Блудные братья - Евгений Филенко

Кратову понадобилось некоторое усилие, чтобы стряхнуть привычное оцепенение, что всегда охватывало его перед поединком. Усилие гораздо большее, нежели обычно. Потому что сегодня на него наступал не Черный Полифем, двухсоткилограммовый негр со свисавшими до пояса витыми косами, наползающими одна на другую складками рыхлой плоти и расплющенным в свиной пятачок и свернутым на бок носом (как выяснилось после, это был результат умышленной косметической операции для устрашения соперников, и вообще Полифем оказался добродушным малым, отцом многочисленного семейства и хозяином двухэтажного особняка с просторным бассейном, в котором он плавал, фыркая и отплевываясь, словно небольшой кит, вместе с двумя полнотелыми, — хотя и несравнимо с ним! — супругами и едва ли не десятком отпрысков обоего полу, и очень убивался, что его дорогой гость Константин так мало кушает и совсем не интересуется девушками, не Тираннозавр Кристофферсон, и вправду похожий на каноническое изображение тираннозавра своей серо-зеленой боевой раскраской и ящериной ломаной пластикой, шипевший самые изощренные нирритийские ругательства что в микрофон перед схваткой, что во время оной, что в тот момент, когда Кратов выворачивал ему руку из сустава и почти уж было вывернул, а в особенности после того, как все закончилось, и они спускали призовые энекты в баре какого-то третьеразрядного отеля в окружении болельщиков и разнопестрых девиц (Ти—Кри был недоволен тем повышенным вниманием, которое означенные девицы уделяли его сопернику, и готов был продолжить потасовку прямо здесь, но напился и уснул прежде, чем окончательно созрел для такого решения), ни даже миляга Серп Люцифера, у которого был самый твердый кулак из всех противников, самый жесткий захват и самое длинное дыхание, который обезоруживал еще до боя своей робкой белозубой улыбкой, так что всякий раз, когда ты намеревался въехать ему локтем в зубы, то невольно вспоминал эту улыбку и сознавал, что от твоей нечаянной грубости зубов — а значит, и очарования! — в ней поубавится (уже после боя Кратов узнал, что ни одного природного зуба там не было и в помине уже лет пять). Никто из этих страховидных типов и в мыслях не держал убить его либо даже серьезно искалечить. Никто не жаждал крови и не жрал сырое мясо. За пределами ринга они становились нормальными, симпатичными людьми, с простыми человеческими слабостями и черточками характера. Как и сам он, между прочим… Верно подметил Рихард Алеш, доктор социологии, а по совместительству — шпион Федерации на Эхайноре, кстати — провалившийся: «Ни разу не было, чтобы Зверь-Казак доковылял хотя бы до проспекта Буканеров. Он существует лишь в четырехугольной вселенной ринга и умирает с последним ударом гонга…» Долго же пришлось Ахонге наглядными примерами и черными словами вдалбливать в него искусство прикидываться подонком и убийцей, потому что зрителям нравится смотреть на подонков и убийц, какими они сами никогда не станут — да и вряд ли захотят стать.

Нет, сегодня все было иначе, и ставки на поединщиков были иные. Сегодня его явно и неприкрыто хотели убить. И наверняка убьют, коли он малейшей своей слабостью, нерешительностью или промашкой позволит это сделать.

— Вам следовало снять пенсне, т'гард!

Но он не мог допустить, чтобы его убили. И в то же время не желая превращать Суд в уличную драку. А напротив, желал бы сделать из поединка такое зрелище, чтобы эхайны надолго запомнили, а запомнивши, передавали из уст в уста и от отца к сыну…

Он отступал по мере того, как Лихлэбр приближался. А потом вдруг прыгнул вперед и легко, каким-то стереотипным приемом, название которого давно уже стерлось из памяти, почти не коснувшись, завалил его в пыль, и тотчас же отбежал и замер в ожидании. Бронетехники коротко, в один голос ухнули. Такое начало особенно должно было подействовать на эхайнское самолюбие, вывести т'гарда из душевного равновесия и добавить Кратову шансов.

По внешнему виду трудно было понять, ошеломлен ли т'гард, но его эмо—фон резко изменил свои тона. Лихлэбр пружинисто поднялся (шутовское пенсне осталось на земле), передернул плечами, словно стряхивая налипший мусор, и в его руке невесть откуда возник метательный нож «двойное жало». И в следующее мгновение этот нож летел Кратову в печень, в воздухе расправляя оба жала и разворачиваясь остриями вперед. Увернуться было невозможно. («Когда в тебя направлен нож, пусть дух твой стоит нерушимо, но тело уберется подальше», — говорил учитель Рмтакр «Упавшее Перо» Рмтаппин.) Единственное, что удалось Кратову, так это слегка отклониться, чтобы хотя бы одно из лезвий вовсе не попало в цель, а другое пришлось на полу куртки из спасительного тофиаремра. Увы, не пришлось — но, спасибо, и до печени не достало… Зажимая горстью распоротый бок, Кратов едва успел уклониться от т'гардовой десницы. Еще памятна была царственная оплеуха, снисканная в одном из закоулков тритойского Концерт-холла…

Боли не чувствовалось — только легкое жжение, отвратительная горячая липкость и расползающееся по телу онемение.

Безвольная слабость.

Тяжесть в членах.

Безразличие в мозгах.

Убежать, укрыться где-нибудь, отлежаться и поспать.

Да и не бежать, а лечь прямо здесь, и катись оно все в тартарары.

— И печень тоже сожру!.. — прохрипел эхайн.

Вместо ответа (на ответ сил попросту не было) Кратов снова опрокинул его — кажется, заурядной подсечкой. И отковылял, задыхаясь. Может быть, т'гард и слыл грозным бойцом в своей среде. Может быть, его спарринг—партнеры поддавались ему из чиноугоднических соображений. Но в настоящей, рафинированной, освященной тысячелетними традициями спортивной борьбе ни черта-то он не смыслил.

Перед глазами, застилая собой весь белый свет, словно красная тряпка перед носом быка, трепетала кровавая кисея…

Лихлэбр одним движением оказался на ногах. Из глотки вырывался сдавленный рык.

Перекрывая этот наводящий ужас звук своим воплем ярости и боли (неизвестно, чего там было больше!), Кратов напрыгнул сбоку и грянул его оземь излюбленным своим приемом «ножницы», нелегким в исполнении, зато безотказно действующим на публику. Публика откликнулась одобрительным гулом. Теплая аура всеобщей благосклонности подхватила Кратова и, когда он перекатился через голову, подняла на ноги.

«Двойное жало» валялось на земле на равном расстоянии от него и стоящего на четвереньках т'гарда. («Если твой враг хочет поднять свое оружие, не препятствуй ему. Но только не в этой жизни!» — говорил учитель Рмтакр «Упавшее Перо» Рмтаппин.) Когда тот змеиным броском попытался дотянуться до ножа, Кратов перехватил его непритязательно грубым пинком в голову.

И только теперь в раненом боку ожила, запульсировала настоящая боль.

Лихлэбр с трудом утвердился на коленях.

— Я не дам тебе подняться! — толчками выдохнул, пошатываясь при каждом слове, Кратов. — Привыкай жить на коленях, т'гард!

— Никогда… — почти беззвучно отозвался тот разбитыми губами.

И с натужным ревом оторвал колени от земли.

Кратов встретил его коротким прямым ударом в голову, вложив в это простое движение остаток сил.

Ему показалось, что кулак угодил в каменную стену.

Но эта стена рухнула.

Кратов упал на эхайна сверху. Ему потребовалось огромное усилие воли, чтобы побороть искушение просто сломать тому шею… Вместо этого он, скрежеща зубами от боли, содрал с себя куртку, набросил на эту самую шею вместо удавки и попытался затянуть. Хрипя и пуская слюни, т'гард ворочался под ним. Те полтора центнера живой массы, что являл для него сейчас Кратов, ничего не значили. Лихлэбр неодолимо распрямлялся, и ничем его было не удержать…

— Озма! — прошипел Кратов.

— Озма! — придушенно отозвался т'гард. — Она будет моей…

— Нет, не будет! — Кратов и сам уже не понимал, смеется он или всхлипывает. — Она была нужна тебе, чтобы шантажировать нас… чтобы вымостить себе дорожку на престол… ты сам не заметил, а она была уже нужна тебе, как воздух… Но ты опоздал: ее уже нет! — Он все дальше углублялся в дебри какого-то  путаного, нескладного, но, тем не менее, сейчас особенно болезненного для его противника вранья. — Ее нет очень давно! Она уже должна быть на Земле! Только что в Амулваэлхе высадился десант Федерации…

— Р-р-ррргх! — Лихлэбр ахнул обоими кулаками в землю перед собой.

Ни секунды не медля, Кратов нырнул головой вперед, перекатился и повлек за собой закостенелую в предсмертном потуге тушу эхайна. Теперь к удавке на шее т'гарда добавилось еще и две сомкнутые ноги. Соблазнительно небольшое напряжение и Кратов мог бы запросто оторвать долой сиятельную башку…

(«Чтобы враг перестал тебе досаждать, отнеси его голову подальше от его тела, — говорил учитель Рмтакр „Упавшее Перо“ Рмтаппин. — Но прежде подумай, не захочешь ли завтра поговорить с ним о погоде».)