Земля Богородицы - Елена Прудникова

А я стала просить владыку устроить двух девочек в женский Уфимский монастырь, Степку же я обещалась упросить губернаторшу поместить в приют. Так и случилось.

Владыка тотчас же поехал к игуменье, та согласилась и просила привести детей показать. А в это время случилось, что у казначеи монастыря заболел опасно брат, купец, и она за молитвой дала обещание: чтобы он выздоровел, она возьмет на воспитание сиротку.

– Вот и кстати! – сказал владыка. – Сама Божия Матерь и здесь устраивает одну, а другую уж вы, матушка, благоволите взять в ваш монастырский приют.

Игуменья согласилась. И на другой день я повезла обеих девочек в монастырь. Христину устроили в ремесленную школу, Степку – в приют».

…Двадцатый век также не оскудел на чудеса. Наоборот: благодаря средствам массовой информации о них теперь становится известно куда больше. Чудесам Богородицы в современной России будет посвящена отдельная, двенадцатая глава.

А теперь поговорим о другом: о небесном покровительстве Божией Матери всему нашему народу…

Глава 9. Заступница Русской земли

От автора

Купола в России кроют чистым золотом —

Чтобы чаще Господь замечал…

В. Высоцкий

Взаимоотношение народа и его религии – вопрос сложный. Христианство было проповедовано многим народам. Где-то оно приживалось, где-то – нет, а там, где приживалось, принимало какие-то национальные формы. Порой оно переживало тяжелые кризисы. Почему вдруг, в середине второго тысячелетия, огромная часть европейцев отказалась от традиционного для них католичества? Внешние причины понятны, но ведь и у других народов были те же причины, а перемены религии не было. Почему немцы ушли в протестантизм, французы – ушли частично, а испанцы и итальянцы об этом и не думали? Почему завоеванная испанцами Латинская Америка стала христианской, а завоеванная англичанами Индия – не стала? Ну и так далее…

…Так сложилось исторически, что сейчас Православие, в первую очередь и в основном – это вера русского народа. Русские как приняли его тысячу лет назад без особого сопротивления, так и стояли в нем твердо и неуклонно, почти что без шатаний и ересей, вплоть до самого 1917 года. А значит, вера народа совпала с его характером очень хорошо. Может быть, сейчас Православие кажется нелепым, архаичным. Может быть, слишком сладким – золотым, медовым, парчовым, приторным. Наших предков оно, однако, устраивало именно таким – иначе было бы оно сейчас иным, или мы были бы какими-нибудь баптистами или лютеранами.

О вере, которую принял и пронес через тысячелетие своего христианства русский народ, здесь уже говорилось, и много. Сложнее другой вопрос: что представляет собой народ, с характером которого она так хорошо совпала? Вопрос не праздный: вот уже двести лет одно из любимых занятий нашего образованного общества – размышления о русском народе и судьбах России, и свидетелями этих своих размышлений оно с упорством маньяка делает всех, до кого может дотянуться. И за эти двести лет голову нам озабоченные «национальной идеей» литераторы, историки и философы задурили так, что уже вообще ничего непонятно: откуда есть пошла Русская земля, кто на ней живет, как и зачем…

Откуда взялась господствующая у нас концепция русской истории и русского духа, почему возобладала над прочими – разговор долгий и к теме не относящийся. Но так сложилось, что в последние три века русская, как теперь принято говорить, «элита общества» страну свою не любит и, более того, старается привить эту нелюбовь и всем прочим гражданам России. А поскольку все эти три века в ее руках находятся образование и средства массовой информации, ей это неплохо удается.

То, что русского интеллигента-разночинца Ленина от слова «русский» трясло – факт общеизвестный. Он не один был такой, для «элиты» того времени это явление обычное. Вот вам типичный пример размышления русского интеллигента подобного толка о русском народе. Максим Горький в очерке о Льве Толстом говорит:

«Он был национальным писателем в самом лучшем и полном смысле этого слова. В своей великой душе носил он все недостатки своего народа, всю искалеченность, которая досталась нам от нашего прошлого. Его туманные проповеди “ничегонеделания”, “непротивления злу”, его “учение пассивности” – все это нездоровые бродильные элементы старой русской крови, отравленной монгольским фатализмом. Это все чуждо и враждебно Западу в его активном и неистребимом сопротивлении злу жизни…

То, что называется толстовским анархизмом, есть по существу наше славянское бродяжничество, истинно национальная черта характера, издревле живущий в нашей крови позыв к кочевому распылению. И до сих пор мы страстно поддаемся этому позыву… Мы знаем, что это гибельно, и все-таки расползаемся все дальше и дальше один от другого – и эти унылые тараканьи странствования мы называем “русской историей”, – историей государства, которое почти случайно, механически создано силой норманнов, татар, балтийцев, немцев и комиссаров, к изумлению большинства его же честно настроенных граждан… Но и среди нас появлялись люди, которым было ясно, что свет для нас пришел с Запада, а не с Востока, с Запада с его активностью, которая требует высочайшего напряжения всех духовных сил…»

Горький – откровенный западник, уж коли для него даже солнце правды, и то восходит на Западе, то с ним все ясно. Но и оппоненты его не лучше. Взять того же Толстого, создавшего в «Войне и мире» великолепную галерею героев-дворян. А что у него с мужиками? Платон Каратаев, конечно, мужчина колоритный. Один такой персонаж на крупное село, человек в тысячу, этакий «городской сумасшедший» – будет самое то. Но ведь это единственный более-менее заметный персонаж из народа на весь огромный роман, один за весь народ!

Многие так называемые «русофилы» поступают еще проще. Они попросту мажут медом все, сплошняком, и русский народ у них предстает собранием всех добродетелей – аж зубы болят от сладкого. Оно, конечно, так – русский человек любит Великим постом покаяться и повздыхать о грехах, и в это время он весьма добродетелен. Но при этом не надо забывать, например, о такой праздничной забаве, как кулачный бой стенка на стенку. Это всего лишь забава – не драка за межи и уж тем более не война.

Примерно такова у нас почти вся дворянская и интеллигентская литература и философия, творцы которой и людей, наполняющих ее, творят согласно своим выдумкам. Да и как иначе? На реального мужика они смотрят в лучшем случае из окна барской усадьбы. (Кстати, разговаривая с барином, русский простолюдин нередко (часто? всегда?) начинал придуриваться, и делал это с большущим удовольствием.) На самом-то деле народа не любят ни те, ни другие. Но «западники» его просто не любят, а «русофилы» и их последователи – современные «патриоты» вроде бы понимают, что любить свой народ надо, но вот принять его таким, какой он есть, не получается. Вот и придумывают…

И чего только не напридумывали господа и баре, чтобы оправдать лезущую изо всех щелей высокомерную нелюбовь к собственной стране. Какая-то «загадочная русская душа», «умом Россию не понять», «да, скифы – мы, да – азиаты мы»…

А чего такого уж загадочного в нашей душе, непостижимого умом – кроме того, что она в придуманные философами концепции не влазит? Сами русского человека сочинили, сами вокруг него концепций понастроили, и сами же обижаются, когда их одежка на реальном мужике не сходится. Да мужик еще у них и виноват…

Но этой точке зрения был сделан такой пиар, в основном с помощью великой русской литературы и великой русской философии, что она и сейчас на коне. К сожалению, преобладает она и в школьных программах.

Но в одном эти крайности сходятся. Как бы ни смотреть на русского человека – как на изначального раба со «смутной душой» и «тараканьими странствованиями», или на медово-пряничного русофильского мужика, ходячее собрание всех добродетелей – та вера, которую мы видим, в обоих случаях все равно предстает парчовой, елейной, медовой до приторности. А главное – безнадежно даже не рабской, а, я бы сказала, нищенской. Не в смысле «рабов Божиих» и «нищих духом», а в смысле холопов и попрошаек…

Альтернативные воззрения на нашу историю распиарены куда меньше. Почитаем, пожалуй, хотя бы русского публициста Ивана Солоневича.

«Таинственная славянская душа оказывается вместилищем загадок и противоречий, нелепости и даже некоторой сумасшедшинки. Когда я пытаюсь стать на точку зрения американского приват-доцента по кафедре славяноведения… то начинаю приходить к убеждению, что такая точка зрения… является неизбежностью. Всякий зауряд-философ, пишущий или желающий писать о России, прежде всего кидается к великой русской литературе. Из великой русской литературы высовываются чахоточные “безвольные интеллигенты”. Американские корреспонденты с фронта Второй мировой войны писали о красноармейцах, которые с куском черствого хлеба в зубах и с соломой под шинелями – для плавучести – переправлялись вплавь через полузамерзший Одер и из последних сил вели последние бои с последними остатками когда-то непобедимых гитлеровских армий. Для всякого разумного человека ясно: ни каратаевское непротивление злу, ни чеховское безволие, ни достоевская любовь к страданию – со всей этой эпопеей несовместимы никак».[186]