Изнанка. Том 2 - Самат Бейсембаев

тоже подсобрался.

— Что ж, тогда скажу, что вы очень хорошо адаптировались.

— Выбора не было. Вообще, — продолжил я, — у нас общественный строй в корне отличается от вашего: у нас нет ни благородных, ни простолюдинов. То есть, где-то еще частично существуют, но разницы между ними только в одеяниях, не более.

— Куда же они подевались?

— Их свергли.

— Свергли? Как людям это удалось?

— Да все просто. Толпа была недовольна; толпа собралась; толпа свергла неугодных господ.

— И те так просто уступили?

— Ну не совсем — было все же какое-то сопротивление.

— Все равно не понимаю, — помотал он головой.

Только в этот момент до меня дошло, в чем дело. Этот человек никогда не видел жизнь без магии, которая так вносит собой существенную разницу в дисбаланс сил.

— У нас нет магии, — наконец облегчил я ему думы.

— В каком счастливом мире вы жили, — ухмылка коснулась его губ. — Не будь этой магии у нас, как бы мы были свободны.

И снова мы помолчали, где я перед своим решающим вопросом дал ему насладиться собственными фантазиями. Наконец, переждав немного, я заговорил.

— Надеюсь, твое любопытство удовлетворено, и ты причислил себя в число узкого круга лиц. Но теперь твоя очередь дать мне ответы. Точнее один ответ.

— Странно на самом деле, что вы еще не догадались, учитывая мои намёки и подсказки. Я ведь говорил вам чаще молиться. А что делали вы? Все гонялись не понятно за кем. Идите в храм, и молитесь, — в этот момент он искусственно оборвался, давая мне все понять, и ведь я все понял. Да, это понимание пришло так внезапно, что в первую секунду я сначала, было, его отбросил, но как тут сопротивляться, когда намёк прямее самого прямого ответа. Хотя… все же сложно.

— Мне, пожалуй, пора, — кивнул я ему спокойно и уже развернулся, когда услышал:

— Прощайте, сир Деннар, мне было очень важно вас знать воочию.

— Прощай, Винктус, мне тоже! — понял я все по его интонации и вышел.

Ветер ночи немного отколол лишнее и остудил раскаленный мозг. Я постоял секунды лицом на этот самом ветру, пока не взял себя в руки. Пришлось взять себя в руки, иначе никак. Сейчас решения должны были быть молниеносными и нацеленными, поэтому чем-то приходилось жертвовать. «Прости, Винктус» — прошептал я себе и зашагал в сторону храма. Я понимал, что как только перешагну порог и заговорю в том ключе, в котором хотел, в ту же секунду приговорю его к неминуемой смерти. Первый, второй, третий — с каждым сделанным шагом я отгонял сомнения и находил твёрдость, постоянно повторяя себе, как мантру, что сейчас время необходимого, а не желаемого. Одновременно с этим ругал себя на том, как я не понял, да хоть учуял бы, всего этого раньше. Но тут же искал себе оправдание тем, что как можно подумать подобное на такого человека.

Иногда мой шаг переходил на бег, но тут же я себя осекал. В итоге получалось что-то между, будто преступник пытается скрыться, не привлекая внимания. На этом моменте даже умудрился ухмыльнуться.

Наконец я у места. Признать, поджилки ослабли. Но не от страха, а от… удовольствия? От того волнения, которое появляется от тяжелой цели, которую столько преследовал и вот-вот у порога достигнуть.

Не став долго с этим затягивать, я быстрым шагом взобрался по ступеням и перемахнул через дверь. А затем через центральный холл еще через одну дверь. Не постучался, просто открыл, благо была не заперта, несмотря на темень.

Он сидел за письменным столом, когда я вошел и даже не озаботился на меня взглянуть, пока не дочитал что-то на листе в своей руке. Помещение было ярко освещено, а в окнах простирались огни от уличным ламп, стоящих посреди того самого сквера. От этого его, как мне виделось, пренебрежения захотелось без всякого диалога сразу же размозжить ему череп, но все же понимал, что подобных прецедентов быть не должно, а верховенство закона имеет место преобладать даже в суде над самыми ясными негодяями. А то, что он именно таков, во мне не было колебания.

— Судя по звуку твоего топота, ты ко мне не с самым добрым намерением, — тихо, и также медленно поворачиваясь сначала шеей, а затем и всем корпусом прямо на стуле, произнес он.

Наши взгляды пересеклись.

— Вы арестованы, — спокойно произнес я и внутренне добавил: «у вас есть право хранить молчание…».

— И это вас так веселит? — его глаза сверкнули. Видимо сам того не замечая, я слегка улыбнулся от собственных мыслей.

Еще какое-то время, совсем немного, может даже секунд пять мы молчали. Но за этот короткий промежуток в моей голове прошел целый вихрь из предполагаемых мною событий. Только сейчас я немного поругал себя за слишком быстрое и необдуманное решение. Надо было все же сначала предупредить ребят, чтобы они собрали всю нашу братию, выражусь так, и окружили здание, а то мало ли. Не знаю почему, но легкая паранойя разыгралась во мне. Одновременно с этим я понимал, что хотел буквально, даже осознавая всю неправильность, разорвать его на части. Так быть не должно — такие люди не заслуживают суда, а затем еще и жизни, хоть и под стражей. Однако человек местами сломан, а значит, система должна существовать и властвовать над человеком, придуманная этим же человеком. Поэтому немного успокаивая самого себя, охладил собственный взгляд. Лишь одно было не понятно.

— Почему? — спросил я его.

— Потому что я могу, — как-то хлестко усмехнулся он, и этот смех выудил наружу всю его гнилость, которую он тщательно скрывал от других. Меня передернуло. — Только не делай такое лицо. Ты же не глупый мальчишка, не наивный. Будь мужчиной. Посмотри на всех этих бедолаг, на этот народ. На этот глупый, никчемный люд. Ты думаешь, власть берут? Нет, власть слишком эфемерная штука и ее можно только получить. Посмотри на этих императоров, на этих королей, господ и прочих: их власть — это полученные деньги, их власть — это армия, что им случит. Без всего этого они никто. А теперь посмотри на меня. Нет ни того, ни другого, но все же моя власть сильна, и сильнее чем у других всех. Мне стоит только внушить им, что их владыки не заслуживают всего. Ведь это моими устами говорят благочестивые. Стоит только слово сказать, и все ваши башни будут гореть в огне. Кучка недоразвитых фанатиков толпами рванутся исполнять то, что я захочу. А теперь скажи мне, почему я не могу делать то, что делаю? Их