Дело Рихарда Зорге - Ф. Дикин

Теперь Мейзингер вдруг обнаружил неожиданного союзника на самом верху. 30 мая 1943 года офицер связи германского МИДа, прикомандированный к ставке Гитлера, послал Риббентропу ноту следующего содержания: «Я представил токийскую телеграмму по Ивару Лисснеру фюреру, и он, естественно, согласен немедленно отозвать Лисснера. Из-за хорошо известной антипатии фюрера к так называемым агентам он критически относится к использованию подобных людей. Бегло просмотрев вторую часть телеграммы, где содержались утверждения Лисснера, что он член ставки фюрера и что ему были даны соответствующие властные полномочия, фюрер сказал, что самое лучшее — расстреливать таких людей на месте».

Круги от этого локального дела пошли в разные стороны, и все возможные последствия нового потенциального дела о шпионаже на Дальнем Востоке стали предметом обсуждения и трений в самых высоких эшелонах власти.

На другой день после выразительного замечания фюрера сам глава германской военной разведки адмирал Канарис, высказал свои личные взгляды по делу Лисснера в записке, направленной в Министерство иностранных дел.

«После тщательного расследования его личных отноше-ний, связей и разведывательной работы министр обороны не считает, что обвинения японской военной полиции против Лисснера в том, что он работает на Советскую Россию, имеют смысл. Он не является носителем военных секретов. Любые связи Лисснера с советскими кругами следует рассматривать как желательные, исходя из интересов его разведывательной работы.

Лисснер отказался впредь ставить японцев в известность о своей работе в обмен на снабжение его разведывательным материалом ввиду странного отношения к нему японских властей. Этот агент — единственный источник для службы внешней разведки, снабжающий ее обширными отчетами о районе азиатской части России и приграничном районе Россия — Маньчжурия. Полученные отчеты, особенно один из них, поступивший совсем недавно, необычайно компетентны и исчерпывающи и являются нашей единственной информацией разведывательного характера о запасах, новых формированиях и т. д. и особенно о советских военно-воздушных силах в Сибири. Предложение Японии об обмене информацией через военных атташе не может быть в свете предыдущего опыта признано равноценным.

Министр обороны дал указание военному атташе адмиралу Веннекеру решительно вмешаться и решить вопрос с японскими военными властями в пользу Лисснера по вышеперечисленным вопросам, подчеркнув, что, по его мнению, для Японии было бы вполне приемлемо, если представителем разведывательной службы против Советской России будет немец, а не японец.

В создавшихся обстоятельствах японцам можно лишь предложить полный доступ к разведывательному материалу, добываемому Лисснером по России, при условии, что он сможет беспрепятственно продолжать свою деятельность. Поскольку Лисснер не отправлял своих отчетов через Токио, японцы не могут оценить их значимость.

Я был бы вам особенно благодарен, если бы посол (Стамер) также отметил особую военную важность продолжения деятельности этого источника информации для МИДа, а также поддержал вмешательство военных атташе в этот вопрос».

Расследование Мейзингера по этому делу обострило и без того хрупкие отношения между германским посланником в Чунцине доктором Вагнером и немецким посольством в Токио. Главным моментом во всех этих маневрах был ошеломляющий эффект, который произвело в Токио неожиданное вмешательство Лисснера в дело Зорге в прошлом году.

Негодующее опровержение Вагнером клеветы против Лисснера напомнило поведение Отта по отношению к Зорге. 3 июня Вагнер, находившийся с визитом в Токио, чтобы встретиться с коллегой Стамером по делу Лисснера, телеграфировал в МИД: «Обвинения против Лисснера в огромной степени совпадают с бессмысленными слухами, циркулирующими в Харбине». Совершенно не соответствует истине, что Лисснер получал какие-либо деньги от дипломатической миссии. Не было конкретных данных и о том, что он работал на русских, а что касается его тесных связей с дипломатической миссией, к нему относились как к «заслуженному журналисту» — он производил нормальное впечатление, а кроме того, существовали точные инструкции из Берлина, что не следует препятствовать его деятельности.

Однако посол Стамер как высший дипломатический представитель на Дальнем Востоке уже вызвал Лисснера в Токио и предупредил Вагнера, что по прибытии Лисснера арестуют.

3 июня Стамер телеграфировал в Берлин:

«Якобы «бессмысленные слухи», по моему мнению, на самом деле не что иное, как неофициальное предупреждение японской военной полиции германскому консульству в Харбине. Согласно материалу, имеющемуся у нас на руках, полиция осведомлена обо всех контактах Лисснера с русскими».

Похоже, что консул германской дипломатической миссии в Чунцине посоветовал Лисснеру не подчиняться вызову в Токио. И потому японская военная полиция, по словам Стамера, вынуждена была произвести «сенсационный арест» Лисснера. «Ход этого дела осложнялся тем, что начался суд над Зорге и вновь обострил ситуацию в целом».

Вагнер самоотверженно защищал свою дипломатическую миссию и косвенно позицию Лисснера даже на фоне мягких контратак на его неугомонных коллег в Токио. В телеграмме от 9 июня Вагнер утверждал, что нельзя говорить о «новом деле Зорге». Вовсе не казалось столь уж явным, что Лисснер шпионил в пользу Советского Союза. Он был признан «офицером связи», и как такового Вагнер обязан был поддерживать его в работе. Отношения Лисснера с германскими чиновниками «существенно отличались от отношений Зорге с сотрудниками посольства в Токио, где, насколько я знаю, Зорге занимал какой-то пост (редактировал бюллетень новостей) и регулярно посещал посольство».

5 июня 1943 года Лисснер был арестован Кемпетай и доставлен в Токио, и у Стамера появилась возможность предложить Берлину поставить в будущем дипломатическую миссию в Чунцине под контроль посольства в Токио. «Японцы проводят некорректное сравнение с делом Зорге, поскольку считают, что Лисснер тоже шпионил в пользу Советского Союза и, как Зорге в Токио, поддерживал в Чунцине особо тесные связи с официальными германскими представителями».

После ареста Лисснера Вернер Кром, ведущий германский журналист в Токио, вместе со своим секретарем Урсулой Шварц и помощником-японцем, были также взяты под стражу. Мейзингер докладывал: «Ожидаются дальнейшие аресты среди немцев «и иностранцев».

5 июня он отправил германским службам безопасности следующий описок арестованных в Японии по обвинению в шпионаже в пользу Советского Союза, оставив его без комментариев:

1. Рихард Зорге

2. Макс Клаузен

3. Карл Раймунд Хофмейер

4. Д-р Ивар Лисснер

5. Д-р Герман Грауэрт

6. Вальдемар Бартельс

7. Вилли Фостер

8. Стефания Касарова

Первые четыре имени не требуют комментариев. А остальные стали объектом политической проверки в гестапо в Берлине, а их дела Мейзингер предложил вниманию японской полиции.

Д-р Герман Грауэрт был арестован в мае 1942 года по подозрению в шпионской деятельности. Мейзингер докладывал в шифровке своему начальству, что в течение нескольких недель почти наверняка можно ожидать его осуждения. Грауэрт родился в Японии и одно время работал в германском консульстве в Йокохаме. Полицейское расследование, проведенное в Германии, показало, что против него выдвигались обвинения в незаконном вывозе валюты и что его едва не лишили немецкого гражданства. На его дело, которое, как и все остальные, предположительно основывалось на шпионаже в пользу Советского Союза, было пролито чуть больше света.

Арест Вальдемара Бартельса был куда более неприятным для немцев. В июле 1942 года Мейзингер послал в Берлин список более двадцати немцев, живущих в Японии, большинство из которых были журналистами, для политической проверки в архивах гестапо «в связи с делами Зорге и Хофмейера». За двумя исключениями все они были оправданы, включая и Бартельса[139]. Однако к концу года Бартельса арестовали, и Мейзингер доложил, что тот близко общался с Максом Клаузеном. Против Бартельса было выдвинуто обвинение, что он сообщал о движении немецких кораблей в Йокохаме, и на допросах в японской полиции он признался, что работал на русских.

Существуют некоторые данные, свидетельствующие о том, что Бартельс был связан с независимой советской группой, функционировавшей в Японии и не имевшей прямых выходов на группу Зорге. По мнению японской полиции, Бартельс работал под руководством швейцарского гражданина, которого он называл Швейцер, бывшего немца. Швейцер также был арестован. Он якобы был связан с одним из сотрудников советского посольства в Токио, известного как «Иванов». Руководство германскими службами безопасности в Берлине проявляло особый интерес к делу Бартельса и требовало от Мейзингера подробных отчетов[140].