Ошибка «2012». Мизер вчерную - Мария Семенова

На Павла Андреевича вдруг накатило волной что-то страшное, мрачное, липкое. И не то чтобы его бросило в тоску после выпитого, нет. То есть, понятно, коньяк в сочетании с эфемерной закуской несколько усугубил эффект, но дело было по большому счету не в нём.

Лютый внезапно вспомнил Соликамск, пересыльный централ. И себя, пацана-первоходку, закрытого ментами в «стакан». В стылую вертикальную нору размером с гроб, сплошь покрытую изнутри железной «тёркой». Закрыв, его там… забыли. А он до сих пор помнил свой хриплый страшный крик, помнил дикий ужас заточения, бессилие и беспросветный мрак. Железные шипы, холодные, точно смерть, сдирали кожу в самом деле как тёркой. Боль, ярость, ненависть, воскресшая злоба девятым валом захлестнули Лютого… и он не удержался, заорал — даже и больная челюсть не помешала.

И внезапно понял, что кричал не один. Ему хором вторили за столом кореша. «Убивать! Насиловать! Разрушать! Уничтожать!»

Они объявляли смертельную войну этому поганому миру — войну до победного конца. По праву избранности. По праву крови!..

Их лица словно окаменели, теряя человеческие черты, рты судорожно щерились, в хищных глазах горели злоба и голод. Этот сволочной мир годился разве что в пищу своим природным господам.

И они уже знали, с кого им следовало начать.

Колякин. «Приплыли!»

Изнасиловав мотор, Колякин долетел до периметра, встал, осмотрелся по-быстрому, профессионально. На первый взгляд всё как надо. Каменный забор, «егоза», вышки с автоматчиками. Из кирпичной трубы на территории промзоны бойко вьётся сизоватый дымок…

Жена рассказывала со слов школьного психолога: если ребёнок рисует дом с трубой и дымком, надо делать вывод, что, по мнению ребёнка, в доме всё хорошо. Андрей Лукич тогда вспомнил собственное детство на Лиговке и то, как при словах «домашний очаг» он с сомнением косился на газовую плиту. Ну и где, по мнению школьных психологов, школьник в пятом городском поколении должен был почерпнуть сведения об очагах, печках и соответствующих архетипах?..

«Ладно, будем посмотреть». Колякин вылез из машины, судорожно вздохнул и направился к КПП. Всё та же наружная дверь с дистанционным замком, затоптанный проходной коридор, скучная фигура контролёра…

А вот взгляд у контролёра определённо был неправильный. Глаза служивого затягивал тот же ледок, что у свинарей на ферме. Правда, не до конца ещё, не до аута, не до края. Но это был совершенно точно вопрос времени…

«Похоже, приплыли», — содрогнулся Колякин и почти побежал через площадь к зданию администрации. Поднялся на крылечко, с силой открыл дверь и, уже не сдерживаясь, припустил к себе. А там…

А там за столом сидел Балалайкин. Причём точно в той же позе, что и два часа назад. Лицо белее алебастра, страшно напряжённое, оно отражало неистовую внутреннюю борьбу, прокуренные пальцы гладили столешницу, а взгляд… ох, лучше не смотреть.

— Вадик, ты чего, спишь там? — неестественно бодро окликнул Колякин, криво улыбнулся и бочком, бочком стал подбираться к сейфу. — Я ему, понимаешь, звоню, звоню… Припух, брат, забурел? Хочешь быть капитаном, клювом не щёлкай…

Если вытащить из кармана ключ, вставить его в прорезь замка и два раза повернуть против часовой, дверь ужасно заскрипит и откроется. Там, внутри, на железной, некогда выкрашенной в синий цвет полке, лежит ствол. Штатный ПМ. Ветеран почти пенсионного возраста. Но с ним…[181]

Взять старинного приятеля в компанию Колякину не дали. Балалайкин сделал свой выбор. Словно подброшенный пружиной, он вдруг вскочил и с поразительным проворством кинулся к майору, в руке он держал чьё-то личное дело. Вжик!.. Папка бритвой резанула по лицу, а миг спустя холодные и безжалостные пальцы уже держали Колякина за кадык. Словно каминными щипцами. (По крайней мере, в мозгу майора мелькнуло именно такое сравнение, хотя ни камина, ни щипцов у него отродясь не было.) Вот тебе и рохля Балалайкин, зависающий сосиской на турнике. А самое страшное, что всё происходило в молчании, этак деловито, без каких-либо внешних эмоций. Ну подумаешь, кому-то напрочь перекрыть кислород! По праву избранности… по праву крови…

— Пусти, сука! — Колякин с силой, как учили, опустил подбородок, попытался провести приём самбо, но какое там — руки у Балалайкина были выкованы из железа.

Лёгкое движение — и майор, задыхаясь, опрокинулся спиной на письменный стол. Глаза полезли из орбит, рот наполнила пена… всезнающая статистика отводила ему каких-нибудь тридцать секунд жизни.

Однако неисповедимы пути Господни: рука, вслепую шарившая в поисках оружия, вдруг нащупала на столе что-то холодное. Это был бюстик Дзержинского, сделанный из свинца, — зэковская работа, неудачно стилизованная под каслинское литьё. Да шут с ним, с художественным совершенством!.. Увесистый бюстик удобно лёг в руку и без промедления обрушился на череп Балалайкина. Один раз и другой. И третий — в переносицу. Смертоносные пальцы ослабли, выпустили кадык.

— Сдохни, гад! — Майор сгрёб бывшего сослуживца и, понимая, что здесь опять «или-или», принялся бить головой о сейф.

Аккурат об острый край с облупившейся краской.

Хватило трёх раз…

Балалайкин сполз на пол, в кабинете стало тихо, только хрипло дышал Колякин да падали с угла сейфа ленивые капли.

«Голова. Надо бить в голову… — Майор достал из кармана ключ, открыл сейф, где хранился видавший виды ПМ, и невольно задумался, возьмёт ли упомянутых гадов обычная пуля, или надо где-то добывать серебряные. — Ну вот при случае и выясним. — Проверил обойму, дослал патрон, поставил ствол на предохранитель. — В любом случае целиться будем меж глаз. Так, чтобы башку вдрызг».

Он даже не пытался понять, что случилось, — вирус, радиация, мутация, инопланетяне, ещё какая-то фигня, явившаяся из болот?.. Он только видел, что с людьми происходило что-то очень странное. Что-то, делавшее их нелюдями. И чтобы выжить, нелюдей этих следовало убивать. Пока они тебя не убили.

«Вот так, на войне как на войне». Колякин достал из сейфа ключ от оружейной комнаты, захлопнул липкую дверцу и вдруг задумался: остались ли ещё хоть где-нибудь обычные, вменяемые, нормальные люди? Или он остался совсем один и будет скитаться, то и дело рубя головы нечисти, точно персонажи «посткатастрофных» боевиков, которые, кстати, он никогда не любил?..

Его невесёлые размышления прервал звонок по внутренней связи. Колякин схватил трубку и с величайшим облегчением услышал знакомый человеческий голос. Звонил дежурный помощник начальника колонии Лизунов.

— Андрей Лукич, — проговорил он с явной тревогой, — что-то у меня предчувствия нехорошие! С промзоны минут пять как прошёл сигнал, что у них там кипёж какой-то. Я по рации Ванюкову, а он не отвечает. Я по связи Колобову — тоже молчит! А самое хреновое, что на седьмой и третьей вышках стрелки на связь не выходят. Послал на «тройку» Чубукова, так до сих пор не вернулся. Ох, чует сердце, беда. И что теперь мне…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});