. Из ресторана доносится музыка. Отворяется дверь. По ступенькам сходят в сад Лидия Васильевна и Родион Николаевич. Им весело.

Она. Кажется, уже поздно.

Он. Кажется, что уже страшно поздно.

Она. Вы как-то странно смеетесь.

Он. Какое счастье, что нас никто не видел.

Она. Очень большое счастье. (Помолчала.) Впрочем, если бы кто-нибудь из нашего санатория вошел в залу, было бы любопытно.

Он. Ужас.

Она. Особенно когда вы пробовали танцевать летку-енку.

Он. Это была минутная слабость.

Она. Но Ваши больные оказались примерными ребятками. Спят мирным сном. (Удивленно.) Почему Вы как-то стран-то топчетесь на месте?

Он. Я ищу свою шляпу. Вполне возможно, что я оставил ее в ресторане.

Она. Вы держите ее в руках.

Он. Наконец-то.

Она. Наденьте ее на голову, и тогда все станет на свои места.

Он (надел шляпу). Вы правы. Все как-то определилось. (Подумав.) Но почему мы никуда не идем?

Она. А потому, что нам здесь ужасно нравится.

Он. А почему же мы тогда не сели на эту скамеечку?

Она. А потому, что мы сядем на нее сейчас.

Садятся на скамейку.

Он (потирая руки). Все! Дело сделано – мы продемонстрировали наряды!

Она. А Вам они понравились?

Он. Лихо. Ослепительно в какой-то мере.

Она. И шампанское очень вкусное было.

Он. Да… Жизнь открылась мне с совершенно иной стороны. Была минута, когда я даже сказал себе – ну и ну.

Она. «Ну и ну»? Отлично было сказано.

Он. Никогда не думал, что можно стать таким веселым.

Она. А между тем это безумно полезно. Веселье – залог здоровья. Пожалуйста, водрузите этот лозунг на дверях своего кабинета.

Он. Снимут.

Она. Кого?

Он. Сначала лозунг. Затем – меня.

Она. Не посмеют.

Он. Невеселые люди? Еще как!

Она. А вот было бы хорошо организовать отстрел невеселых.

Он. Они не согласятся. (Подумав.) Не поехать ли лучше на пароходе в Таллинн?

Она. Нас не поймут.

Он. Как жалко. (Помолчав.) Спустилась ночная прохлада.

Она. И небо полное звезд…

Он. К дождю.

Она. Пусть. Мне здесь все по душе – и дождь, и солнце, и шторм, и звезды.

Он. Это стихи?

Она. Может быть.

Он. А давайте поедем на пароходе в Пярну.

Она. Нельзя. На нас обидятся.

Он. Кто?

Она. Остальные.

Он. Это ужасно.

Она. Переживем. Симпатичных людей все-таки достаточно.

Он. Возможно. Но они как-то странно танцуют. Вы заметили?

Она. Я приглядывалась. Было очень тесно.

Он. Один – весь в бахроме – почему-то ползал у моих ног.

Она. Это твист – вы просто отстали от жизни.

Он. Я все-таки дико испугался… Ну совершенно обомлел. В ту минуту я как раз ел луковый клопс – и вдруг он – у самых моих ног. Можно было бог знает что подумать.

Она. Это пугает только вначале. Потом привыкаешь.

Он. Вы думаете? (Смущенно.) Правда, я уже несколько лет не был в ресторане. (Не хочет выглядеть ретроградом.) Во всяком случае, все мы страшно шагнули куда-то вперед.

Она. Видные ученые полагают, что твист возник в противовес телевизору. После долгого сидения в кресле требуется определенная разрядка. Твист как бы снимает некоторое окостенение. Несколько легких движений (демонстрирует элементы твиста)…, и напряжение снято. Впрочем, стоит ли серьезно говорить о твисте. Практически он уже вышел из моды.

Он. Неужели? Это меня значительно ободряет. Хотя остальные танцы… удивляют в той же мере. (Прислушивается к музыке.) Вот, например, этот. Все невпопад размахивают руками в совершенно разные стороны. Что ни говори, а это не может не настораживать.

Она. Вот тут я с вами решительно не согласна! Шейк возвращает человеку его индивидуальность, и она прорывается в танце совершенно непроизвольно. (Прислушиваясь к музыке, как бы в намеке изображает шейк, придавая ему какую-то незамысловатую эксцентричность.) Мне свободно, легко… Я вся выражаюсь в танце… И это оттого, что я совершенно не скована заранее определенной формой… Я счастлива. Я импровизирую!… (Заканчивает танец вместе с оркестром, который прекращает играть.) Ну, каково?

Он. Очень мило. Но все-таки безобразие.

Она. Вы просто варвар. Конформист. Ходячая добродетель – вот Вы кто! Представляю, каким увальнем Вы были в молодости.

Он. Вы полагаете? А известно ли Вам, что в разгар НЭПа я до упаду танцевал лезгинку и камаринского?… Из чувства протеста, правда, по поводу растленных танцев – шимми и этого чарльстона.

Она. Как? Вы никогда не танцевали шимми?

Он. Танцевал. И чарльстон тоже, что не помешало мне впоследствии осудить их самым недвусмысленным образом.

Она. Вы какой-то танцевальный двурушник. Нет, никогда не поверю, что Вы могли танцевать чарльстон. Этот танец требует неизъяснимого, пленительного изящества, искренности! Веселья!…

Он (упрямо). А я Вам говорю, что танцевал чарльстон.

Она. Докажите.

Он. Где?

Она. Здесь.

Он. Когда?

Она. Сейчас. Сию минуту.

Он. И докажу.

Она. Валяйте.

Он (встал со скамейки). Так. Погодите… Во-первых, так… Нет, не то… Постойте-ка… (Решительно.) Не могу.

Она. Почему?

Он. Я лишен музыкального сопровождения.

Она. Не приходите в отчаяние, сейчас Вы услышите его. (Напевает мелодию старинного чарльстона, прихлопывая в такт руками.) Ну – что же Вы? Стыдитесь… так оскандалиться…

Он (яростно). Никогда!… (Неуверенно проделывает несколько движений, отдаленно напоминающих то чарльстон, то лезгинку.) Прошу усилить музыкальное сопровождение. Громче!

Она. Ни за что.

Он. Громче!

Она. Нас отправят в милицию.

Он. Пусть! (С некоторым азартом и уже увереннее выделывает замысловатые па.) Ну как?

Она. Прогрессируете… Но, в общем, не ахти.

Он (перестает танцевать). Все понятно. Чарльстон – парный танец.

Она (настороженно). Что Вы хотите этим сказать?

Он. Его нельзя танцевать в одиночку.

Она. Уж не считаете ли Вы, что в Вашем танце должна принять участие и я?

Он. Несомненно.

Она. А милиция? Могут появиться и дружинники.

Он. Поздно. Меня не остановишь!

Она. Эх! Пропади все пропадом.

Они танцуют. До совершенства, конечно, далеко, но постепенно дело начинает налаживаться.

Он. Ага! Вот видите… танцуем!

Она. Мягче! Не надо так прыгать. И не выбрасывайте свои ноги с такой адской силой в разные стороны! Где чувство меры? Помните об изяществе. Достаточно… хватит.

Прекращают танцевать.

Он. По-моему, что-то вышло.

Она (вежливо). В какой-то степени.