Последний выстрел. Встречи в Буране - Алексей Горбачев

Синецкий улыбнулся.

— Разве заметно?

— Очень заметно. Будь я художником, вы послужили бы мне отличной натурой для создания образа витязя в пылу сражения...

— Витязь не витязь, а сражение и в самом деле было. Боюсь, как бы не последнее в Буране.

— Вот тебе и раз! На лице жажда победы, а в душе пораженчество.

— На душе у меня, кроме возмущения, ничего нет, — хмуро ответил Синецкий. — Вы куда-то собрались?

— На вызов.

— У Михайловых девочка заболела, — пояснила Рита.

— Садитесь, подвезу. Михайловы живут далеко, в том конце села. — В машине Синецкий продолжал о своем: — Черт его знает, как все получается. Логика, понимаете, Михаил Петрович, всесильная логика оказывается бессильной. Если срубишь сук, на котором сидишь, ты будешь героем...

— Погодите, как сие прозвучит на обычном человеческом языке? — прервал Михаил Петрович.

— Дико прозвучит! Кое-кто из района требует сдать все, решительно все под метелку. Не сдашь зерно — выкладывай партийный билет. Сдашь — скот зимой начнет падать от бескормицы, тебя же потом к ответу — как допустил, куда смотрел и прочее и прочее...

— И как же вы решили?

— Решение одно — драться!

А в эту минуту Аким Акимович командирским голосом говорил председателю:

— Не тушуйся, Иван Петрович, не иди на поводу у секретаря, гони зерно. Ты ведь не Синецкий, понимаешь требования момента. Сверху нам звонят — что случилось, почему отстаете? Вот и пришлось всем личным составом управления на передовую выйти, хвосты подгонять.

— Я понимаю, Аким Акимович, — соглашался председатель, — если бы не Синецкий, я уже давно завершил бы... В совхоз бы его, как вы говорили, спокойней было бы...

— У нас там свой такой же сидит. Мы уж хотели избавить тебя от Синецкого, да наш секретарь пошел артачиться — Синецкий, мол, человек думающий, надо поддержать молодые кадры, бюро утвердило... Дали волю этим секретарям, — пожаловался Рогов. — Ты вот что, — он воровато оглянулся по сторонам, перешел на заговорщицкий шепот, — как там Синецкий с докторшей? Слышно было, похаживал он к ней?

— Докторша в больнице лежит.

— Опять же разобраться надо — почему лежит? Кто ее на машину посадил? Синецкий! А что вышло из того? Авария. Персональное дельце раздуть можно, Синецкий и притихнет... А там раз-два и вытряхнули. А ты присмотрись, кого в секретари взять. Секретарь тебе какой нужен? А такой, чтобы ты слово сказал, а он и подхватывал.

— Слушаюсь, Аким Акимович, все, как вы говорите, так и сделаю. Не мытьем, так катаньем возьмем Синецкого.

— Вот-вот, давай, действуй. Главное — материал поскорее присылай. А насчет зерна как же?

Иван Петрович сник, ответил скорбно:

— Боюсь я, Аким Акимович. Надо было бы потихоньку, а теперь Синецкий всех на ноги поднимет...

— Возить зерно, возить! — приказал Рогов и, понизив голос, доверительно прибавил: — Ты, Иван Петрович, о себе подумай, не имеешь права отставать от прошлогодних показателей. Ты ведь понимаешь, что это значит...

17

По нескольку раз в день Тамара звонила в больницу Антону Корниенко, допытываясь, нет ли весточки от Воронова. Она знала, что главврач послал за хирургом операционную сестру и ждала — вот-вот он вернется... И вдруг узнала ошеломляющую новость: Миша опять задерживается в Буране.

Это не на шутку всполошило ее. Тамара стала подозревать, что дело не в какой-то мифической операции, что все может обернуться самым нежелательным образом, если она будет сидеть сложа руки.

За два года знакомства Тамара хорошо изучила своего доктора. По ее твердому убеждению, он был из разряда тех умных, но совершенно беззащитных мужчин, которыми должны руководить сильные женщины. Она уже все рассчитала, все, так сказать, разложила по полочкам.

Поначалу Тамара с осторожным интересом отнеслась к скуластому и лобастому хирургу — малоразговорчивому, увлеченному какими-то своими делами. В то время она оценивающе сравнивала его с надоедавшими ей поклонниками, не отвергая, впрочем, ухаживаний, не отказываясь от маленьких подарков. В свои двадцать пять лет она уже научилась отличать временных поклонников от тех, кто может обеспечить ее на всю жизнь. Все хорошенько взвесив, она решила, что лучшего, чем доктор Воронов, пожалуй, и не найти.

Когда он защитил диссертацию, Тамара уже не сомневалась, что перед молодым ученым скоро распахнутся двери к высокой, щедро оплачиваемой должности, и она стала отмахиваться от прилипчивых поклонников, не отвечала на их телефонные звонки, даже возвращала подарки, думая только о своем кандидате.

Все шло хорошо. И вдруг эта дурацкая поездка в Буран к брату, и эта странная задержка, и отсутствие писем, и прерванный телефонный разговор... «Надо было не думать о путешествии по Волге, а ехать с ним, — жестко упрекала себя Тамара. — Два-три дня погостили бы у брата — и домой, и пускай отдыхал бы доктор здесь, на глазах... Холостого мужчину небезопасно отпускать одного», — с непоборимым страхом рассуждала она и вдруг решила отправиться в Буран.

Директор телестудии — вежливый, иконописный старичок, оказывавший красавице-диктору не только начальничье внимание, на этот раз неожиданно заартачился:

— Не могу отпустить вас, Тамара Владимировна. На носу фестиваль молодой поэзии, а кто лучше вас читает стихи?

— Вы, кажется, добиваетесь моего заявления об уходе с работы, — резко бросила обозленная Тамара.

— Что вы, что вы, Тамара Владимировна, — испуганно замахал своими короткими, пухленькими ручками директор. — Без вас померкнут экраны...

Тамарина угроза все-таки подействовала — она получила очень нужные ей шесть неиспользованных дней отпуска и сразу кинулась к телефону звонить в аэропорт. Знакомый работник аэропорта огорчил ее.

— Нелетная погода, — сказал он. — Гроза. Денька два-три подождите.

Ждать она не хотела и уехала поездом.

Еще в вагоне один из попутчиков объяснил ей, как добираться от станции до Бурана — выйти к мосту, «проголосовать», машин сейчас ходит много. Она так и сделала и уже через полчаса сидела в кабине грузовика рядом с молодым словоохотливым шофером.

— В гости, говорите? Хорошо ездить в гости. К кому едете, не спрашиваю. В Буране я тоже гость, на уборочной работаю. Еще несколько деньков — и прощай Буран, домой поедем, — говорил шофер.

Тамара пожалела, что парень оказался не бурановским, она осторожно расспросила бы его о докторе Воронове — как он да что с ним...

На дороге, среди степи, повстречалась другая машина. Ее водитель посигналил, прося остановиться, выскочил из кабины, подбежал:

— Дай-ка, Дима, огоньку. Спички где-то забыл.

— Огоньку, это всегда можно. — Кивнув на самосвал, шофер проговорил: — Вот ведь как получается: машина бегает, а хозяин сидит...

— Жалко брата-шофера, а вообще-то гад он порядочный, не шоферская у него душа. Таких давить надо!

— Прислал прошение нашему начальству, чтобы на поруки взяли.

— Ишь ты! На поруки. Да я ж его первый изничтожу!

Шоферы поговорили, покурили и разъехались. Их разговор был неинтересен Тамаре, она думала о своем.

— Вот гад! На поруки просится. Избаловали всяких поруками... А я так думаю, что ему и десятки мало, — не унимался шофер.

Чтобы поддержать разговор, Тамара спросила равнодушно:

— Осудили кого-нибудь? За что?

— История с аварией да чуть было убийством не кончилась. Приехали мы в конце июля на уборочную, — обстоятельно рассказывал собеседник, — а в нашей колонне оказался этот тип — Коростелев. Специально попросился и не сказал, гад, что у него тут, в Буране, бывшая жена докторшей работает. Стал он наведываться в больницу, а докторша ему от ворот поворот и не кашляй!.. А тут как на беду еще один доктор приехал в гости к брату. Ученый, говорят, операции делает с закрытыми глазами. Он тут уже много людей спас. А что? Если ученый — может спасать. Вон у меня по соседству мальчонка живет, с сердцем лежал, совсем плохоньким был, одна нога здесь, другая в могиле... Повезли его в Ленинград к профессору. И теперь мальчонка футбол гоняет. Вот тебе наука!

— Причем же доктор, который к брату приехал? — нетерпеливо перебила Тамара.

— Да считай что не при чем. Разное люди говорят... Ну, хорошо, в кино доктора ходили вместе, на «москвиче» ездили, может, и другое что было. Кому какое дело? Доктор-то холост, докторша тоже незанята и симпатичная собой, беленькая... А этот бывший муж раззверился и ахнул «москвича» самосвалом и чуть было не убил докторшу. Вот ведь гад! Из тюрьмы только и опять в тюрьму смотрит.

Шофер говорил и говорил, все более разъяряясь и кляня Коростелева, но Тамара не слушала. Она ничего не видела перед собой — ни дороги, ни орлов на телеграфных столбах. Охваченная тревогой, она хотела сейчас только одного — поскорее приехать в этот проклятый Буран, цепко ухватиться за доктора и уж не отпускать его.