Танец стихий - Ольга Безмирная

Столкнувшиеся цваки, хрипя и истекая кровью, лежали на земле, проткнув друг друга нучами. Я же прыгнула на еще живого цвака:

— Это вам, отморозки, за всех девиц, над которыми вы издевались, — прошипела я и, накрытая волной жестокой ярости, проткнула нучем череп фиолетового.

Лезвие вошло в кость, словно в мягкую землю, без признаков сопротивления холодному металлу. Видимо, размягчение мозгов лесных цваков прошло успешно еще столетие назад.

Позади раздался хруст ветки: я мгновенно выдернула нуч из головы мертвого цвака и метнула в сторону звука: тот вонзился в дерево, под которым свернулся Мод. Валл заскулил от ужаса.

— О, небо, — испуганно воскликнула я, подбегая к валлу, — я тебя не ранила?

— Белка страшная, — укоризненно прошептал Мод, все еще содрогаясь.

Я почувствовала себя отвратительно. Оглянувшись на окровавленные трупы, решила, что двигаться надо еще быстрее: плененные стихии постепенно завладевали мною, глуша все доводы разума и заставляя идти на поводу не самых светлых чувств. Конечно лесные цваки были опаснейшей угрозой. Но убивать их не было особой необходимости. Я вполне могла спокойно их разоружить и сбежать…

— Мод, не бойся, — жалобно попросила валла. — Мне и так плохо…

— Белка смелая, — осторожно погладил меня по руке Мод, заметив слезы, брызнувшие из глаз, — цваки плохие, цваки убить много белок…

— Да, ты прав, я сохранила много жизней, которые они могли еще отнять, — прошептала я, с омерзением глядя на трупы: это было хорошим утешением.

Валл припал к земле и чуть шевельнул обрубком хвоста:

— Море! — радостно взвыл он, вполне оправившись от испуга, и преданно заглядывая в глаза.

— К морю, — облегченно рассмеялась я, стараясь больше не смотреть в сторону мертвых тел.

Торопливо забралась на загривок валла и тут же вцепилась в густую шерсть, зная о нетерпеливости прыткого Мода. Тот, подтверждая мои опасения, рванул вперед с невероятной скоростью. Некоторое время кроме свиста ветра, я ничего не слышала.

Больше искателей приключений и охотников на белок не встречалось, так что к морю мы добрались быстро: была бы моя воля, передвигалась бы только на валлах. Прекрасные, чуткие, добрые и стремительные! Проникнувшись к валлам светлыми чувствами, благодарно чмокнула Мода в нос и погладила шелковистую шерсть:

— Мода кто-нибудь причесывает? — с искренним интересом спросила я.

— Мама, — смущенно буркнул Мод и порывисто обнял меня: я сдавленно захрипела. — Прощай…

— И тебе, всего хорошего, — проворчала я, потирая примятые ребра, когда это мохнатое чудо меня отпустило. — Привет маме.

Мод закрутился волчком по кругу и сиганул в лес с такой скоростью, словно за ним гнался отряд бешеных цваков. Я вздохнула, грустно наблюдая за качнувшимися ветками и поваленными шишками: вот и еще один симпатичный персонаж исчез из моей жизни. Пусть недалекого ума, зато у него большое доброе сердце. А впереди ждало море: оно бурлило в нетерпении, проявляя свои чувства сильным волнением. Компанию нетерпеливому океану составлял шквальный ветер. Но я не могла успокоить его, не могла воспользоваться стихией, похищенной у могучего океана, не могла выдать себя. Поэтому он злился все сильнее, грозя устроить целую бурю.

Что же я наделала? Почему вместо того, чтобы просто просить мир о чуде, желала заграбастать в свободное пользование все его чудеса? Что это: стремление к волшебству или банальная жажда власти? Если второе, то недалеко я ушла от мицара. Даже Роже поступал с миром гораздо лояльнее, хотя бы не подчинял его своим противоречивым эмоциям, как пыталась это сделать я.

Остолбенев, прислушалась к закравшейся мысли: а что, если это я угроза Кеприи? Что, если маятник чувств, раскачивающий, словно на дурацких качелях, подчиненные стихии приведет мир к гибели. Что же случится, когда качели сделают свое первое «солнце», перевернувшись через перекладину?

Помотав головой, направилась вдоль кромки моря, тщательно рассматривая берег: нужно строго придерживаться плана, а не метаться в поисках объяснений творившегося со мною. Ведь многое из того, что живет внутри мастера, уже отравлено взбешенными стихиями.

Оглядываясь, не увидела ничего подходящего: ни лодчонки, ни бревнышка. В море выходить сейчас все равно нельзя, поскольку это будет равно самоубийству: волны просто разобьют утлое суденышко о песчаный берег. Острова, виднеющиеся в дымке зависших брызг, мне незнакомы. Но, с другой стороны, запомнить пейзаж времени не было.

Пока я брела по коричневому берегу, сплошь устланному синими кружевами водорослей, выкинутых океаном на песок, юркие солнышки уже засобирались на покой, наперегонки стремясь к горизонту, по-домашнему укутанному пушистыми облаками. Вскоре они скрылись в перистой массе серых перин, оставив меня в одиночестве. Звездочки еще не успели занять свои позиции на темнеющем небе, предоставив мир полной темноте.

Под ногами почти невозможно что-то разглядеть. И, после пятого падения, запутавшись в сетке гнилых водорослей, я решила отложить все до утра. Берег, насколько это можно было разглядеть в ночи, все еще был пустынен. Лес, темнеющий рядом с океаном, словно приглашал выбрать место для ночлега. Огонь разводить нельзя, дабы не привлекать нежданных гостей: на широкой кромке прибоя костер будет прекрасным ориентиром для лихутов, которых, я не сомневалась в этом, мицар уже направил по следу беглянки. Может, правда, не троих, а только одного — оставшегося в живых. Поскольку дуэт, не послушавший голос разумного товарища, вернулся в Лив'утвао, не потрудившись проверить: а один ли был изменник.

Осторожно ступая по лесу, — к сожалению, я так и не осведомилась, есть ли в здешних лесах хищники, — ощупывала деревья в поисках похожего на то, которое служило мне пристанищем в прошлый раз. Уж больно удобные впадинки были на стволе, позволяя быстро забраться вверх и так же стремительно покинуть убежище при признаках опасности.

Вскоре, как раз при появлении первых звезд, я нащупала знакомую кору с впадинками и, облегченно вздохнув, не мешкая, забралась наверх. Обследовав временное жилище, поняла, что это деревце моложе, а значит, не столь удобное, да и мягкого гнезда не наблюдалось. Но выбора не было, как и возможности искать другое, надо было устраиваться, как есть. Подумав, развязала поясок и прикрепила на толстую ветку, для страховки: вдруг во сне свалюсь.

Сама разлеглась, оперевшись спиной на ствол, да устроив макушку в небольшом углубление, таком же, как те, в которые вставляла ноги, забираясь наверх. Было почти удобно, но заснуть в таком положении было страшно: малейшее дуновение ветра и я потеряю такое шаткое равновесие. Это же касалось силы: малейшая опасность, и ярость, бушующая где-то внутри, всколыхнется, сметая благоразумие. Что я могу натворить в этот момент — не знает никто. Самой становится страшно, лишь только подумаю об этом.