В тайге стреляют - Юрий Шамшурин

Одеться комиссар все же ему разрешил. Назарка и Коломейцев повели торгаша. Он расслабленно, шаркающей походкой шагал по середине улицы, надвинув на глаза шапку из подбора лапок крестовок и сиводушек и уткнув лицо в бобровый воротник.

Торговец пушниной неразборчиво что-то бурчал, вздрагивал, опасливо косился на граненый штык. Красноармейцы шли по сторонам и угрюмо молчали. Бряцало конфискованное оружие. Назарке представлялось, что груз с его плеч незаметно переместился в ноги. Валенки были как чугунные. Болезненно ныло тело. Веки были горячие и тяжелые.

Обыски и аресты подозреваемых закончились далеко за полдень. Неспавших красноармейцев пошатывало. Но они бодрились и грозно покрикивали на задержанных.

Арестованных свели в старый обветшавший острог, высившийся своими сторожевыми башнями над самым обрывом. Царское правительство некогда заточало сюда опасных государственных преступников — наиболее стойких революционеров. Бежать отсюда было невозможно. Последние годы острог пустовал. Двор его летом густо зарастал травой. В тени палисада любили отдыхать коровы. И вот его ворота, скрежеща проржавевшими петлями, открылись вновь. Нетронутый снег, перекрещиваясь, испятнили первые следы.

В караульном помещении складывали найденное по укромным местечкам оружие — винтовки, двустволки, берданы, винчестеры, карабины, револьверы всевозможных систем. В нескольких домах было обнаружено больше сотни гранат.

— Смотри-ка, сколько выудили! — удивленно заметил Коломейцев. — На добрую роту хватит. Вот тебе и мирные жители!

Он сидел на расхлябанной табуретке и часто, жадно затягивался, обволакиваясь вонючим сэбэряшным дымом. Толстая оберточная бумага, в которую был насыпан табак, при каждой затяжке вспыхивала. Сильной струей выдыхаемого дыма боец сбивал пламя. Обессиленный, Назарка дремал, привалившись к закопченной стене. Голова его свесилась на грудь, губы смешно оттопырились.

С просторного двора доносились выкрики, перебранка, конское ржанье и скрип полозьев.

Чухломин распорядился конфисковать у арестованных толстосумов излишние запасы продуктов. На мобилизованных подводах подвозили и аккуратно складывали в штабеля мешки с мукой, крупой и сахаром, бочки и ящики с маслом, обшитые рогожей тюки с кирпичным чаем, замороженные конские, коровьи и оленьи туши.

— Вон сколько назапасали! — заломив папаху на затылок и широко расставив ноги, проговорил Фролов и сердито сплюнул. — До второго пришествия Христа хватило бы! А кто-то кусочек пополам делит — на утро и на вечер!

— Бечехов! — окликнул командира добровольческого отряда Чухломин. — Объявить по городу: все нуждающиеся в питании будут получать продовольствие бесплатно. Вот отсюда. Конечно, временно, пока мы в осаде. Назначаю тебя уполномоченным по снабжению!

— Правильно, товарищ комиссар! — выкрикнул Костя Люн. — А то что же выходит? Какой год революции, а бедняки все еще локти вприглядку кусают да собственные языки сосут, а буржуи в три пасти жрут и не давятся!

Наконец шум и возня возле острога и во дворе прекратились. Окованные железными полосами и угольниками ворота закрыли. Повесили замок. В проходной поставили часового. В камерах затопили печи, и едкий дым повалил в помещение. Трубы оказались закупоренными. Чухломин приказал огонь в топках залить водой, а арестованных перевести в контору, где плита была исправна и было относительно тепло.

Комиссар осмотрел свое «хозяйство», поманил к себе Бечехова и сказал:

— Командир! Мобилизуй быстренько своих орлов и все до последнего фунта возьмите на учет! Документально засвидетельствуйте, чего и сколько изъято. Расходовать строго по назначению! Понял меня?

Бечехов кивнул и пошел собирать своих добровольцев.

В бывшей тюремной канцелярии с зарешеченными окнами пахло плесенью. Запыленное окошко скупо пропускало дневной свет. Комиссар, прихрамывая, переступил порог, снял бекешу и повесил ее на гвоздь. Одернул и старательно расправил под ремнем гимнастерку. Затем достал из нагрудного кармана с повисшей на ниточке пуговицей гребешок и тщательно расчесал на пробор светлые жидковатые волосы. Бессонная ночь сказывалась. В руках была сковывающая усталость, и гребешок часто выскальзывал из непослушных пальцев. В голове нудно, однообразно гудело и потрескивало. В глазах нет-нет да и мелькнет чернинка, будто муха пролетела. На грудь словно каменную глыбу навалили — дышалось трудно.

Покачиваясь, Чухломин проковылял к столу, сел и уронил голову на сведенные вместе кулаки. Сразу мир звуков перестал существовать. Несколько минут комиссар пребывал в каком-то странном оцепенении, точно стремглав летел, перевертываясь и кувыркаясь, в бездонный провал. Встрепенувшись, Чухломин вышел в приемную и вылил на затылок ковш холодной воды. Льдинка проскользнула за воротник, и он зябко поежился.

Чухломин выглянул в коридор и крикнул:

— Приведите торгаша мехами и остальную сволочь!

Через минуту конвоиры из добровольческого отряда хамначитов ввели арестованных, которые тесной кучкой столпились у перегородки. Первый животный страх уже улетучился, да и близость единомышленников несколько вдохновляла. Торгаши и перекупщики приободрились и смелее поглядывали на комиссара.

Комнату наполнил сдержанный гул голосов. Запасливые одалживали курево тем, кто забыл прихватить его из дома. К потолку потянулись ароматные дымки.

Чухломин, неподвижный как изваяние, стоял у печки. Насупившись, исподлобья, он медленно осматривал арестованных. Наконец комиссар прошел к столу, сел, прищурившись, еще раз оглядел «цвет» города.

— Надо ли из-за нескольких возов продуктов заточать нас в этот клоповник, гражданин комиссар! — с вызовом полюбопытствовали из задних рядов. — Стоило вам распорядиться, и мы бы сами привезли. Любая власть требует подчинения и уважения!

Чухломин пропустил мимо ушей это замечание. Лицо его было неподвижно. На скулах выделялись яркие пятна. Лоб влажно блестел. Комиссар нарочито неторопливыми движениями расстегнул кобуру, вынул маузер и положил перед собой, предварительно взведя курок. В наступившей мгновенно тишине сухой щелчок показался громче хлопанья пастушьего бича.

— Подойдите поближе, гражданин Векшин! — позвал Чухломин перекупщика мехов, которого на рассвете задержали первым. Кончики усов у комиссара чуть подрагивали. Голос ровный, упругий. Побледневший Векшин суетливо спрятал окурок в кулаке, медленно подошел к столу, слегка наклонил голову, давая понять, что он весь внимание.