Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы - Валентина Антипина

В выводах комиссии говорилось: «Нарушители закона об авторском праве по-прежнему используют свое служебное положение в корыстных целях и вынуждают драматургов к даче замаскированной взятки за „продвижение“ пьес и киносценариев. В отдельных случаях нарушения сопряжены с тройным уголовным криминалом: использование служебного положения, взяточничество и плагиат. Имеет место и растрата государственных денег на заказы переводов и инсценировок должностным лицам, получающим заработную плату…

Нарушения и злоупотребления стали бытовым явлением во всех театрах и киностудиях, начиная от небольших — районных зрелищных предприятий и кончая театрами всесоюзного значения… Ратуя за „свои“ произведения или произведения близких им людей (своих актеров, жен и т. д.), лица, от которых зависит репертуар театров и киностудий, закрывают доступ на сцену и экран произведениям не только начинающих драматургов, но даже квалифицированных авторов. Вносится разложение в писательскую среду и среду театральных работников, где процветают нравы, недостойные советских граждан».

Одна история, произошедшая в послевоенные годы, получила особенно широкий резонанс и удостоилась литературного посвящения А. Твардовского и Э. Казакевича[845]:

Суровый Суров не любил евреев,Он к ним суровой злобою пылал,За что его не уважал ФадеевИ А. Сурков не очень одобрял,Когда же, мрак своей души развеяв,Он относиться к ним получше стал,М. Бубеннов, насилие содеяв,Его старинной мебелью долбал.Певец «Березы» в ж., драматургаС жестокой злобой, словно в Эренбурга,Фамильное вонзает серебро…Но, подчинясь традициям привычным,Лишь как конфликт хорошего с отличнымРасценивает это партбюро.

В марте 1954 года секретарю ЦК КПСС М. Суслову поступило сообщение А. Суркова. В нем говорилось о том, что А. Суров в течение ряда лет систематически пьянствовал и позволял себе поступки, «позорящие звание советского писателя»[846]. В частности, он неоднократно появлялся на собраниях и в общественных местах в нетрезвом виде и «вел себя буйно, вызывая скандалы». Коллеги и руководители Союза писателей его многократно предупреждали и советовали прекратить подобное поведение. После драки в 1953 году с М. Бубенновым тому и другому вынесли выговоры с занесением в учетную карточку. А. Суров и в парторганизации ССП, и в райкоме давал клятвенные заверения в том, что изменит свой образ жизни, но обещание не сдержал и продолжал пьянствовать. 4 февраля 1954 года он устроил скандал у себя на квартире. Суть скандала состояла в том, что он подрался со своим шофером, а когда на место происшествия прибыли работники «неотложной помощи», он оскорбил и их.

По этому случаю было заведено персональное дело. Членам комиссии Б. Полевому, Е. Горбаню и Ю. Чепурину предстояло разобраться в том, что же все-таки произошло на квартире у драматурга. Свидетели скандала слышали крики: «Спасите, убивают человека!» и «Помогите, убился, убился!» Кто-то из соседей вызвал «неотложную помощь», а соседка позвала на помощь живущего в этом же доме Героя Советского Союза Вольского. Он рассказал, что, войдя в квартиру А. Сурова, увидел такую картину: «Суров стоял в дверях своего кабинета, перед ним стоял окровавленный шофер, вырываясь из рук державших его женщин (жена т. Сурова, дочка и работница детского сада). Шофер рвался к Сурову, всячески его оскорбляя. Суров не двигался с места, успокаивая шофера… Шофер вырвался из рук женщин и бросился на Сурова. Вольский схватил шофера, посадил на стул и перевязал ему разбитую голову»[847]. Суровы уверяли Вольского, что шофер сам упал и разбил голову о зеркальный столик.

Сам А. Суров признал, что скандал носил шумный и безобразный характер. Драматург назвал единственной его причиной ссору из-за ключей от машины, которые пьяный водитель не хотел ему отдавать. Свидетельскими показаниями это не подтверждалось, но и не опровергалось.

Когда приехала «скорая помощь», в квартире уже находился участковый — лейтенант милиции Пузырев. На вопрос врача о том, что случилось, он ответил, что хозяин избил шофера. Но на комиссии участковый сказал, что избиения собственными глазами не видел.

Во время перевязки головы шофера врачом Коршуновой Суров несколько раз назвал ее «дурой», а медперсонал «шпаной» и «бандитами». Факт оскорбления был подтвержден всеми свидетелями, да и сам «инженер человеческих душ» не отрицал этого факта и заявил, что готов извиниться. А вот попытку ударить врача он отрицал, хотя Коршунова и медбрат заявляли, что эта попытка имела место. То, что драматург во время этих событий был пьян, подтвердили врач, медбрат, участковый, но сам Суров и его водитель отрицали это. После того как о скандале стало известно в Союзе писателей, А. Суров пригласил участкового домой и спросил, не было ли из милиции на него донесения. После этого разговора лейтенант Пузырев советовал Коршуновой не подавать рапорта на писателя, так как «он хороший человек и больной».

Позднее, 14 марта 1954 года, А Суров явился в нетрезвом виде на выборы в Верховный Совет СССР на избирательный участок, расположенный в помещении Концертного зала им. Чайковского. Получив избирательные бюллетени и не заходя в кабину, он на глазах у всех присутствовавших там демонстративно их перечеркнул и опустил в таком виде в урну. На вопрос одного из членов избирательной комиссии о том, почему он так поступил, А Суров заявил: «Я знаю, что я делаю»[848].

29 апреля 1954 года Президиум ССП исключил из рядов организации А. Сурова, «компрометировавшего высокое звание советского писателя систематическими пьяными дебошами и скатывавшегося к прямому политическому хулиганству»[849]. Сразу же после исключения «вдруг» обнаружились и другие грехи теперь уже бывшего драматурга. Для выяснения обстоятельств была создана комиссия Президиума Правления ССП под председательством Ю. Либединского, в которую входили В. Ажаев, Н. Атаров, Б. Лавренев, Н. Радионов, А. Симуков и Г. Эльчибеков.

Комиссия собрала и изучила богатый фактический материал — черновики текстов, записные книжки, заявления, акты экспертиз, опросила под стенограмму A. Шейнина, Н. Оттена, Я. Варшавского, В. Коротеева, М. Котова, Г. Ленкина, Н. Чичерова, А. Борщаговского, B. Пименова, Г. Сахарову, С. Кузнецову, Б. Бельмана, Н. Вайсфельда, Г. Штайна, Н. Сотникова, В. Иванова, В. Комиссаржевского, Н. Любимова, А. Фурманова. К тому же были получены письменные показания целой группы свидетелей.

В результате комиссия установила «основной факт непрерывного и злостного использования А. Суровым чужого труда в работе над пьесами и киносценариями и такую разветвленную, множественную, порочную в своей основе, глубоко беспринципную практику „соавторства“, при которой характер и мера личного участия в создании пьес самого „автора“ А. Сурова не могут не быть взяты под сомнение».

Надо сказать, что эта история имела давние корни. Еще в 1944 году корреспондент «Комсомольской правды» по Сталинградской области А. Шейнин и А. Суров, который был ответственным секретарем редакции той же газеты, решили совместно написать пьесу на материалах какого-либо завода, эвакуированного в тыл во время Великой Отечественной войны. Знакомы были будущие соавторы еще с 1940 года по работе комсомольской печати. К моменту начала совместной деятельности А. Шейнин был уже профессиональным журналистом, написавшим ряд очерков, рассказов и одну пьесу. Деятельность же А Сурова носила по преимуществу организационный характер. В течение лета 1944 года Шейнин написал первые четыре-пять картин пьесы самостоятельно, а затем приехал в Москву, где продолжил работу уже совместно с Суровым. О работе Шейнина сообщал его коллега по работе в газете Н. Манеев: «Я хорошо знаю почти всю историю написания пьесы „Далеко от Сталинграда“… писал ее А. Шейнин… Видел, как Шейнин просиживал днями и ночами над рукописью. Все первые картины пьесы он давал в черновике читать мне…

Каждую картину, написанную Шейниным, потом совместно просматривали Шейнин и Суров, высказывали свои замечания, после чего Шейнин садился исправлять замеченные недостатки. Все это происходило на моих глазах. Хорошо знали об этом и другие работники редакции. На первом этапе работы над пьесой роль Сурова сводилась к тому, что он бегал за Шейниным и торопил его: „Пиши быстрей!“» Об этом же сообщали и другие работники редакции.

Первое время фамилия Шейнина еще стояла на пьесе как фамилия ее соавтора. Тогда же А. Суров предложил Г. Штайну, завлиту театра им. Ермоловой, стать соавтором пьесы без объявления на афишу, зато с отчислением в пользу новоявленного соавтора 25 процентов любого будущего гонорара. Штайн сразу же согласился на это предложение и даже получил от А Сурова тысячу рублей — ровно 25 процентов первой суммы, полученной последним по договору с театром. Ничего удивительного, что Штайн при первом разборе дела о соавторстве Шейнина отрицал его работу над пьесой — делить «прибыль» на двоих куда лучше, чем на троих. Но нечестный поступок Штайна не принес ему ощутимых выгод — он сам стал жертвой обмана со стороны «компаньона». Как только Суров добился желаемого — пьеса вышла на сцену, — он тут же «забыл» о своих обещаниях и порвал знакомство со Штайном.