По Южной Индии - Людмила Шапошникова

К нашим автобусам подбегает шумная толпа гидов и уличных продавцов. Нам предлагают показать достопримечательности, просят купить открытки и альбомы с видами мыса, приобрести ожерелья и четки из мелких ракушек.

В корзинах у продавцов переливаются всеми цветами радуги крупные океанские раковины и кораллы. На некоторых раковинах искусно выгравированы рисунки с морем и кокосовыми пальмами, изображения храмов. А на одной из таких раковин я увидела эмблему коммунистической партии — серп и молот — и под ней надпись: «Да здравствует Коммунистическая партия Индии!»

Коморин — это европеизированное искаженное слово древнего имени мыса — Кумари. Сведения об этом месте содержатся еще в Пуранах[18]. В них рассказывается, что когда-то, в далекие времена, в Индии правил император Бхарата. Его владения простирались от самой южной оконечности Индостана до подножия Гималаев. У Бхараты было восемь сыновей и дочь, прекрасная Кумари. Отец разделил свою империю на девять частей. Самая южная область досталась Кумари и называлась Кумари Наду. Кумари оказалась способной и великодушной правительницей. В течение многих лет ее царствования народ жил счастливо, а страна процветала. Согласно преданию, Парасурама, один из земных воплощений бога Вишну, воздвиг статую Кумари на мысе и тем самым положил начало культу Деви Кумари. В более поздний период здесь был сооружен индусский храм, считающийся одним из священных мест страны. Храм стоит на самом краю индийской земли, и океанские волны разбиваются о его каменное подножие.

От бело-оранжевых полосатых стен храма прямо к воде спускается вырубленная в скале лестница. Здесь, у самого берега, против поднимающихся из океана скал Свами Вивекананды, устроены купальни. Вода у подножия храма Деви Кумари считается святой и способной «смыть» все грехи человека. Говорят, что океанские волны с особенной охотой и рвением принимают на себя грехи правоверных индусов, которые совершили предварительное омовение в Ганге или в священном водоеме Папавинасим, расположенном позади храма. Когда я спустилась к побережью, в священной воде стояло несколько одетых в дхоти «грешников». Они набирали солоноватую морскую воду в сложенные ладони и лили ее себе на головы. На их лицах было выражение сосредоточенности и умиротворения. Еще бы! Ведь они выйдут на берег совершенно «чистыми». В конце концов «священная» вода — вещь весьма полезная в обиходе индуса.

Неподалеку от этого места, со стороны Аравийского моря высится храм в честь Ганди. Он выстроен недавно. Со стороны Индийского океана берег облицован каменным парапетом, который имеет небольшую протяженность. Дальше, за парапетом, тянется открытый песчаный берег — владения рыбаков. Здесь, под пальмами, среди сохнущих долбленых лодок возятся люди. Это — рыбаки-тамилы. На них узкие набедренные повязки или дхоти. Черные, по большей части вьющиеся волосы ничем не прикрыты. Рыбацкий поселок, поднимающийся в гору, довольно большой. На его улицах и в проходах между приземистыми домиками и хижинами лежат лодки, весла, свернутые паруса. Перед домами сушатся натянутые на жерди и изгороди сети. Около некоторых из них сидят женщины и чинят дыры, прорванные острыми рыбьими зубами, осколками камней, отточенными краями раковин. Сюда доносится приглушенный шум океанского прибоя. Предвечерний теплый ветер раскачивает кроны кокосовых пальм. Остро пахнет рыбой, гниющими моллюсками, морской водой.

Около домов, в узких переулках, много, босоногих, а иногда совсем голых ребятишек. Мое появление — целое событие для них. Сначала за мной следует небольшая группа самых смелых мальчишек. Они с любопытством рассматривают мою одежду и особенно цвет кожи, так непохожий на их собственный. Постепенно толпа сопровождающих мальчишек и девчонок растет. Их, наверно, набралось не меньше сотни. Тем, кто оказался сзади, ничего не видно, и они нажимают на идущих впереди. Я останавливаюсь, и передо мной оказывается пятилетний мальчуган с округлившимися от любопытства и страха черными глазами. Я делаю шаг к нему, но он с ревом бросается в толпу. Ребята смеются и знаками показывают, что мои глаза — их светлый цвет для них непривычен — напугали малыша. У меня в кармане завалялась конфета, и я протягиваю ее ревущему мальчугану. Он несмело берет и кладет ее в рот. На лице его удивление и недоумение. Я догадываюсь, что это первая конфета в его жизни. Затем недоумение сменяется удовольствием, и малыш смеется. Но, кажется, я поступила неосторожно. Со всех сторон ко мне тянутся руки. Все хотят тоже попробовать. Я стараюсь объяснить, что у меня нет больше конфет, мне не верят, и поднимается невообразимый шум. Я отчетливо понимаю, что попала в «переплет». Но шум привлекает взрослых рыбаков, они подходят к нам. Ребята объясняют им, что произошло. Взрослые смеются и быстро разгоняют детвору. У рыбаков мужественные открытые лица и приветливые глаза. Они стараются разговориться со мной. Но, очевидно, это бесполезно. Я не знаю тамильского языка, а рыбаки не знают ни хинди, ни английского. Мы стоим друг перед другом совершенно беспомощные. Переходим на жесты. Но вдруг быстроглазый паренек лет шестнадцати, смышленый и живой, протягивает ко мне руки и спрашивает:

— Америка?

Я отрицательно качаю головой.

— Англия? Тот же жест.

На лице рыбака недоумение. И немой вопрос: «Ну кто же?»

— Советский Союз, — говорю я.

Лица рыбаков остаются бесстрастными. Ясно, что меня не понимают. Возможно, они и не знают, что есть такая страна.

— Москва, — делаю я последнюю попытку.

— О, Москва! — повторяет сразу несколько человек.

— Спутник! — произносит один из них и показывает в небо.

— Спутник! Спутник! — повторяют голоса, и ко мне тянутся натруженные смуглые руки. Мы обмениваемся рукопожатиями. Потом меня провожают. «Москва!» — кричат рыбаки на прощание.

Все, кто приезжает на мыс Коморин, смотрят восход и заход солнца. Мы были не лучше и не хуже других. Но время нашей экскурсии позволило нам наблюдать только заход. Через песчаные дюны, поросшие тонкими деревьями с мелкой листвой, мы отправляемся пешком с берега Бенгальского залива мимо Индийского океана на берег Аравийского моря. «Путешествие» занимает меньше часа. Мы стоим на высокой дюне, и я вижу, как туристы, экскурсанты и паломники группами тянутся к западной части мыса. Солнце стоит уже низко над горизонтом. Ничто не нарушает вечернюю тишину, даже не слышно людских голосов. И только мерно звучат мягкие удары морского прибоя. Зеленые оперения кокосовых пальм четко выделяются на фоне застывшей беспредельной глади Аравийского моря. Солнце быстро опускается к горизонту. Где-то там у его линии застыли легкие очертания облаков. Кажется, что они совсем не движутся. Лучи заходящего солнца окрасили их в розовые тона. Далекий золотой шар солнца медленно уходит за океан. Узкая полоска неба над морем становится красной, а край облаков вспыхивает золотистым цветом. Но вот исчез край солнца, и море окутывает сиреневатая дымка. Она надвигается на берег. Прибрежные скалы, дюны и деревья в ее неверном свете приобретают причудливые очертания. На землю опускаются короткие тропические сумерки. Скоро станет совсем темно. Все спешат покинуть берег. Мы тоже направляемся к своим автобусам. Быстро темнеет, машины включают фары. Снова в путь. Дует прохладный ночной ветер, шумят кроны придорожных деревьев, пронзительно кричат ночные птицы. Три моря тяжело, со вздохами ворочаются где-то внизу. Им, наверно, очень тесно здесь, у небольшого мыса, на краю земли…