Я, снайпер - Стивен Хантер

— Ага, и меня тоже, вне всякого сомнения. Что ж, полагаю, к завтрашнему дню это уже не будет иметь никакого значения. Завтрашний день обещает быть чертовски интересным, специальный агент Ник, это я тебе гарантирую, твою мать.

Разорвав соединение, Боб убрал телефон и достал рацию, прихваченную в дежурной комнате. Это была «Моторола», обеспечивающая дуплексную связь в коротковолновом диапазоне. Боб включил рацию и перевел ее в режим автоматической голосовой связи на предварительно установленной частоте.

— Господин Картофельная Башка! Вызываю Картофельную Башку.

— Это ты, Свэггер?

— Это я, Картофельная Башка.

— Хитрая скотина, ты расстроил все мои планы, — послышался голос, отчетливый на фоне слабого треска атмосферного электричества. — Нам нужен был транспорт, чтобы добраться в Индиан-Рапидс до полудня, до закрытия банка, получить доступ к счету и снять столько денег, сколько такой мошенник, как ты, в жизни своей не видывал. А теперь банк не работает.

— Мне все равно, грабь банк сегодня ночью. Если завтра я не получу огромную кучу наличных, тебя не ждет ничего, кроме пули в лоб. Пленка отправится к федералам, а твой босс — в тюрьму. После чего я приглашу своих друзей, ребят, которые кое-что знают, мы выследим трех оставшихся О'Фланаганов[79] и отрежем им головы. Над моим камином ирландцев пока нет.

— Это все пустая болтовня. Какова твоя игра, снайпер? Ты ведь что-то задумал.

— Завтра ты встанешь ровно в пять. Да, и явишься совершенно голым. Без носков, с голой задницей. Тогда у тебя не будет укромного местечка припрятать ствол сорок пятого калибра.

— Ради всего святого, а как же мое человеческое достоинство?

— Это не по моей части. Ты садишься на квадроцикл с одним только большим мешком денег и оставляешь свои следы на дороге, ведущей к роднику. У родника сворачиваешь в сторону хребта Хай-Ридж. По моим расчетам, где-то к шести тридцати ты доберешься до ручья Биг-Бенд, как раз когда в долине начнет светать. Я буду держать с тобой связь по рации, на этой же частоте, так что прихвати наушники. А дальше… сам знаешь что. Я буду указывать путь по Джи-пи-эс и поведу тебя вверх по склонам, вниз в долины и через ручьи. Иногда я буду за тобой следить, иногда не буду, но ты не поймешь, когда именно. Ты поедешь быстро и точно туда, куда я велю. Ты будешь один, без оружия, голый. Когда я удостоверюсь, что твои чертовы ребята не едут за тобой и что ты не поддерживаешь с ними связь, я направлю тебя к себе, на просторное открытое место, где никто не приблизится к нам незаметно. Я возьму деньги и отдам тебе половину пленки. Оставлю тебя голым, заберу машину и квадроцикл и исчезну. Опять же, если буду удовлетворен тем, что за мной не следят и поблизости нет твоих ребят. Затем я свяжусь с ними и сообщу твои координаты, и они тебя подхватят. Первая часть сделки закончится.

— Ты козел, Свэггер. Ты хоть представляешь, с кем имеешь дело?

— Да, с голым ирландцем, молящим Бога, чтобы какой-нибудь голодный гризли не принял его за свой обед. Как-нибудь в будущем, когда я почувствую себя в безопасности и обдумаю все детали, я появлюсь снова. Тогда уже мне понадобятся не наличные, а номер счета в банке. Как только на этом счету будут баксы, я подарю вторую половину пленки голому ирландцу. И больше ты никогда меня не увидишь и никогда обо мне не услышишь, если только сам не вздумаешь меня разыскивать. В противном случае я выйду на твоего хозяина, и, поскольку ты уже убедился в моих способностях, ты продашь ему мысль, что ради сохранения своего имени и ради спокойной жизни ему следует держится от меня подальше. Ты все понял?

— Все.

— И никто больше не должен покидать дом. Сегодня ночью я буду за ним следить, и, если уловлю шум моторов квадроциклов, на которые ты посадил своих ребят, я проникну в дом, перережу тебе глотку и отправлюсь в город, а твои ребята будут долго ждать в засаде и, когда вернуться, как раз успеют посмотреть по телевизору, как ФБР арестовывает их хозяина.

— Они останутся в доме. Куда им ехать?

— До связи завтра в пять ноль-ноль. А пока надейся, что мне не будет сниться в кошмарных снах, как вы с ребятами держите меня, пока вода сокрушает мои легкие, поскольку в этом случае я, возможно, отнесу все на личный счет и всажу пулю в Картофельную Башку.

Боб выключил рацию и решил проверить снаряжение, пока светло. Наверное, эта предосторожность была лишней, но ему все же не хотелось светить в темноте фонариком.

Оружие: «ЗИГ-Зауэр» Денни Вашингтона в горизонтальной кожаной кобуре слева под мышкой. Пистолет заряжен двенадцатью патронами «Корбон» 40-го калибра с пулей с полым наконечником, и еще две обоймы по двенадцать патронов висят вертикально справа под мышкой, уравновешивая тяжесть пистолета на другом конце упряжи. То есть всего у Боба было тридцать шесть патронов; если бы он взял с собой больше, ему пришлось бы захватить карабин М-4.

Винтовка «Ремингтон-700», из нержавеющей стали, в ложе «Макмиллан» зеленой камуфляжной раскраски, оружие скорее для охотника, чем для профессионального снайпера, но чертовски точное, с патронами повышенной точности «Ремингтон» калибра 7 миллиметров, с пулей «Сирокко» весом 150 гран с наконечником из высокомолекулярного карбоната, каковых у Боба имелось четыре коробки по двадцать штук. Единственное украшение — 15-кратный прицел «Льюпольд Марк 4» со старой системой дальномера на основе тысячных делений на перекрестье, установленный на массивный кронштейн «Баджер». Ствол, который Боб обмотал черной изолентой, скрывая тусклое серебристое сияние, чуть сужался к концу; теоретически это означало, что он быстрее остывает, а внешне делало его более легким. На прикладе была закреплена черная подушечка для упора щеки, обеспечивающая большую стабильность удержания винтовки при стрельбе.

Еще у Боба был нож, семь дюймов вороненой стали, острый как бритва, закрепленный на щиколотке правой ноги. В правом кармане лежал карманный автоматический кольт 38-го калибра модели 1908 года, с восемью патронами в обойме.

«Жаль, что у меня нет карабина М-4. Жаль, что у меня нет шведского пистолета-пулемета „К“. Жаль, что нет лучшего оружия из всех возможных, а именно двух тысяч морских пехотинцев».

Еда и питье: рюкзак с встроенной флягой. Бурдюк с водой плотно прилегал к спине, удерживаемый лямками, а от него отходила трубка, благодаря чему Боб при необходимости в любой момент утолял жажду без ненужных хлопот, таких как доставание фляжки, откручивание крышки, а затем то же самое в обратном порядке. Еще у него был подгузник для взрослых, по очевидным причинам. Шесть белковых батончиков. Репеллент для отпугивания насекомых, гигиеническая губная помада, ватные тампоны, смоченные в спирте, аптечка первой помощи на левом бедре, с ножницами, бинтами, двумя упаковками кровоостанавливающих средств, дезинфицирующим раствором и шприцем с морфием.

Средства связи: рация, взятая на ранчо, с новыми батарейками, а также сотовый телефон «Нокиа» с заряженным аккумулятором.

Камуфляж: лучший маскхалат — неуклюжий кокон из плотной марли, старательно расшитый полосками ткани зелено-буро-серых тонов, присущих осенней природе, настолько естественный, что он буквально исчезал на фоне зарослей, чему также способствовало умение его обладателя терпеть мучения абсолютной неподвижности. Еще имелась шляпа, мягкая, из пестрой ткани, но, что гораздо важнее, расшитая полосками материи естественных тонов. Кроме того три тюбика грима, зеленого, бурого и оливкового, с помощью которых белизна лица скрывалась за пятном естественных красок; выделялись лишь каплевидные стекла солнцезащитных очков, покрытые бесцветным лаком, чтобы не отражать блики света. В целом Боб напоминал куст.

Свэггер начал надевать снаряжение. Сторонний наблюдатель, которого, разумеется, не было, принял бы его за самурая, готовящегося к поединку с врагом в храме, или за рыцаря, облачающегося в доспехи перед смертельной схваткой с силами тьмы. Боб, лишенный романтики, не думал ни о чем подобном, поглощенный тщательной подгонкой снаряжения и надежной защитой кинопленки, которую он упаковал в мягкий пузырчатый пакет внутри рулона изоленты и убрал в левый карман брюк, застегнув его на пуговицу. Боб думал о деле, предстоящем ночью, и о другом деле, предстоящем днем. Он покрыл лицо боевой маской, нанеся абстрактный рисунок из полос зеленой, оливковой и бурой краски, пока не скрылась вся его розовая плоть, оставив только военный абсолютизм. Он думал о выстреле издалека, о быстрой и короткой встрече. Он мысленно разбирал свой план, прикидывал, что и где может пойти наперекосяк, после чего он останется один в окружении врагов; думал о своем возрасте, вышедшем за все границы того, что требовала предстоящая операция, думал о боли в суставах, особенно в правом бедре, изуродованном сначала пулей, затем острым лезвием меча, перенесшем шесть или семь операций, думал о жене и двух дочерях и о том, как он по ним соскучился, и, наконец, думал о Карле Хичкоке, чью голову разнесли вдребезги выстрелом в упор, о несмываемом пятне «спятивший снайпер морской пехоты», заслонившем все былые заслуги Карла. Остальные же мысли, воспоминания, мечты, надежды и страхи исчезли. Теперь преимущество было на его стороне. Больше никакой разведки, никаких рассуждений, никаких переговоров.