Изумрудные зубки - Ольга Степнова

– Куда?

– В ювелирный!

– Нет! – Таня ухватилась за косяк. – В загородный дом.

Она покосилась на секретаршу, сосредоточенно перебиравшую на столе бумаги.

– Сначала за кольцом! Пока ты согласна. Вася, Вася, черт тебя побери! – заорал Флек, высунувшись в коридор, и эхо подхватило: «Ва-ася, че-орт тебя по-обери-и!»

– В загородный дом! – захохотала Таня. – Чтобы у садовника глаза повылазили. Ва-ася! Вперед!! Пока я согласна...

Татьянин день

Январь выдался фантастически теплым.

Впрочем его, января, уже практически не осталось – всего там каких-то несколько дней. Столбик термометра замер практически на нуле, а за окном долбила по железному подоконнику по-настоящему весенняя капель.

Сычева провалялась в кровати до часа дня, листая глупый глянец и лопая из пакета чипсы. Она и не встала бы, но Граф начал орать в клетке, причем не белиберду, составленную из человеческих слов, а воинственным, тропическим воплем, услышав который соседка-старушка немедленно заколотила по батарее.

Этот вопль означал только одно – Графу не до разговоров, он хочет жрать, да и воду в поилке пора поменять на свежую.

Сычева нехотя вылезла из-под одеяла, потянулась, одела халат, щелкнула пальцем по прутьям клетки, чтоб попугай заткнулся и пошла на кухню за орехами и сухофруктами.

Уже несколько месяцев она нигде не работала.

Как только главным назначили Афанасьева, она положила ему заявление об уходе на стол. Глеб молча, не глядя, заявление подписал, но когда она уже стояла в дверях, вдруг спросил:

– Может, передумаешь?

– Нет, – сказала Сычева, не оборачиваясь. Смотреть на Глеба она боялась. Это было глупо, но она чувствовала себя предательницей. Совсем чуть-чуть, но предательницей.

– Счастливо, – усмехнулся Афанасьев ей в спину и больше они не виделись.

Место пресс-секретаря на таможне она нашла быстро, воспользовавшись старыми связями, но место это освобождалось только в марте и был впереди еще месяц блаженного бездействия.

Она даже не ожидала, что сидеть дома ей так понравится.

А еще оказалось, что Карантаевской зарплаты вполне хватает и на еду, и на одежду, и на оплату квартиры, и на прокорм попугая. Хватило даже на свадьбу – скромную, но все-таки свадьбу с белым платьем, фатой, арендованным лимузином и трехдневным упаиванием всего РОВД и двух ближайших подруг с мужьями и родственниками.

На тумбочке в коридоре лежал маленький букетик цветов – фиолетовых, ярких, как будто пластмассовых. Кажется, это были гиацинты – первые весенние цветы. Сычева взяла букетик, вдохнула удушливо-пряный аромат, испытав легкое раздражение от того, что придется теперь искать, во что бы эти цветы поставить, а потом каждый день менять воду в вазе.

На кухне, на столе, тоже лежал такой же букетик. И на холодильнике лежал, и на полочке, и в ванной на умывальнике, и в туалете на унитазе.

Сычева в охапку собрала все букетики, уселась на закрытую унитазную крышку, закурила и в раздражении набрала с мобильного Карантаева.

– Ты на хрена столько денег на веники тратишь? – заорала она, – И, главное, в честь чего?! У меня что – день рождения? Восьмое марта?! День журналиста?! День взятия Бастилии?!!

– Татьянин День! – заорал на том конце Карантаев. – Татьянин День сегодня, зайка, и я тебя поздравляю!

– А-а, – протянула Сычева и понюхала охапку цветов. – Ну тогда ладно, – примирено сказала она. – Только что мне с ними делать-то, с гиацинтами? Солить?

– Любоваться! – крикнул ей Карантаев. – Солить, скажешь тоже! Цветами нужно лю-бо-вать-ся, зайка!! Какая ты, блин, прагматичная! Ну ничего, я тебя перевоспитаю.

– Ты бандитов своих перевоспитывай, – со смешком огрызнулась Сычева. – А я на ужин тебе сегодня сделаю рагу из голландских гиацинтов. И ты будешь их лопать, лопать и лопать, с солью, перцем, горчицей и соевым соусом!! А вообще, спасибо, конечно, – вдруг запоздало растрогалась она. – Меня никто никогда не поздравлял с Татьяниным днем! – Она нажала отбой и тут же набрала Таню.

– Танька! Бросай своих обормотов и давай в наше место, будем праздновать!

– Что праздновать? – удивилась бывшая Афанасьева, ныне Флек.

– Татьянин День!

– Точно! – обрадовалась Таня. Она старалась перекричать школьный гул, наверное, была перемена.

– Эх, жалко вешалка в своей экспедиции!

– Жалко, – вздохнула Таня. – Ну ничего, мы эсэмэской ее поздравим. Может, дойдет в другой конец света?

– Может и дойдет, – с сомнением сказала Сычева, затушив сигарету.

В спальне Граф неприличными воплями требовал свежую воду, орехи и сухофрукты, а соседка-старушка неутомимо стучала по батарее.

Счастливо улыбаясь, Сычева пошла на кухню искать, во что можно поставить такую охапку цветов.

* * *

В «Табуне» было мало народу.

Сычева с Таней заняли одну из кабинок, закрытую от посторонних глаз с трех сторон стенами, стилизованными под камень.

Марат старался изо всех сил, улыбался, обслуживал, скользя с подносами между столиками, как на коньках. Он даже преподнес им в подарок бутылку текилы «от заведения, в честь праздничка».

– Выглядишь ты просто отлично, – похвалила Сычева Таню, подробненько рассмотрев ее сапоги, юбку, прическу, макияж, блузку... – Да, вот блузка тебя бледнит и полнит. Кажется, она больше подойдет мне.

– Да пожалуйста! – Таня начала расстегивать кофточку.

– Эй, не здесь, не сейчас! Ну и раскрепостил же тебя твой торговец европейскими шмотками!

– Раскрепостил, – засмеялась Таня. – Даже и вспомнить себя не могу прежнюю.

Они интеллигентно чокнулись и стали тянуть через соломинку веселой расцветки коктейль.

– Не звонит твой бывший-то? – спросила Сычева.

– Нет. Как развелись тогда в загсе, так я его и не видела. – Таня с аппетитом принялась за салатик.

– Наверное, женился уже. – Сычева вооружилась ножом и придвинула к себе мясо.

– Мне все равно. Вернее, я была бы рада, если бы Глеб нашел себе хорошую женщину.

– Танька! – возмутилась Сычева. – Что ты говоришь?! Ты хочешь сделать несчастной еще одну хорошую женщину?

Таня засмеялась.

– Нет, не хочу. Но я не сказала бы, что он сделал меня несчастной. Ты знаешь, я даже ему благодарна! Наверное, некоторых из нас нужно хорошенько повозить носом в грязи, чтобы внутри проснулся зверь по имени Гордость.

– И как твоему Флеку живется рядом с этим проснувшимся зверем?

– Отлично! Он холит его и лелеет. И его мама моего зверя лелеет, и Вовчик, и Анжела Сергеевна, и Вася и даже глухонемой садовник. Понимаешь, вот живут вместе много людей, некоторые друг другу даже не родственники и самозабвенно лелеют друг в друге и гордость, и самолюбие, и амбиции, и даже капризы. Это восхитительное чувство, когда тебя не только любят, но и бесконечно уважают! Так что Глебу я благодарна. Попадись мне в самом начале Флек с его мамой, Вовчиком, Анжелой Сергеевной, Васей и садовником, я никогда, может быть, и не оценила бы, какими драгоценностями владею. Вот! – Она засмеялась и неожиданно вдруг добавила: – А у меня мама с папой поженились.

– Поздравляю!

– И я поздравляю! – раздалось рядом. – С Татьяниным днем!!

Они резко подняли головы и завизжали. На пороге кабинки стояла Татьяна – загорелая дочерна, с блестящими глазами и какими-то невиданными украшениями на шее, на запястьях, в ушах.

– Ты откуда?! – в один голос заорали Тани и стали тискать ее, щупать и целовать.

– Из Африки. Сегодня только с Тарасом прилетели. В Москве пробудем неделю, потом – в Индию.

– Как ты нас нашла? – пробормотала Сычева, ощупывая ожерелье из кожи, дерева и еще чего-то экзотического и непонятного.

– Так Татьянин день же! – засмеялась Татьяна. – Мы же договаривались праздновать его вместе! Я специально Тараса уговорила на день раньше вылететь, чтобы успеть. А где вас искать? Конечно же в «Табуне»! Я даже звонить вам не стала. Мне Пашка сказал, что вы тут каждую пятницу что-нибудь отмечаете. Он теперь в общежитии при школе милиции живет. Кажется, его научили меньше болтать.

– Девки! – провозгласила Сычева и подняла полный бокал. – Предлагаю выпить за женскую дружбу – самую дружную дружбу в мире! Кстати, – шепотом сказала она, – Карантаев тут как-то сказал, что наши изумруды до сих пор не нашлись. Знаете, как их зовут федералы? «Танькины фиги»! Три камня – три фиги. Говорят, сложилась легенда, что их нельзя разлучать...

* * *

Глеб заказал пятьдесят грамм коньяка.

Пятьдесят – потому что вечером еще нужно писать редакторскую статью в номер, а с утра провести планерку.

Руководящая должность давала не только свободу и деньги, но накладывала массу ответственности и ограничений.

Глеб позволил себе вечером забежать в ресторан, съесть легкий ужин, выкурить трубку и... выпить только пятьдесят грамм коньяка.