Знак Десяти - Хосе Карлос Сомоса

понимаю. Поделать тут нечего.

– Но его книга… так мне нравится… Я ее раз за разом перечитываю… Я не хочу, чтобы он возненавидел меня за то, что я буду делать!

– Ну что за вздор. Пожалуйста…

Но Клара еще больше насупилась.

– Я никогда не была знакома с пациентами до проведения экспериментов. Вы сказали, что я не должна, но доктор Корридж вовсе мне не запрещает, правда-правда, – добавила Клара неуверенно, точно сама себя спрашивала, почему она до сих пор этого не сделала. – Но мне самой не хочется… Хотя они… то есть пациенты… всегда интересуются мной до представления. Потом, на сцене, они плачут, смеются, кричат и содрогаются. А потом… я их как будто теряю. Они больше ко мне не приближаются. Но его преподобие избегает меня с самого начала…

Я не знала, что сказать. Подозреваю, что Кэрролл стремился избежать сложностей с юной актрисой.

– Уверяю тебя, Клара, ты ему очень понравилась.

– Правда? Это он сам вам так сказал? – Видно было, как я ее обрадовала.

– Правда, он говорит, что ты чудесная. – Я намеренно преувеличивала, потому что видела, как нравятся Кларе мои слова. – Еще чудесней, чем его Страна чудес.

Улыбка бесследно исчезла с ее лица. В окна кухни ударили первые капли дождя.

– Вот это меня и беспокоит, мисс Мак-Кари.

– Почему?

– А что будет потом? Я много об этом думаю. Сейчас он пациент, и я хочу его излечить, если это возможно. Но после… Что он обо мне подумает? Я по-прежнему буду ему нравиться? Захочет ли он сказать мне хоть словечко?

К ужасному одиночеству Клары добавлялись напряжение репетиций и груз непомерной усталости. Я нежно обняла девочку. Она пахла шелком и гримом. В ней как будто не было ничего человеческого. Судя по запаху, я обнимала прекрасную куклу.

– Клара, я поговорю с его преподобием, – пообещала я. – Поверь мне, ты ему нравишься. И это не переменится после представления.

– Спасибо вам, мисс Мак-Кари, – прошептала она.

К нам подошла Гетти Уолтерс. Служанка взирала на Клару как на принцессу.

– Ай-ай-ай, барышня ничего и не съела? У-у-у. Вы должны допить молочко. Вам нужно хорошо кушать! Вы такая худенькая!

Клара безропотно повиновалась и сделала еще глоток молока.

А я тем временем ее рассматривала.

Я без слов молила Господа простить меня за мои мысли, но разве я могу вычеркнуть Клару из черного списка? Нет! Я хорошо помнила ту маленькую актрису, что провела меня через подпольное представление, когда странные движения ее полностью обнаженного тела до такой степени отравили мой разум, что мне захотелось убить мистера Икс!

И все-таки эта возможность снова обрушивала на меня вопросы, на которые не было ответов.

Клара приехала последней. Как может она быть виновной хоть в чем-то?

Как она могла заставить Арбунтота повеситься? Как сумела с самого начала повлиять на сны Кэрролла?

Клара почувствовала, что я на нее смотрю, и ответила слабой улыбкой.

Складки ее губ казались вопросительными знаками.

Я прочла ее мысли: «Что с ней такое? Почему она на меня так смотрит?»

Чтобы успокоить Клару, я улыбнулась в ответ, добавила еще одно «все будет хорошо» и отошла – как от больного человека, которому лгут из сострадания.

Список Мэри и слова моего пациента сбивали меня с толку. Единственная вина этой девочки лежала на тех, кто обучил ее такому ужасному ремеслу.

Сколько проживет это несчастное существо?

Недолго. Она слишком много повидала и совершила. Девочки-актрисы из ментального театра с возрастом изнашиваются: они как будто проживают всю взрослую жизнь за каких-то двенадцать-тринадцать лет.

Нет, это не может быть Клара. Или наш мир сошел с ума.

Но дело в том, что мир действительно сошел с ума.

7

А потом произошло такое, от чего безумия еще чуть-чуть прибавилось.

Но я попробую изложить все по порядку. Перерыв перед генеральной репетицией затянулся, потому что сэр Оуэн решил дать последние наставления своим актерам и увел их в свою комнату. Я поняла, что для меня это единственный шанс посмотреть на декорации. И мне здорово помогло, что миссис Гиллеспи в эти минуты уставляла большой поднос чайными чашками и тарелками с пирожками – в преддверии генеральной репетиции, как было велено доктором Понсонби, который явился за всем надзирать в сопровождении Уидона и Джимми.

Но Понсонби, как и все мужчины на свете, не испытывал никакого интереса к кухонной суматохе, а уж тем более к суматохе женщин, призванных разобраться с кухонной суматохой. Посему мужчины покинули опасную зону, как только Понсонби отдал приказ, а бедная миссис Гиллеспи так всполошилась, что принялась орать на служанок, а те, как следствие, принялись реветь.

– Я отнесу подносы, – вмешалась я. – А вы лучше займитесь пациентами.

И я ухватила первый поднос, не обращая внимания на «вот спасибо, Энни» и «ой, Энни, да не стоило». Поднос неколебимо проделал весь путь, но, как ни странно, начал дрожать у меня в руках, когда я остановилась на последней ступеньке.

Кларендонского подвала, каким я его помнила, больше не было.

Вместо него появились прямоугольные перегородки, выкрашенные в белый цвет и местами покрытые черной тканью. Эта преграда простиралась почти до самых боковых стен и имела один центральный вход: за ним начинался лабиринт. Подвал освещался только двумя масляными лампами, помещенными по краям.

Даже я, привычная к экстравагантным декорациям ментального театра, почувствовала себя неуютно.

Я была в подвале одна.

Я аккуратно опустила поднос на стол и принялась расставлять чашки.

В этот момент раздался шум.

Он доносился из глубины лабиринта. И был он точно эхо.

Я подумала обо всем, о чем полагается думать в таких ситуациях: треснувшая доска, крыса, всякая чепуха, о которой нечего и беспокоиться.

А потом все стихло, только слышалась барабанная дробь дождя.

Я собиралась продолжить свою работу, но звук повторился.

Ближе и громче.

Я оставила чашки и подошла ко входу в лабиринт. И тут я заметила, что навстречу мне от противоположной стены движется женский силуэт, размытый, как старая фотография. После молниеносной вспышки ужаса я осознала, что на задней стене находится зеркало в человеческий рост. Мое отражение тоже было напугано.

Но шум в лабиринте не стихал. Я вошла внутрь по тропе меж драпированных панелей. По той самой тропе, где на следующий день Кэрроллу предстояло пройти в сопровождении вергилия.

Быть может, кто-нибудь храбрее меня на такое бы и не отважился. Но вот оно, слабое место трусливых людей: мы так привыкли опасаться самых заурядных вещей, что порой не обращаем внимания на знаки подлинной опасности.

Как только я зашла за