Принцесса и медведь (СИ) - Марья Зеленая

огромное, — ответил Бьорн. — Да я и сам справлюсь. Тут только подмести осталось, да огонь разжечь.

— Ну уж нет! Один ты будешь до ночи колупаться, а вместе мы за пару часов управимся. Мы с Виолой тут подметем, да паутину выгребем, а ты давай, живо натаскай нам воды! Полы будем мыть.

— Слушаюсь, мой ярл! — Бьорн шутливо склонил голову на грудь.

— Да он ожил, как я погляжу, — заметила Матильда, когда за ним затворилась дверь. — А то был вообще сам не свой.

— Мы немного поговорили, — вздохнула Виола.

— И что он решил?

— Пока ничего.

— Эх, не завидую я тебе! — Матильда схватила стоявшую в углу метлу и принялась рьяно подметать пол. — Хоть Альвейг и была мне лучшей подругой, но ты тоже девка что надо. Даже и не знаю, за кого из вас мне держать кулаки.

— Жалко, что нельзя взять сразу две жены. — В комнату вошел Рагнар. — А то жили бы они с Бьорном втроем, и было бы у тебя целых две лучших подруги.

— Сейчас как огрею по хребтине! — Матильда замахнулась на него метлой. — Умник нашелся! Иди-ка лучше дров наколи, огонь надо развести.

Рагнар поспешно ретировался, а Виола подошла к куче игрушек и подобрала с пола светлую деревянную лошадку. Сделана искусно, с любовью. Интересно, Бьорн ее сам вытачивал? Опустив игрушку в ларь, Виола подняла следующую — медведя из темного дерева, судя по запаху — из дуба.

Наверняка Бьорн был прекрасным отцом.

Но почему «был»? Еще будет.

Вот только… кто именно родит ему детей?

В домашних хлопотах прошло несколько часов. Виола с Матильдой вычистили все углы, протерли пыль, помыли полы. Широкую кровать за ширмой застелили свежей простыней и чистыми шкурами.

Быть может, уже завтра ее возлюбленный будет спать на этой кровати с другой женщиной… Виола старалась гнать от себя эти мысли, но тщетно. Приходилось то и дело отворачиваться, чтобы подруга не видела, как она украдкой смахивает слезу.

К вечеру в очаге весело трещал огонь. Все расселись вокруг большого стола, чтобы поужинать лепешками и жареной рыбой, которые Матильда захватила с собой. Хоть Виола за обедом почти ничего не съела, сейчас в нее снова влезло всего лишь несколько кусков.

Разговоры велись обо всем и ни о чем одновременно. О погоде, об урожае, о подготовке к выборам, но только не о возвращении Альвейг. Виола жадно ловила взгляд Бьорна, пытаясь разглядеть какие-нибудь намеки насчет их будущего, но безуспешно. Стоило их глазам встретиться, как он отводил взор.

Неизвестность разрывала ей душу. Как пережить сегодняшнюю ночь? Что принесет завтрашний день? Проклятая Альвейг! Ну зачем, скажи на милость, зачем ты восстала из мертвых?

После ужина Виола с Матильдой взялись мыть посуду, а мужчины куда-то засобирались.

— Надо сходить в Главный Дом, глянуть, что там творится, — пояснил Бьорн.

— У нового ярла хлопот полон рот, — подал голос Рагнар.

— Я еще не ярл, — устало возразил Бьорн. — Но кто-то должен заниматься делами Рюккена.

— Ладно, — сказала Матильда. — А мы тут закончим, и пойдем к нам. Ты придешь сегодня ночевать? — Она вопросительно посмотрела на Бьорна.

Виола тоже уставилась на него, затаив в груди отчаянную надежду, но Бьорн бросил на нее тоскливый взгляд и покачал головой.

— Нет. Останусь здесь.

У нее упало сердце. В носу защекотало, на глаза навернулись слезы.

Вот и все.

Это конец.

Глава 37

Долгие часы Виола провела без сна, мучительно ворочаясь в холодной постели. Неужели это конец? После всего того, что она пережила. После всего того, что Бьорн для нее сделал. Получается, все это было зря?

Хотя, почему зря? Бьорн станет новым ярлом, к нему вернется горячо любимая жена, они опять будут счастливы, родят новых детей… А она, Виола, поедет домой. Искалеченная, обесчещенная, с разбитым сердцем… Кто-то обрел, кто-то потерял — такова судьба.

Подушка давно промокла от слез, а Виола все металась от отчаяния к надежде. Может жена не приедет! Может она не останется! Может, она растолстела и подурнела, и Бьорн ее больше не захочет…

Виола вздрагивала от каждого шороха за окном, жадно прислушиваясь к собачьему лаю. Вдруг это Бьорн шагает по улице? Вдруг он сейчас войдет, обнимет ее и скажет, что любит и никогда не оставит…

Бьорн не пришел, хоть она до последнего надеялась и ждала.

Он не пришел.

Не захотел даже попрощаться. Не захотел подарить ей последнюю ночь любви, согреть в своих объятиях, прежде чем судьба окончательно их разлучит.

Наступило утро — серое и холодное. Виола — разбитая, невыспавшаяся — тяжело поднялась с постели и потащилась к рукомойнику. Умывшись и одевшись, она села заплетать косу. Глянула в зеркало — в полированном металле тускло отражалось бледное лицо с искусанными губами и красными воспаленными глазами.

К ней подошла Матильда и с участием обхватила ее за плечи.

— Ну как ты, бедняжка?

— Когда она приедет? — вместо ответа спросила Виола.

— Не знаю, после обеда, наверное. К похоронам.

Ах да, сегодня же еще похороны Сигизмунда. Совсем вылетело из головы.

— Как ты думаешь, — Виола стиснула руку подруги, — почему эта Альвейг три года не давала о себе знать?

Матильда пожала плечами.

— Видать, не было у нее такой возможности. Да чего гадать, думаю, она сама все расскажет.

— Но это нечестно!

— Что именно?

— Нечестно по отношению к Бьорну. Он ведь не знал, что она жива, а значит, имел полное право жить дальше и создать новую семью.

Матильда с тяжелым вздохом погладила ее по макушке.

— Да… Но она жива, и получается, он все еще женат.

— Но… У вас ведь разрешены разводы?

Подруга невесело улыбнулась.

— Ты думаешь, он сможет ее бросить? После того, что она пережила по его, как он полагает, вине?

— Но ведь он в этом не виноват! — выпалила Виола, судорожно сжимая ручку гребешка.

— Бьорн считает иначе. Ладно, идем завтракать.

***

На площади перед Главным Домом высился погребальный костер. Он был сложен из сосновых бревен и застелен беленым полотном, на котором среди богатых даров покоился ярл Сигизмунд. Закрытые глаза, скрещенные на груди руки — казалось, он просто спал — спокойный и умиротворенный. Однако редкие снежинки, падающие на его лицо, не таяли, и вскоре лоб, скулы и бороду припорошило белым пухом.

Виола смотрела на покойника и ничего не испытывала. Ни радости, ни облегчения. Он бил ее, насиловал, держал взаперти, но все это меркло по сравнению с той болью, что терзала ее душу сейчас.

Бьорн тоже был здесь. Бесконечно родной и бесконечно чужой. Он