Земля Богородицы - Елена Прудникова

Ладно, советские солдаты – безбожники, они, наверное, про непротивление злу да про любовь к страданию уже успели позабыть. Может быть, эти прекрасные качества были у воинов Дмитрия Донского, что отменно били татар на Куликовом поле? Или у мужиков, громивших наполеоновские обозы и поднимавших французов на вилы? Ой, вряд ли…

Оплот евангельских ценностей – монастырь. Это общеизвестно. Как общеизвестно, поскольку входит в школьную программу, что Куликовская битва началась с поединка русского витязя Пересвета с татарским богатырем Челубеем. Менее известно, что Пересвет был иноком – то есть монахом, одним из двоих монахов, которых Сергий Радонежский отправил сопровождать Дмитрия Донского на битву. Кстати, зачем он это сделал? Ведь священники у князя были свои, а молиться за воинов можно и в собственной келье? О каком сопровождении шла речь? А вот о каком: «Святой Сергий отпустил с ним двух иноков-богатырей – Александра Пересвета, бывшего в миру брянским боярином, и Ослябю, и дал каждому из них схиму с нашитым крестом, чтобы возлагать ее поверх шлема (курсив мой. – Е П.)».[187]

А в Смутное время, когда шведы, литовцы и поляки брали один за другим русские города, вплоть до самой Москвы, Троице-Сергиева лавра, монастырь, так и не была взята. Или возьмем Соловки – это одна из мощнейших крепостей севера России.

Вот такие монахи были на Святой Руси…

Монастырей в России было великое множество. И, кстати, совершенно нелишне вдуматься: а за счет каких слоев общества они пополнялись? Народ там встречался разный, от бывшего боярина до его бывшего холопа. Но крестьяне, ремесленники, купцы достаточно неприязненно относились к тому, что человек, который может работать, заниматься делом, кормить семью, вдруг пойдет в монахи. (Феодосия, великого подвижника земли русской, когда тот еще молодым человеком отправился в Киев к старцу Антонию, мать несколько раз привозила домой насильно – на телеге, связанного.) А делом своим они занимались до глубокой старости. Но была одна прослойка общества, которая после 45 – 50 лет для своего дела уже не годилась, а другого не знала – и вот им-то и была самая дорога в монастырь. Это воины, ратные люди. По преданию, былинный богатырь Илья Муромец окончил жизнь монахом Киево-Печерской лавры.

А вы говорите – Каратаев…

Но продолжим читать Солоневича.

«В начале Второй мировой войны немцы писали об энергии таких динамических рас, как немцы и японцы, и о государственной и прочей пассивности русского народа. И я ставил вопрос: если это так, то как вы объясните то обстоятельство, что пассивные русские люди – по тайге и по тундре – прошли десять тысяч верст от Москвы до Камчатки и Сахалина, а динамическая японская раса не ухитрилась переправиться через 50 верст Лаперузова пролива? Или – как это самый пассивный народ в Европе – русские, смогли обзавестись 21 миллионом квадратных километров, а динамичные немцы так и остались на своих 450 000?

Так что: или непротивление злу насилием, или двадцать один миллион квадратных километров. Или любовь к страданию – или народная война против Гитлера, Наполеона, поляков, шведов и прочих. Или “анархизм русской души” – или империя на одну шестую часть земной суши».[188]

Великая вещь – пиар! В той же школьной программе упоминается об «империи Карла Великого», о «Священной Римской империи германской нации». И даже не упоминается о том, что означал взятый Иваном Грозным титул «царя», почему это было для него так важно. Важно было потому, что «царь» означает «цезарь», или «кесарь», то есть – император. То же самое значит и знаменитая концепция «Третьего Рима» – то, что Московское государство есть христианская империя. За полтора века до Петра Первого Россия не стала, а уже была империей, о чем Иван Грозный и заявил на весь мир. Мир поморщился, но возразить было, в общем-то, и нечего…

Среди тех государств новой эры, которые громко именовали себя «империями», не было ни одной хотя бы сколько-нибудь сравнимой с Российским государством – ни по территории, ни по населению, ни по стабильности. Германские и французские империи – всего лишь мимолетные государственные образования с громкими названиями, Британская была сильнее, но и она давно развалилась, а Российская стоит себе как минимум шестьсот лет, и разваливаться пока вроде бы не собирается…

Так что это было – «унылые тараканьи странствования» или все же государственное строительство?

А теперь об условиях, в которых это строительство протекало.

«Ни один из выживших народов мира такой трагической судьбы не имел, – пишет тот же Солоневич. – По нашей земле проходили величайшие нашествия мировой истории: татарские, польские, французские и два немецких. До разгрома татарских орд – нас в среднем жгли дотла по разу лет в двадцать-тридцать. Потом по разу лет в пятьдесят-сто».[189]

Вся история русского народа есть история войн, ибо земля наша велика и обильна, и всем хочется… На юге и на востоке – татары, на западе и севере – поляки, литовцы, шведы, немцы. Для степных варваров мы были потенциальными славянскими рабами, товаром, для западноевропейских варваров – дикарями, хотя наши придворные, в отличие от французских, вшей за королевским карточным столом не давили.

Впрочем, история любого мало-мальски заметного народа есть тоже история войн. Но вопрос в другом – какие это войны. Иными словами, почему великая победа Наполеона – взятие Москвы – обернулась сокрушительным поражением французов?

Да потому, что правила войны у нас были другие. А правила другие, потому что… И опять слово Солоневичу

«Англия, конечно, воевала. Но она воевала за интересы. Мы тоже воевали. Но мы воевали за собственную шкуру. Английские короли эпохи Рюриковичей занимались, в общем, ерундой: феодальными войнами в пределах своего собственного острова и флибустьерскими походами в Святую Землю… Перед Россией со времен Олега до времен Сталина история непрерывно ставила вопрос: “Быть или не быть?” “Съедят или не съедят?” И даже не столько в смысле “национального суверенитета”, сколько в смысле каждой национальной спины: при Кончаках времен Рюриковичей, при Батыях времен Москвы, при Гитлерах времен коммунизма… – дело шло об одном и том же: придет сволочь и заберет в рабство. Причем ни одна последующая сволочь не вынесет никаких уроков из живого и грустного опыта всей предшествующей сволочи. Тысячелетний “прогресс человечества” сказался в этом отношении только в вопросах техники: Кончаки налетали на конях, Гитлеры – на самолетах. Морально-политические основы всех этих налетов остались по-прежнему на уровне Кончаков и Батыев…»[190]

С этим тезисом можно спорить, сколько угодно. Можно обидеться за крестоносцев (которые, кстати, помимо мусульманских городов, взяли и разорили Константинополь). Можно сказать, что европейские феодальные войны мало отличались от наших усобиц. И что даже в сваре двух баронов простому люду приходилось очень солоно. Однако против фактов не попрешь: в ходе европейской истории их войны стали войнами по правилам, вроде шахмат. Оттого и ждал Наполеон ключей от Москвы, а гитлеровская оккупация для «братьев» по Европе была совсем не тем, чем она была для России. И эти правила за века европейской истории угнездились у них в спинном мозгу.

Наши войны были войнами без правил. Наполеоновский приближенный Арман де Коленкур в своих мемуарах вспоминал о встречах с русским императором Александром.

«– Если император Наполеон начнет против меня войну, – сказал мне Александр, – то возможно и даже вероятно, что он нас побьет, если мы примем сражение, но это еще не даст ему мира… Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой… Я не обнажу шпаги первым, но я вложу ее в ножны не иначе, как последним».[191]

Беседу с другим представителем Наполеона, де Нарбонном, русский царь завершил так: он раскрыл перед французом карту России, указал на самые далекие окраины и сказал:

– Если император Наполеон решится на войну и судьба не будет благосклонной к нашему справедливому делу, то ему придется идти до самого конца, чтобы добиваться мира.

Другими словами: если не погоним сразу, то придется вам, господа, идти с боями до Тихого океана.

Наполеон, считавший Александра «византийцем» и «человеком фальшивым», не поверил. А ведь его честно предупреждали, хотя и не обо всем. Про сожженные на пути французов города и деревни, про партизан, про горящую Москву в качестве единственного трофея и прочие «русские подарки» французский император узнал уже по ходу войны.