Сильнодействующее средство - Эрик Сигал

— Еще симпатичнее. — Лицо Сэнди выдавало его чувства. — Знаешь, мне с ней так хорошо. Со всеми троими.

— Да, стар я. Японского уже не осилить. А дети говорят по-английски?

— Лучше нас с тобой.

— Это хорошо, — обрадовался Сидни. — Мне это все больше начинает нравиться. Особенно мне нравится, с каким видом ты говоришь об этой…

— Кимико.

— Кимико Рейвен. — Старик словно пробовал на вкус. — Звучит необычно.

— Она и сама необычная, — заверил Сэнди.

Сидни Рейвен посмотрел на сына и увидел в его глазах проблески новой жизни.

— Она мне уже определенно нравится, — с энтузиазмом произнес он. — Она на тебя благотворно влияет.

Как только в Калифорнии было официально объявлено об открытии профессора Рейвена, в Кембридже, штат Массачусетс, репортерская орда осадила лабораторию Массачусетского технологического института. Им была нужна первокурсница Оливия Рейвен, которая как раз трудилась над лабораторной работой по физике.

Несколько дней ей удавалось прятаться, но теперь ее настигли. Со всех сторон девушку обступили люди с фотокамерами, жаждущие заснять в разных ракурсах дочь великого ученого за работой.

Рассерженная Оливия прокричала:

— Может, оставите меня в покое, стервятники?

На шум вышла ее научная руководительница — назойливость прессы ей и самой была не внове. Перед ее авторитетом репортеры не устояли, и дверь за ними тут же была заперта.

После этого преподавательница увела растерянную девушку к себе в кабинет, заварила ей чаю и принялась успокаивать.

— Оливия, то, что ты сейчас видела, можно назвать обратной стороной большой науки. Когда дело касается так называемых чудес науки, пресса как с цепи срывается.

— Думаю, вам это лучше других известно, доктор да Коста, — сказала Оливия.

Изабель кивнула.

— Если бы некоторые мои студенты с таким же рвением сидели в лаборатории, с каким эти шуты щелкают своими камерами, мы бы уже давно нашли средство от СПИДа. И пожалуйста, Оливия, называй меня просто Изабель. Мы с тобой почти ровесницы. А теперь, мне кажется, опасность миновала, и ты вполне можешь идти домой и закончить там свою работу.

Только оказавшись на улице, кто-то из самых дотошных журналистов вдруг сообразил:

— Черт! До меня только сейчас дошло: ведь та девица в белом халате — «юный Эйнштейн», помните? Кто-нибудь хоть щелкнул их вдвоем?

В ком-то веки победа осталась не на стороне прессы. Несмотря на огромное количество лазутчиков, журналистам так и не удалось найти Сэнди Рейвена. Искали везде, в Париже, Риме, даже в Токио. Но никому не пришло в голову рассматривать толпы туристов в буддистских храмах, синтоистских святилищах, традиционных японских жилищах и садах Киото, этого культурного центра древней страны.

А Сэнди находился как раз там. По частному приглашению одного из двадцати японских университетов.

Для журналистов это была большая потеря. Снимок для журнала «Пипл» мог получиться отменный: знаменитый американский ученый, очаровательная восточная женщина и мальчики-двойняшки.

И все четверо — неимоверно счастливые.

56

Изабель

Изабель да Коста кляла себя за то, что столько раз собиралась учиться вождению, но неизменно откладывала, считая это пустой тратой времени. Пришлось вызывать такси. Машина пришла быстро, но водитель так настойчиво позвонил в дверь, что разбудил отца.

Рей в растерянности прошаркал в гостиную и застал дочь уже в дверях.

— Ты уходишь? — сонным голосом спросил он.

Взволнованная Изабель попыталась побыстрей от него отделаться, чтобы не опоздать.

— Я… Я в аэропорт еду.

— Бежишь с Джерри, да? — почти серьезно спросил отец.

— Пап, не говори ерунды. Кстати, он в восемь часов придет. Передай ему, что я скоро вернусь. Как сложится.

Она выскочила из дома, оставив Рея строить догадки.

После бессонной ночи Мюриэл с трудом поверила своим глазам, когда увидела дочь в толпе встречающих.

— Как ты узнала? — спросила она, крепко ее обнимая. В голосе звучала тревога.

— Неважно. Ты мне почему не сообщила, что едешь? — набросилась на мать Изабель. Она с трудом удержалась, чтобы сразу не вывалить свою новость. Но сейчас это было не самое главное.

Захваченная врасплох, Мюриэл не знала, что придумать себе в оправдание.

— Ну, я же знаю, ты целый день на работе. Решила сделать тебе сюрприз и нагрянуть, как только запишусь.

— «Запишусь»? Куда? Что, черт возьми, происходит?

Мюриэл взяла дочь за руки и, глотая слезы, объявила:

— Эдмундо болен. Очень серьезно. — Она вздохнула. — Болезнь Гентингтона.

— Мам, какой ужас! И все равно надо было позвонить!

Мюриэл перебила ее:

— Здесь, в Центральной больнице Массачусетса, есть профессор, который придумал радикальное лечение. Но ФДА еще своего одобрения не дала. Я приехала просить его опробовать препарат на Эдмундо.

— Я пойду с тобой, — твердо заявила Изабель.

— Нет. Поверь мне, тебе лучше в это не встревать, — строго возразила мать.

— Ну вот что, мама, если ты так ставишь вопрос, я тебя вообще ни на минуту от себя не отпущу.

Мюриэл покорно качнула головой и вспомнила о приличиях:

— Спасибо, Изабель.

Поскольку время было еще раннее, они позавтракали в многолюдном кафе недалеко от клиники. Судя по всему, основную массу посетителей — с воспаленными глазами и в белых халатах — составляли врачи, освободившиеся с дежурства. Другие, бодренькие, только готовились к бою и сейчас обменивались новостями со своими коллегами. В центре дискуссии было то, что определяет жизнь бостонского врача, — кровяные клетки и бейсбольный клуб.

Словно не замечая нежелания матери обсуждать эту тему, Изабель обрушила на нее шквал вопросов.

— Мам, я ничего об этой болезни не знаю. Что это такое?

— Скажем так: это неврологическое заболевание, сродни бомбе замедленного действия. Постепенно все в организме приходит в негодность.

— И нет шансов на выздоровление?

— В ста процентах случаев прогноз неблагоприятный, — иносказательно ответила Мюриэл. — Лекарства пока не изобрели.

— Но ты же говоришь, у этого доктора что-то есть?

— Это генная методика. Пока что она положительно себя зарекомендовала на мышах. И еще каких-то животных. Дело за небольшим, — с горечью добавила она, — у них пока нет разрешения испытывать его на людях.

— А в порядке исключения? Можно на это надеяться?

— Видишь ли, иногда власти нарушают собственные правила «из сострадания». Остается молиться, чтобы этот доктор сумел это сострадание пробудить.

Профессор оказался высоким, широкоплечим мужчиной. Черные брови над его глазами были тронуты сединой.

— Доброе утро, миссис Циммер, — поздоровался он с заметным русским акцептом. — Я профессор Авилов. Входите, прошу вас.

Изабель тоже встала.

— Я ее дочь. Можно мне присутствовать?

— Дочь? — Доктор вдруг оживился. — Ну что ж, пожалуй…

— Нет! — категорически заявила Мюриэл. — Я не хочу, чтобы она в этом участвовала.

— Но, дорогая миссис Циммер, — подчеркнуто любезно произнес врач, — разве она уже в этом не участвует? Сама природа этого заболевания…

— Нет, ее отец не Эдмундо. Ее отец Реймонд да Коста, — объявила Мюриэл.

Русский профессор смерил Изабель внимательным взглядом. Его осенила догадка.

— Так вы знаменитая девушка-физик?

Изабель молча кивнула.

— Для меня большая честь с вами познакомиться, — почтительно изрек Авилов. — Восхищаюсь вашими достижениями.

Потом он опять повернулся к Мюриэл:

— Вот уж не знал, миссис Циммер. Думаю, то обстоятельство, что на вашей стороне, если можно так выразиться, столь уважаемая фигура, способно положительно повлиять на вашингтонских чиновников.

Он уставился на Мюриэл в ожидании ответа.

— Может быть, все-таки позволите доктору да Каста присутствовать при нашем разговоре?

Измученная и морально, и физически, Мюриэл все же уловила, что этот напыщенный индюк, единственный специалист, на чью помощь она могла сейчас рассчитывать, не успокоится, пока Изабель не пойдет с ними.

— Ну, хорошо, — вздохнула она.

Они прошли в просторный кабинет, стены которого украшали почетные дипломы на разных языках. Впечатление было такое, будто Авилов числится чуть не во всех академиях мира.

— Пожалуйста, дамы, присаживайтесь. — Галантным жестом он указал на диван, а сам сел за добротный массивный стол. В центре красовалась цветная фотография его светловолосой жены и троих детей, все — с улыбками, как на рекламе зубной пасты.

Авилов проследил за взглядом гостей и начал:

— Итак…

Ни одной из посетительниц и в голову не пришло, какой зловещий смысл таит в себе это короткое слово.