Спитамен - Максуд Кариев

— Честь царя дороже жизни и тысячи воинов! — пылко воскликнул Клит.

Царь, положив руку ему на плечо, благодарно посмотрел в глаза. Клит не лицемерил, он искренне любил Александра. И если ему что-то не нравилось, он говорил прямо, не боясь царского гнева. Случалось, Александр выходил из себя и кричал на него. Но быстро отходил и, поразмыслив, признавал, что не прав. Велел вернуть Клита и наедине говорил ему: «Слова твои, брат, справедливы. Но зачем ты сказал мне их при посторонних!..» Все это вспомнилось сейчас Александру. Он обернулся к Лисимаху:

— Вели подкатить к берегу катапульты. С их помощью мы отгоним их от берега и переправимся с наименьшими потерями. Все же стоит проучить этих дикарей, которым более к лицу быть шутами, нежели воинами!..

И, велев прислать к нему жреца Эригия, с которым Александр обычно держал совет перед тем, как принять важное решение, он удалился в шатер.

— Я знаю, великий царь, по какому поводу позвал ты меня, — сказал Эригий, входя; царь молчал, и жрец счел себя вправе продолжать: — Ты задумал ступить на тот берег Яксарта… Вчера, вспоров брюхо быку, я гадал на его внутренностях, пока от них исходил пар. И ныне с уверенностью могу сказать, что богам не угодно то, что ты задумал. На той стороне реки тебя подстерегают очень большие неприятности…

Александр слушал внимательно. Лицо его мрачнело. «Однако неприятности — это не поражение», — подумал он и усмехнулся. Он был не из тех, кто легко отказывается от принятого решения, если даже это связано с риском.

— Весной я собираюсь направиться в Индию. В своем тылу я не могу оставить племя, которое меня не боится, — сказал Александр. — А тебе спасибо, что предупредил, я буду осторожен.

— Можно прикрыться щитом, если знаешь, откуда прилетит стрела… — задумчиво проговорил Эригий. — Тебе же грозит опасность от самой земли, от воздуха, от воды. Лучшее, что ты можешь сейчас сделать, это задобрить духов, пролив на землю кровь жертвенных животных…

В тот же день были сделаны жертвоприношения. Обильно лилась на землю кровь быков, овец, верблюдов. Кипели котлы. А затем до полуночи предавались чревоугодию. Лагерь затих ближе к утру. Луна зашла за вершины гор. За оврагом не переставая выли шакалы, словно оплакивая покойника, и от их то ли горестного плача, то ли хохота становилось жутковато. Наконец начал заниматься рассвет. И опять караульные неожиданно подняли тревогу. У реки снова были обнаружены воткнутые в ил колья с насаженными на них головами воинов.

Когда об этом доложили царю, он был вне себя от ярости. Тут же приказал перенести свой шатер к самому берегу и немедленно начать готовиться к переправе. Небо посветлело, но земля была погружена в сизую мглу, скифы на том берегу еще не загасили своих костров. Александр их уже не раз пересчитывал. Их количество почти всегда было одинаковым, так что можно предположить, что не меняется и количество варваров. А у каждого костра во время трапезы их садится по десять-двенадцать…

Когда взошло солнце, подготовка к переправе шла полным ходом. Казалось, все работы с территории города перенесены на берег Яксарта. Из сухих тесаных бревен, предназначенных для строительства, вязали большие плоты. На них переправится сам царь с агемой и аргираспидами. А затем гетайры и гоплиты, которые из-за тяжелого вооружения вряд ли смогли бы переплыть реку самостоятельно. Легковооруженные воины проверяли надежность кожаных мешков, сшитых мехом внутрь. Они служили им в походе постелью, а при переправах, набитые соломой, несли на себе хозяев.

Три дня, не покладая рук, трудились воины и строители. За столь короткий срок было изготовлено двенадцать тысяч плотов. Скифы все это видели и, конечно же, не могли не понимать, что задумал Александр.

Время близилось к полудню. Царь сидел в шатре, ожидая, когда принесут обед. А пока услаждал себя охлажденным виноградным соком и в душе сетовал на обстоятельства, которые складываются так, что он не может хотя бы на несколько дней отлучиться в Мараканду. Если бы не это соседство с варварами, понятия не имеющими о рыцарский чести, он бы, пожалуй, привез Роксану сюда: пусть бы посмотрела, как строится новый город, которому суждено увековечить имя его в далекой от его родной Македонии стране. А как нежно звучит в ее устах название этого города: Александрия… Эсхат — Александрия…

Приятное течение его мыслей прервал донесшийся снаружи шум. В лагере опять поднялась суматоха. Александр хотел было кликнуть начальника стражи и послать его, чтобы узнать, в чем дело, но услышал возбужденный голос Лисимаха, который требовал у стражника немедленно пропустить его к царю.

— Входи, Лисимах! — подал голос царь. — Я велю подать обед на двоих!

— Не до еды, Александр!.. — сказал, входя, Лисимах. — В лагере скифы!

Александр вздрогнул и, едва не выронив чашу с виноградным соком, устремил на вошедшего недоуменный взгляд.

— Они просят тебя принять их! — поспешил разъяснить Лисимах.

С лица Александра постепенно сошла бледность, он усмехнулся. Позвал начальника стражи, велел ему прибрать в шатре. И кивнул Лисимаху:

— Зови. Я сейчас выйду.

Спустя несколько минут после того, как Лисимах удалился, Александр услышал голоса скифов, которые, страшно коверкая греческие слова, пытались вступить в беседу с аргираспидами, образовавшими вокруг шатра «серебряную стену» из щитов. Вынудив их подождать еще некоторое время и изрядно поволноваться, царь облачился в восточные одежды и наконец вышел. Два аргираспида поставили прямоугольные щиты боком, чтобы царь и скифы, стоящие по разные стороны «серебряной стены», могли хорошо видеть друг друга.

Скифов было около двух десятков. В основном, видимо, вожди. Они были выряжены в национальные одежды. Несмотря на жаркий день, на них попоны из дорогих мехов. На шее, на запястьях у каждого бусы из разноцветных камней и косточек различных фруктов, имеющие, наверное, некую магическую силу. Головы у них, как у согдийцев, повязаны вокруг лентой, которая не дает длинным, почти до плеч, волосам падать на лоб и закрывать глаза. На ногах остроносые сапоги из мягкой кожи. Выказав великому царю знаки почтения, скифы расселись полукругом на траве, поджав под себя ноги, не дожидаясь разрешения царя. Они и внимания не обратили на вставших за их спиной воинов из агемы. Острые пытливые глаза вождей ощупывали Александра. Если верить слухам, то седобородые, но далеко не старые люди способны по внешнему виду человека определить не только его душевное состояние, но и прочесть мысли. Усталое лицо обремененного непосильными заботами царя они, кажется, нашли более соответствующим простому смертному, нежели сыну Аммона, которому молва приписывала бессмертие.

Скифы долго молчали, обмениваясь лишь взглядами, будто советуясь, кому предоставить честь первым заговорить с царем. Глаза их были устремлены на старейшего среди них, у которого были белыми, как снег, борода, усы, брови и волнистые волосы, перехваченные коричневой лентой. Сухопарый и по-юношески стройный вождь негромко, осторожно подбирая слова, заговорил:

— Выслушай, царь, и не сетуй, если слова мои придутся тебе не по вкусу. Все величают тебя великим. Ты поистине велик. Если бы боги захотели величину твоего тела сделать равной твоей жадности, ты не уместился бы на всей земле; одной рукой ты касался бы востока, другой запада. Из Европы ты устремляешься в Азию, из Азии в Европу; если тебе удастся покорить весь род людской, то ты поведешь войну с лесами, снегами, реками и дикими животными. Разве ты не знаешь, что большие деревья долго растут, а выкорчевываются за один час? Глуп тот, кто зарится на их плоды, не измеряя их вышины. Смотри, как бы, стараясь взобраться на вершину, ты не упал вместе с сучьями, за которые ухватишься. Даже лев однажды послужил пищей для крошечных птиц; ржавчина поедает железо. Даже самому сильному может угрожать опасность от слабого. Почему мы враждуем с тобой? Никогда мы не ступали ногой на твою землю. И мы желаем знать, кто ты и откуда пришел? Мы не хотим никому служить и никем повелевать. Знай, нам, скифам, свыше даны такие дары: упряжка волов, плуг, копье, стрела и чаша. Плоды, добытые трудом волов, мы подносим друзьям; из чаши мы пьем вино в честь наших богов; стрелой мы поражаем врагов издали, а копьем вблизи. Так мы победили царя Сирии, а затем царя персов и мидийцев, и благодаря этим победам перед нами открылся путь до Египта. Ты хвастаешься, что пришел сюда, преследуя грабителей, а сам грабишь все племена. Лидию ты занял, Сирию захватил, Персию удерживаешь, Бактрия и Согдиана под твоей властью, теперь Индии домогаешься, а заодно протягиваешь жадные и ненасытные руки и к нашим стадам. Зачем тебе столько богатства? Ведь оно вызывает все больший голод. Чем больше имеешь, тем с большей жадностью ты стремишься к тому, чего у тебя нет. Неужели забыл, как долго тебе пришлось задержаться в Бактрии? Пока ты покорял бактрийцев, начали войну против тебя согдийцы. Из твоих побед снова рождается война. В самом деле, хотя ты самый великий и могущественный человек, никто, однако, не хочет терпеть власти необузданного в своих желаниях «господина».