Тени над Гудзоном - Башевис-Зингер Исаак

— Анна так и так моя жена, — сказал Грейн, сам себе не отдавая отчет в том, что говорит. — Я ее люблю, а вы… Я всегда смотрел на вас как на друга и отца.

Глаза Бориса Маковера наполнились слезами.

— Что у меня есть, кроме нее? Если бы у меня даже было десятеро детей, она все равно бы осталась моей любимицей, короной на моей голове.

Борис Маковер закашлялся и принялся вытирать лицо платком. Потом он издал глубокий, басовитый рык, вытер бороду и сказал:

— Пока вы не заключите брака по закону Моисея и Израиля, моя жизнь будет мне не в радость!..

Глава пятнадцатая

1

Анна осталась в квартире, чтобы сидеть шиве, а Борис Маковер отправил к ней Рейцу, чтобы она ее обслуживала. Грейн не приходил сюда, но зато приходили доктор Марголин, профессор Шрага, Генриетта Кларк, доктор Цадок Гальперин, кузен Анны Герман Маковер и его девушка Сильвия, а также художник Якоб Анфанг. Как бы странно это ни выглядело, но Фрида Тамар, ставшая теперь мачехой Анны, тоже приходила и беседовала с Анной, стараясь утешить ее. Зашла и миссис Кац, соседка Анны, и предложила делать для нее покупки в магазине, потому что соблюдающим семидневный траур, по обычаю, не следует выходить на улицу.

У Анны было странное ощущение — она сидела шиве по мужу, которого она же сама и оставила. Обычно она не слишком считалась с ортодоксальными религиозными законами, но смерть Станислава Лурье вызвала у нее чувство вины, которое никогда прежде не было ей знакомо. Анна при каждой возможности повторяла одни и те же слова: «Я его убила. Из-за меня он лежит теперь в могиле». Каждый раз, вспоминая об этом, она плакала. Кто знает, что будет делать его душа? Как она, Анна, может быть теперь счастлива с Грейном, если она ради своего удовольствия принесла в жертву человека? Анна не ограничивалась тем, что сидела шиве. Она еще и связалась с одной конторой, располагавшейся в даунтауне и предоставлявшей услуги евреям, которым надо было читать по умершим кадиш и изучать в память о них главы из Мишны. Если есть Бог, то Анна не хотела вступать с Ним в войну. Она должна была умилостивить Его, насколько это возможно…

Анна сидела шиве в черной одежде, как и подобает вдове. Миссис Кац, которая стала к ней теперь часто заходить, в глаза льстила Анне, а за спиной кляла ее на чем свет стоит. Рейца возилась на кухне и вздыхала. То, что Борис Маковер женился на Фриде Тамар, стало для нее тяжелым ударом. Она больше не чувствовала себя дома в доме Бориса Маковера. Правда, Фрида Тамар делала все возможное, чтобы сблизиться с Рейцей и поднять ее настроение, но, несмотря на это, Рейца впала в мрачное настроение. Она любила Анну, как собственную дочь, но Анна пошла по скользкому пути. Это наполнило душу Рейцы печалью. Долгие годы жизни она отдала Борису Маковеру и его дочери, а теперь, на старости лет, осталась одна, без мужа, без детей, в качестве служанки в чужом доме. Она каждый день собиралась уйти от Бориса Маковера, но куда ей было идти? Кому в Америке нужна старая еврейка, не знающая ни слова по-английски? Сейчас в доме Анны Рейца была, по крайней мере, избавлена от необходимости постоянно видеть свою новую хозяйку, эту «немецкую раввиншу», как Рейца за глаза называла Фриду Тамар. Но сколько продолжается шиве? Все разрушилось, и на старости лет она осталась без опоры.

Рейца кипятила на кухне воду для чая, варила кофе, приносила гостям печенье и фрукты. Скорбящая должна, по обычаю, сидеть на низенькой скамеечке, но Анна предпочитала сидеть на стуле. Гости сидели, расхаживали по квартире, высказывали свои суждения по поводу висевших на стенах картин и вообще вели себя не так, как положено вести себя в доме, где сидят шиве, а как будто пришли на вечеринку.

Вся эта шиве — как и всё, что делали нынешние светские евреи — была в глазах Рейцы сплошной комедией, насмешкой. Зазвонил телефон. Анна вошла в спальню и сняла трубку. Рейца как раз находилась в коридоре и услыхала, как Анна говорит:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Darling, its you?..[255]

Это она разговаривала с Грейном…

После того как Рейца подала всем угощение, она и сама зашла в гостиную. Она не была здесь чужой. Анна называла ее тетей. Она ведь была родственницей ее матери. Все присутствовавшие знали Рейцу еще по Берлину. Доктор Марголин спросил доктора Гальперина:

— Ну, когда же выйдет в свет ваша книга?

Доктор Гальперин вынул изо рта сигару:

— Кто знает? В Германии, когда я издавал книгу, я был хозяином. Здесь я завишу от переводчика. Разве можно перенести мысли с одного языка на другой? Ведь при переводе теряется добрая половина содержания.

— А сколько страниц будет в книге?

Доктор Гальперин не знал и этого.

— Они хотят ее сократить. В Германии я никогда не слыхал, чтобы в издательстве сокращали книгу. Если она не могла быть издана одним томом, то ее издавали в двух томах. Здесь же они относятся к книге как к какому-то сырому материалу, от которого можно отрезать куски. Да, да, это Америка. Но что с этим можно поделать? Весь мир либо сошел с ума, либо обнищал, либо и то и другое вместе.

— В Европе тоже издаются книги.

— Да, да, конечно, — сказал доктор Гальперин, стряхивая пепел с сигары, — но кому вообще нужна философия? Однако мой агент утверждает, что эта книга будет пользоваться спросом. Издатель тоже воодушевлен.

— Может быть.

— Да, может быть. Это вообще моя последняя попытка. Скоро придет время отправляться спать…

И доктор Гальперин рассмеялся.

— Вы здоровы, как бык, — отозвался доктор Марголин.

— Быки тоже не живут вечно, — ответил на это доктор Гальперин.

Герман Маковер, который сидел до сих пор молча и курил сигарету, вдруг вмешался в их разговор:

— Могу ли я вас спросить, доктор Гальперин, о чем ваша книга?

Доктор Гальперин нахмурил густые брови:

— Конечно, спросить вы можете, но ответить на такой вопрос — это совсем другое дело. Могу лишь сказать, что речь идет о философском сочинении.

— Какая-то новая система?

— Сам я считаю это новой системой. Однако я не имею права свидетельствовать о себе. Может прийти критик и заявить, что все умное в этом сочинении не мое, а то, что мое, — не умно.

— Но какова же вкратце идея вашей книги?

— О, пане Маковер, вы упорный молодой человек. Я проработал над этим сочинением целую жизнь, а теперь вы хотите, чтобы я рассказал вам всю Тору, стоя на одной ноге.[256] Главная идея этой книги состоит в том, что знание — логическое и даже интуитивное — это еще не все знание. Переживание — тоже источник знания, хотя оно субъективно и одномоментно. В Пятикнижии сказано: «И Адам познал жену свою Хаву».[257] Древние понимали, что сексуальное переживание — это тоже своего рода знание. Я же иду дальше. У меня каждое переживание — это попытка постижения. Философы забывали о переживании или отодвигали его куда-то в сторону. Я же исхожу из той точки зрения, что человек учится от всего: от еды, от любви, от войны, от курения сигары…

— Разве это не материалистический подход?

— Не обязательно.

— Куда может завести такая философия? Спиноза ведь тоже знал, что существуют переживания.

— Он, конечно, знал о них, но они были для него лишь знаниями третьего или четвертого разряда. Я уже не помню точно, какого именно. Его идеалом была адекватная идея, а я верю, что именно неадекватные идеи соприкасаются с правдой в большей степени, чем математика и логика. В одной главе я говорю: «Чтобы познать божественность, человек должен стать гораздо активнее и пройти намного более длинный путь. Ему придется научиться увеличивать срок жизни, как микроскоп увеличивает клетку. Он должен будет наслаждаться и страдать во многих сферах и на многих уровнях одновременно». Короче, человек, который ест вкусные блюда, пьет хорошие вина, курит дорогие сигары и так далее и тому подобное, проникает в существо мира глубже, чем человек, которые ест хлеб с луком и пьет воду. Мое учение — полная противоположность аскетизму.