Последний выстрел. Встречи в Буране - Алексей Горбачев

— Не много ли берешь на себя, Ваня? — угрюмо заметил Михаил Петрович.

— В самый раз! Я свою силу знаю! — гордовато ответил брат. Он еще раз оглядел себя в зеркало, даже подмигнул своему отражению, дескать, знаем, что делаем, и ушел.

Михаил Петрович проводил брата негодующим взглядом и опять подумал о Синецком, подумал о том, что Виктора Тимофеевича, пожалуй, выживут из колхоза, а может быть, даже из района...

В комнату впорхнула Тамара. Он уже успела переодеться: На ней теперь было яркое платье, отделанное вышивкой, на смуглой шее — блестящие бусы из чешского стекла, на мочках ушей, под стать бусам — клипсы.

— А ты знаешь, Мишенька, здесь совсем неплохо, — милостиво говорила она. — У Ивана Петровича приличный дом, местное водяное отопление и даже есть площадь для ванны... Брат у тебя молодец, крепко живет. Ты представляешь — у них куры несут по пятнадцать-двадцать яиц в сутки! Здорово, правда?

Михаил Петрович пожал плечами, не зная, «здорово» это или не «здорово», по крайней мере он живет здесь больше месяца, но ничего подобного не знает...

— Сколько они здесь получают всего, а на базаре у нас все-таки дороговизна, да и в магазинах недешево... — Она ухватила доктора за руки и стала кружить по комнате. — Мне не нравится твое хмурое настроение. Ты чем-то опечален? Чем? Все идет хорошо!

— Извини, Тамара... Ты отдыхай с дороги, а я на минутку схожу в больницу, — сказал он.

Тамара встрепенулась.

— Нет, нет, я не устала, и я с тобой, — торопливо сказала она, словно боялась отпускать его одного. — Я никогда не ходила по сельской улице. Это, наверно, интересно.

— Хорошо, идем, — без охоты согласился он.

Вечер был холодный, хмурый, ветреный. Теперь уже не разведчики осени, а сама осень хозяйничала в Буране.

— Где же песни, где же пляски? — насмешливо спрашивала Тамара. — У нас по телевидению недавно была передача «Сельский вечер». Веселая передача с частушками, с гармошкой... А здесь тишина, пустота...

Проходя мимо правления колхоза, Михаил Петрович увидел яркий свет в окнах председательского кабинета — там идет партийное собрание, там Ваня силу свою показывает... Сила у него большая. Вероятно, приехал в помощь и Аким Акимович Рогов. Наверняка приехал.

В больничном коридоре Михаил Петрович увидел Риту, моющую пол. Она выпрямилась, отчужденно глянула на доктора, перевела взор на пришедшую с ним Тамару и снова молча стала орудовать шваброй.

— Что не докладываете, Рита? Как Лидия Николаевна?

Не поднимая головы, девушка сердито проворчала:

— Спит уже...

— Так рано? — удивился Михаил Петрович. — Подожди меня в приемной, — сказал он Тамаре. — Я пройду в палату.

Тамара потянулась было за ним, но Михаил Петрович предупредил, что посторонним лицам в палату заходить нельзя.

Рита остервенело терла шваброй пол. Она была возмущена доктором, который пришел в больницу с этой Тамарой. О том, что она приехала в Буран, в больнице узнали быстро, только не сказали об этом Лидии Николаевне — зачем ее тревожить. Рита всегда радовалась, если видела Михаила Петровича и Лидию Николаевну вместе, она от всего сердца желала им счастья, и ей очень, очень хотелось, чтобы врачи полюбили друг друга навсегда-навсегда, на всю жизнь.

Хотя пол в приемной уже был вымыт, но Рита отворила дверь, вошла туда и стала орудовать шваброй, разбрызгивая воду.

— Ой, осторожней! — отскочила Тамара.

«Так тебе, так», — с мстительной радостью твердила Рита, заметив, что облила ее модные на тоненькой шпильке туфли. Она зло поглядывала на нежеланную гостью и с отчаянием думала: «Эх, жалко, что она такая красивая...»

Тамара вышла в коридор, обеспокоенная долгим отсутствием доктора. Откуда-то из другой половины дома доносился его приглушенный голос. Она пошла по коридору, свернула в пристройку, заметила чуть приоткрытую дверь.

Именно оттуда и доносился докторский басок. Она осторожно приблизилась, заглянула в щель и увидела лежавшую на кровати докторшу. Сам доктор сидел спиной к двери и говорил о каком-то Светове... Разговором Тамара не интересовалась. Украдкой разглядывая удлиненное, бледноватое лицо докторши, она вдруг внутренне засмеялась: «Да нет же, нет, не может быть, чтобы Миша увлекся такой некрасивой... В кино с ней мог сходить, на «москвиче» мог покататься — и только... Да разве можно сравнить эту докторшу со мной? Смешно!» — Совершенно успокоенная, Тамара вернулась в приемную и терпеливо стала ждать доктора, без интереса рассматривая небогатое убранство комнаты.

...Когда Михаил Петрович и Тамара возвращались из больницы, он опять увидел освещенные окна Ваниного кабинета и даже разглядел Синецкого, который стоял, опершись одной рукой на стол, и говорил что-то. Михаил Петрович приостановился. Ему показалось, что Синецкий оправдывается, что вид у него отрешенный... «Трудно Виктору Тимофеевичу», — озабоченно подумал он.

— Днем я видела речку, она рядом. Давай сходим на берег, — предложила Тамара и подхватила его под руку.

Михаил Петрович нехотя поплелся к реке. От реки тянуло сырым, вязким холодом. Вода в ней была дегтярно-темная, неприветливая. На берегу стояли черные жесткие кусты, а на той стороне темнел зловещий лес. В лесу надрывно гукала какая-то птица, вероятно, филин.

— Как здесь жутко, — шепотом произнесла Тамара, прижимаясь к доктору.

«Да, жутко», — согласился про себя Михаил Петрович, и вспомнилось ему, как однажды ночью возвращались они с Лидией Николаевной из Ключевой. Какими сказочно-красивыми были тогда речные плесы, засеянные голубыми огоньками звезд, и как ласково шумел прибрежный камыш...

— Знаешь, Миша, нам нужно завтра уехать, — сказала Тамара.

— Нет, нет, завтра нельзя, — возразил он.

— Почему нельзя? Ты и так порядочно задержался в этом Буране. Тебя ждет институтская клиника... Помнишь, я говорила тебе по телефону. Я уже все уладила, можешь считать себя сотрудником кафедры хирургии... Оклад приличный, раза в полтора больше твоего больничного.

— Дело не только в окладе...

Она не дала ему договорить, оживленно прервала:

— Да, да, дело в другом: сбывается твоя мечта, ты будешь работать на кафедре, писать докторскую и через пять-шесть лет — профессор! Профессор эм пэ Воронов! Звучит? Хорошо звучит! И ты будешь профессором! Нужно только спешить с отъездом.

— Я не могу бросить больную, не имею права.

— Но ведь место на кафедре могут занять. Претендентов, знаешь, сколько? — не унималась Тамара.

Она и в доме брата продолжала твердить об отъезде, уверяя, что больную можно отправить в районную больницу.

Они сидели вдвоем на застекленной веранде. С улыбкой поглядывая на него, Тамара упрашивала:

— Ну, не упрямься, Мишенька, для твоей же пользы надо быстрее уехать.

Вошла Фрося.

— Ну, гостечки, проголодались, наверно, я ужин сюда принесу.

— Я вам помогу, Фрося, — вызвалась Тамара. На кухне она опять нахваливала Фросино хозяйство, рассказывала, как они с доктором ходили в больницу.

— Что там Лидия Николаевна? Вы ее видели? — спросила Фрося.

— Чуть-чуть видела, в щелочку...

— Я вам, Тамарочка, хотела сказать... — Фрося умолкла, нерешительно поглядывая на гостью.

Тамара насторожилась.

— Что вы хотели сказать?

— Не верьте, если говорить будут про Михаила Петровича и про Лидию Николаевну... Михаил Петрович самостоятельный, он лишнего не позволит...

— Ах, Фрося, Фрося. — Тамара смеялась. — Что сделаешь, если Миша даже что-нибудь и позволил бы.

— Да неприятно ж самой потом будет...

— Все это, Фросенька, предрассудки. Мужчина есть мужчина. Это женщине остерегаться нужно...

— Да что вы такое говорите, Тамарочка! — Фрося всплеснула руками. — Да ведь жених же он вам. Как можно про жениха вот так?

— Я просто здраво смотрю на вещи... Не стану же я колоть ему глаза докторшей? Выгодней не напоминать мужчине о другой близкой женщине, он скорей забудет ее и останется с тобой. А это главное.

— А я, Тамарочка, по-другому гляжу. Узнала бы про своего, ушла сразу. Как же можно от другой да ко мне? Нет, я на такое несогласная. Или со мной или с ней — выбирай и не шкоди.

Покровительственно усмехаясь, Тамара дивилась Фросиной наивности.

Во время ужина пришел Иван Петрович — угрюмый, хмурый, как туча.

— Вот хорошо, — обрадовалась Фрося. — Садись, Ваня, вместе поужинаем.

Он злыми глазами обшарил стол.

— Что водку не поставила? Неси!

— Да что ты на ночь-то глядючи, — махнула рукой жена, думая, что он шутит.

— За твоего папашу хочу выпить, за тестя дорогого, за здоровьице Игната Кондратьевича. И за твоего дядьку Дмитрия Романовича, пастуха нашего! За всех твоих родственничков! — не обращая внимания на гостей, кричал хозяин.