Риск. Молодинская битва - Геннадий Ананьев

Расчет прост: прознает Дивей-мурза, что весь Большой полк в Серпухове, посоветует Девлет-Гирею оставить у крепости тумен либо два и осадить, не штурмуя, а лишь встречать вылазки, всем же остальным войскам двигаться к Москве без остановок. Это-то и нужно. Пусть двигается. Изгоном не сможет, ибо велик у него обоз с несколькими сотнями правителей городов Земли Русской, советниками и прислугой для самого хана, который намеревается обжить Кремль, сделав его своим ханским дворцом. В общем, если все передумать до мелочей, времени хватит, чтобы, собрав веки рать в единое ядро, двинуться за крымцами на один дневной переход до самого до того места, какое выберет Никифор Двужил для сечи.

И вот тут начнется самое важное: ударить крымцев с тыла, посечься для видимости и, отступая в полной якобы панике, вывести ворогов на гуляй-город. Польза двойная: тумен либо два, какие устремятся за русским полком, получат изрядно по зубам, и, чтобы оправдаться перед ханом и не быть казненными за трусость, вдвое или даже втрое преувеличат силы русской рати, что, вероятней всего, смутит хана. Он-то будет считать, что главные силы осаждены в Серпухове.

«Важно соблюсти полную тайну замысла до последнего мига, — думал Михаил Воротынский, — очень важно».

Однако главная цель поездки была не в том, чтобы выбрать место на берегу для заслона да ловчее пустить пыль в глаза, будто весь наличный состав полка в Серпухове, — главное, настроить сам Серпухов на готовность к обороне собственными силами, но чтобы не раскрыть этого главного.

«Нужно так повести дело, чтобы вооружились бы хлебопашцы окрестных сел и деревень, пополнив силы Серпухова».

Еще князь намеревался побывать в монастырях, дабы и они не остались сторонними на&людателями в предстоящем испытании на прочность. Монахи никогда не прятались, как улитки, за своими стенами, но на сей раз им придется не только держать осаду, но и тревожить крымцев. Основательно тревожить, создавая впечатление многочисленности рати, укрывшейся в монастырях.

Ловко стояли монастыри, являясь как бы первой линией обороны Серпухова. Владычень по одну сторону Нары, Высоцкий — по другую. И так предусмотрительно было выбрано место, что с одного бока каждого из них — река, с другого — густые боры, запретные для любой рубки многие десятилетия, оттого густые, труднопроходимые, особенно для конной рати, засады же в борах можно иметь на каждом шагу.

Первым для посещения князь Михаил Воротынский избрал Владычень монастырь, ибо бывал в нем прежде не единожды и даже вносил знатные вклады, особенно крупный на помин души отца, скончавшегося от позора, учиненного над ним Овчиной-Телепневым. Как и рассчитывал князь-воевода, настоятель встретил его радушно и даже предварил его вопросы:

— Ведомо мне, будто готовятся басурманы-крымцы идти походом на Москву. Повторить прошлогоднее. Нынче тоже предстоит нам не только молить Спаса о покровительстве, но, засучив рукава, браться за мечи харалужные,[234] поддев под рясы кольчуги плетеные.

— Верно мыслишь святой игумен. Грядет поистине великое испытание. Всем мужам российским вдоволь достанет кровавого пира.

— Пойдем, князь, в мою келью. Посоветуемся, испросив благословения у Господа Бога нашего. Ты же ради этого прибыл?

— Да. И о делах грядущих поговорить, и благословение твое получить на ратный успех.

Совет долгий и основательный. Перво-наперво хотел князь узнать, сколько сможет монастырь вооружить чернецов и послушников.

— Я смогу оставить в монастыре, если будет на то твоя, владыка, воля, не более двух сотен стрельцов с рушницами и самострелами, ловких к тому же в рукопашках. Понимаю — очень мало, ибо думаю, крымцы не решатся брать сам Серпухов, вот и навалятся на ваш и Высоцкий монастыри и ради обогащения, и ради овладения доброй защитой от вылазок. По тысяче бы в каждый монастырь посадить, но нет у меня такой возможности. Мало под моей рукой рати.

— Мои монахи и послушники знакомы с ратным делом. Послушание у них у всех, кроме основных, пару раз в неделю набираться ратной ловкости и меткой стрельбе из луков и самострелов. Более сотни станут на стену. Только хватит ли?

— А если принять за свои стены слободских из Зелейной, Ивановской и Козьмодемьянской? Мужей в доспехи обрядить, топоры боевые и шестоперы выдав, баб же определить к кострам с кипятком и смолой. Можно, чтобы они же на стену кипяток и смолу подавали. Кольчугами, топорами и шестоперами Серпухов поделится, да и я расстараюсь.

— Без нужды. В монастырских кладовых добра этого с избытком.

— Тогда ладно будет. Стены ваши только пониже Серпуховских, но тоже из тесаного подмосковного камня. Не прошибешь даже тяжелыми стенобитными пушками. Устоите. Можно будет даже вылазки делать. Я воеводу над своими сотнями настрою.

— Есть у нас тайный выход. В бор идет. Оттуда можно тихонько, с Божьей помощью, подбираться к стану басурманскому. Панику наводить. Но главное — пушкарям карачун.[235]

— Слово воеводы.

— Мы в многострадальной России не только служители Божьи, более — ратники. С крестом и мечом в руке.

Еще какое-то время обсуждали они, что необходимо сделать, чтобы основательно встретить ворогов, и что не менее важно, распустить слух, будто в монастыре полная тысяча ратников, когда же обговорили, как им виделось, все, игумен пригласил гостя в трапезную.

Из Владыченя монастыря путь князя Михаила Воротынского — в Высоцкий. Перевозчик у переправы ждал князя с его стремянными и малой дружиной. Ловко отчалил и поставил плот боком к речным струям. И тут князь с вопросом:

— Если татары подходят, ты как с перевозом поступаешь?

— Рушу от Владычень-монастыря, не оставляя возможности скоро восстановить. Пособляют обычно чернецы из Владыченя. После чего — сам в лодку. Она у меня спрятана в укромном месте. На ней к причалу у Высоцкого монастыря. Там с чернецами и послушниками тоже все ломаем, вытаскиваем витой проволоки канат и — за стены монастыря. При нужде шестопером орудую. — И спросил вроде бы с привычной будничностью: — А что? И нынче ждете басурман?

— Ждем. К лету ближе. Большой полк, как всегда, в Серпухове, а вот на Воскресенской и Афанасьевской горках в зажитьях[236] нынче ставить некого. Маловато силенок.

— А как же Серпуховку перекрыть? Татары по этой дороге любят ходить. Мы ее меж собой крымской зовем. И то сказать: беги до погоста Молодей на Воскресенье. И на Подол-Пахру ловко идти. Козловский брод не помеха. Не угнаться за татарами, если ходко пойдут. Изгоним, как в прошлом году.

— Верное твое слово, но по одежке приходится вытягивать ножки. Уповая, что не возьмут крымцы Серпухов штурмом, а не взявши его, не побежит Девлетка к Москве. А коль задержится Девлетка у Серпухова, царь с подмогой подоспеет. Из Великого Новгорода. Но более на то уповаю, что по Калужской пойдет крымская рать. Через Наро-Фоминск. Вот на Наре соберу кулак. Подмога тоже туда подойдет.

— Если так, то ладно сложится. А если побежит мимо Серпухова?

С бродником князь завел разговор не ради того, чтобы почесать язык, а со смыслом: перевозит бродник множество самого разного люда и наверняка не удержится, чтобы не похвалиться новостью, услышанной от самого главного воеводы. И пойдет гулять молва по всему Серпуховскому уезду. Соглядатаев же крымских здесь достаточно, да и предатели, как в прошлом году, могут найтись. Вот и дойдут до ханских ушей эти «очень важные» сведения, дойдут до ушей и главного воеводы крымской рати Дивея-мурзы, который на их основе изберет главной дорогой Серпуховку, а именно этот путь князь Воротынский считал самым удобным для воплощения в жизнь своего замысла.

А зажитья для полковых станов князь Воротынский и в самом деле на горах Воскресенской и Афанасьевской собирался оставить пустыми, новый, тайный стан намерен был оборудовать верст на двадцать ближе к Москве в глухом лесу, да и не близ Серпуховки, а почти посредине между Серпуховской и Калужской дорогами.

Паром мягко прильнул к пристани, коней свели в поводу, и князь не сел в седло, решив идти до монастыря пешком. Большую часть малой дружины он отправил в Серпухов. В свою усадьбу, наказав старшему:

— Передай губному старосте[237] и городовому приказчику, чтоб к завтрашнему утру собрали бы посадских старост. Всех до одного. Я переночую в монастыре.

— Иль у себя не лучше? — усомнился старший.

— Вестимо, лучше. Только важнее не обидеть монастырь.

Встретил князя Михаила Воротынского игумен Высоцкого монастыря столь же радушно и с тем же пониманием. У него тоже все монахи и послушники в обязательном порядке набирали опыт рукопашного боя, учились метко стрелять не только из самострелов (в монастыре их имелось более сотни с изрядным запасом болтов, которые ковались в монастырской кузнеце), но и из рушниц. Даже пушкарскому мастерству обучались избранные, ибо монастырь располагал пятью затинными пищалями.