Москва патриаршая - прот. Лев Лебедев

Это и послужило тому необычайному возвышению Церкви, которое произошло при патриархе Никоне исключительно благодаря личной взаимной любви и дружбе царя и патриарха.

В самом деле, царь со смирением подходит под благословение патриарха, но в то же время участвует в церковных Соборах, в назначении архиереев и по-прежнему имеет власть над всеми средствами епархий и монастырей. А патриарх, в свою очередь, как мы видели, участвует во всех государственных делах, а в долгие периоды отсутствия царя ведет все государственные дела. Он не только равный соправитель царя, но в каком-то смысле выше его. Достаточно вспомнить проводы царя в поход, когда патриарх, подобно Моисею, как духовный вождь, со властию вдохновляет и направляет царя на брань во имя веры и Церкви...

Свидетельства об отношении царя к патриарху Никону у архидиакона Павла Алеппского настолько уникальны, что историк Церкви митрополит Макарий (Булгаков), вообще довольно сдержанный, называет их «драгоценными»541 и подробно цитирует их. Совсем не случайно, что царь сам наделяет своего друга и духовного отца - патриарха титулом «великий государь», как бы возводя его таким образом в равное с собой гражданское достоинство, ибо принятый для патриархов титул всегда был «великий господин», в отличие от «государя» - царя. Характерно одно из выступлений царя, в котором впервые был назван новый титул патриарха: «Мы, Великий Государь, царь и великий князь... советовав с Отцом своим и Богомольцем Великим Государем, Святейшим Никоном, Патриархом Московским и Всея Руси... приговорить изволили идти против недруга своего польского короля». Это было сказано в Успенском соборе во всеуслышание 23 октября 1653 года542.

Столь высокое гражданское положение предстоятеля Русской церкви позволило ему свести на нет значение и действия государева Монастырского приказа и ведать лично всеми духовными и гражданскими делами духовенства (кроме тяжких уголовных преступлений), церквей и монастырей Русской церкви в своих Патриарших приказах. Теперь уже не царь, а патриарх назначает и смещает архиереев, настоятелей монастырей и других церковных лиц, как видно из записок Павла Алеппского. Это подтверждается и историками Церкви на основании других источников.

У архидиакона Павла Алеппского есть одно сообщение, которое, по-видимому, не сохранилось в официальных исторических документах. Описывая избрание митрополита Никона на патриаршество, он сообщает об условии митрополита Никона, что «царь отнюдь не будет заниматься делами Церкви и духовенства», и добавляет, что это соглашение между патриархом Никоном и царем было скреплено «царским указом», то есть какой-то грамотой царя, в которой он письменно подтверждал свой отказ от участия в делах Церкви и духовенства543. Митрополит Макарий подтверждает свидетельство Павла Алеппского ссылкой на слова бывшего диакона Благовещенского собора Феодора Иванова, который показывал: «Царь Никону запись даде своею рукою в начале поставления его, еже во всем его послушати и от бояр оборонить и его волю исполнять»544. Судя по тому что, как известно, патриарх Никон взял у Алексея Михайловича грамоты, подтверждавшие грамоты Михаила Феодоровича и Бориса Годунова о «несудимости» Патриаршей епархии государственными инстанциями, свидетельство Павла Алеппского заслуживает доверия. Патриарх Никон мог взять у царя расписку в том, что царь отказывается от вмешательства в церковные дела, представляя полную власть в них патриарху. Отказ царя запрещенному диакону, просившему ходатайствовать о снятии с него запрещения545, красноречиво свидетельствует о том, что Алексей Михайлович во всяком случае старался твердо держаться позиции невмешательства.

Итак, «Соборное Уложение» 1649 года формально сохранялось, не было отменено, но фактически в части церковных дел было сведено на нет и подавлено могучей личной инициативой патриарха Никона.

В таком общем положении застал русские церковные дела архидиакон Павел Алеппский в 1654-1656 годах.

Следует отметить одно существенно важное для понимания дальнейшей истории обстоятельство. Если патриарх Никон сумел документально оформить неподсудность Патриаршей епархии государственным инстанциям по гражданским делам, а также полную самостоятельность патриарха во всех сугубо церковных делах управления и суда по духовным делам, то все, что выходило за рамки этого, а именно: его высокое гражданское положение, равное с царем, участие в государственных делах, влияние на высших сановников государства и тому подобное - все это не было официально, письменно закреплено и держалось только на личной дружбе патриарха с царем и на том полном их взаимном доверии, которые могли уже не повториться при следующих патриархах. Поэтому только то, что патриарх Никон сумел официально закрепить, оказалось прочным и было достоянием церковной власти вплоть до Петра I.

 

* * *

Говоря о наших епископах, Павел Алеппский перечисляет и епархии, бывшие в то время в Русской церкви. «Первые из них четыре митрополита, носящие белые клобуки по примеру древних митрополитов»: Новгородский, «носящий саккос в присутствии патриарха», Казанский, Ростовский, Крутицкий, «который постоянно до конца дней своих имеет пребывание в Патриарших палатах». Затем следуют архиепископы: Сибирский (Тобольский), который никогда не бывает в Москве по причине отдаленности епархии; Астраханский, по той же причине не бывающий в Москве; Рязанский, Тверской, Суздальский, Вологодский, Псковский и епископ Коломенский546. Если учесть, что митрополит Крутицкий не имел епархии, но занимал почетное место и владел титулом, то всех епархий и правящих архиереев было в то время одиннадцать. Что же касается Киевской митрополии, то она только входила в состав Русской церкви и первое время была лишь «под благословением» московского патриарха, фактически оставаясь самостоятельной. Архидиакон Павел перечисляет епархии в строгой последовательности их «мест», то есть почетных степеней и достоинств. Нами уже отмечалось, что почетные степени епархий переходили на титул поставляемого в них епископа: поставлявшийся, например, на митрополию сразу рукополагался в митрополита.

Волею обстоятельств Павел Алеппский долгое время провел в считавшейся самой бедной епархии - Коломенской, а затем побывал в «высшей» митрополии - Новгородской и, кроме того, наблюдал течение дел в Патриаршей епархии. Так что его сведения обладают достаточной полнотой.

В Коломенской епископии в самом начале своего знакомства с положением Русской церкви алеппский путешественник замечает следующие особенности. Архиерейские палаты и приказ, где велись дела епархии, очень просторны и богаты. При них, как и в каждой епархии и даже в каждом монастыре, имевшем вотчины с крестьянами547, имелась тюрьма для провинившихся духовных лиц, крестьян из многочисленных земель с деревнями и селами, которыми владела епископия, и провинившихся слуг епископа. За преступление, в том числе и тяжелые уголовные (кражи, убийства и другие), епископских людей и крестьян вотчин епископии сажали в тюрьму и здесь, в епископском приказе, творили суд и «расправу». Местный коломенский воевода «не имел власти над ними». Но, оказывается, не епископ судил своих людей, а «судьи и управляющие», назначаемые царем к каждому архиерею и в крупные монастыри на постоянную службу при них. Скорее всего, это были уполномоченные государева Монастырского приказа. Кроме того, светские чиновники посылались царем, по словам архидиакона Павла, в «качестве надсмотрщиков» над «всеми угодьями и доходами» епархий и монастырей. «Архиерей же и настоятель монастыря вправе распоряжаться только собственным имуществом, - пишет Павел Алеппский. - Монастыри также ведут запись своих доходов, кои они складывают в казнохранилище на нужды царя в случае похода». Равным образом монастырские власти не могли ничего строить или разрушать в своих обителях без спроса государя548.

Для ведения церковных дел и суда по сугубо духовным делам архиереи имели немалый штат архиерейских бояр, дьяков, казначеев, судей, заседавших в том же приказе при епископии.

Теперь общий порядок управления церковными делами проясняется. Твердо можно установить, что все епархиальные дела, в том числе и суд за тяжелые уголовные преступления служилых людей епископа и крестьян архиерейских вотчин, были изьяты из ведома местных гражданских властей - воеводств, так что архиереи были вполне независимы от воевод тех областей, которые составляли епархию. «Епископ распоряжается в воеводстве со властию, не допускающею прекословия», - пишет архидиакон Павел. Не следует поэтому преувеличивать роль царских «надсмотрщиков», «судей» и «управляющих» в епархиальных приказах. Все они, как миряне, конечно, считались с мнениями и требованиями епархиального архиерея, решали дела в согласии с ним и по его благословению, хотя могли и доносить о действиях епископа царю. Ибо нигде никогда не упоминается о каком-либо серьезном столкновении епископа и его людей с чиновниками государя в епархиальных приказах. Видимо, этот двусоставный механизм епархиальных управлений, несмотря на сложность, работал вполне слаженно и согласно.