«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - Александр Мартынов

С открытием в Саратове охранного отделения, которое обладало натасканным на розыске штатом служащих, энергичным и полным желания работать начальником, получившим, как-никак, достаточные средства для политического розыска, дела пошли лучше. Не надо, однако, забывать, что поставить на правильную ногу политический розыск в короткий срок нельзя. Не надо также забывать, что то время было временем исключительно беспокойным и что начальнику отделения приходилось наспех разрешать текущие проблемы.

Словом, вышло так, что моим двум предшественникам по должности начальника отделения в Саратове не удалось создать действительно серьёзную агентуру, которая могла бы осветить конспиративные тайны и установить все связи местной организации эсеров. Я не хочу сказать, что до моего приезда в Саратов розыск был поставлен плохо. Нет. Были и удачные ликвидации, но всё-таки недоставало полной картины того, что происходило в законспирированных центрах подполья.

Почти целый год я употребил на то, чтобы заполучить в своё распоряжение такую секретную агентуру, которая осветила бы мне подлинную физиономию саратовского эсеровского подполья. Мне удавалось приобрести агентуру, которая освещала это подполье то из одного угла, то из другого. Но я всё равно чувствовал, что я не добрался до действительного, законспирированного центра, откуда шли партийные распоряжения. Мы находили, например, партийную литературу, иногда целый склад её. Брошюры были новые, заграничного издания. Значит, они как-то и по чьему-то распоряжению доставлялись в Саратов, какие-то законспирированные центры её распределяли по городу и уездам. Но мы обрывали только концы этих нитей, арестовывали исполнителей, но ещё не добирались до распределителей, до местного руководящего центра. Агентура не фунт хлеба, который можешь купить на базаре. Для создания агентуры нужны не только деньги, не только терпение, не только опытные люди, но и тот золотник счастья, который ничем заменим быть не может. И только летом 1907 года мне удалось построить такую агентуру.

Эта агентура сыграла столь значительную роль в моей деятельности, столь многое открыла, предупредила столь крупные революционные акты, что я должен подробно остановиться на ней.

Как-то летом 1907 года мне пришлось быть вне города дня два. По возвращении один из чинов канцелярии моего отделения, Мальков, доложил мне, что за моё отсутствие его вызвали в губернское жандармское управление и познакомили с задержанным на улице с революционной брошюрой молодым человеком, который пообещал быть полезным охранному отделению, если его отпустят тотчас же, без дальнейших последствий. Соглашение было заключено, и Мальков условился с новым сотрудником о периодических встречах в дальнейшем.

Я, признаться, почему-то не обратил тогда особенного внимания на вновь приобретённого осведомителя, хотя, по собранным мной справкам, фамилия его говорила сама за себя. Вся его родня была на счету у Департамента полиции, а его родной брат числился в центральной организации Партии социалистов-революционеров. Сначала я поручил Малькову поближе ознакомиться с новым сотрудником. Вскоре Мальков доложил, что новый агент — очень скрытный человек — добивается личных встреч со мной, но ничего особенно нового не открывает.

Дали ему кличку «Николаев», и я, не желая показывать новому, ещё не испытанному человеку нашей конспиративной квартиры, назначил первую мою с ним встречу в одной из тех гостиниц-притонов, которыми пользовался в таких случаях.

От Малькова я получил характеристику «Николаева»: человек он очень робкий и недоверчивый. Действительность подтвердила эту характеристику.

Заняли мы с Мальковым номерок в гостинице, заказали, как всегда, приличия ради, пару пива и стали поджидать. В дверь деликатно и осторожно постучали. В комнату вошла маленькая фигурка. Смущённо и застенчиво улыбаясь или, вернее, силясь выдавить на своём лице улыбку, со мной раскланялся и вяло пожал руку молодой человек неопределённого возраста и вида. Одетый в поношенный пиджак, невзрачный, смуглый, с почти чёрными волосами, без признаков растительности на прыщеватом лице, человечек этот, несколько шепелявя и слегка заикаясь, что-то бормотал, смущённо и боязливо оглядываясь. Человечек заявил мне чрезвычайно тихим голосом, почти шёпотом, точно с трудом выдавливая из себя слова, что он очень хотел повидаться именно со мной и о многом переговорить и условиться.

Я скоро понял, что мой собеседник трусит не на шутку и прежде всего хочет знать, что я собой представляю. Я понял, что, в первую очередь, мне следует внушить новому сотруднику доверие. Отложив деловые вопросы на дальнейшее время, я повёл разговор на тему о Саратове, осторожно выясняя личную жизнь моего собеседника, только слегка касаясь местного революционного подполья.

«Николаев» служил мелким служащим в одном из отделов городской управы, и по его ответам на вопросы я понял, что жизнь многих саратовских обывателей, а в особенности выдающихся местных жителей, ему известна досконально. Сам коренной саратовец, он представлял собой великолепную справочную книгу, но эта книга, по-видимому, раскрывалась не так-то легко. Пришлось чрезвычайно осторожно, не нажимая педалей, приручить его.

Много времени я потратил на то, чтобы сперва расположить к себе «Николаева», а потом быть с ним в исключительно добрых отношениях. Мало-помалу открылся предо мной его значительный удельный вес в местной организации социалистов-революционеров. Он был у самого центра и знал всё, и это «всё» — с того момента, когда он поверил, что я не предам его, — передавал мне, нарисовав полную и ясную картину эсеровского подполья. Больше того, поддерживая связи через своего брата, жившего в Париже и принадлежавшего к эсеровским верхам, он много раз освещал мне жизнь, настроения и персонажей в этих кругах.

Саратовское эсеровское подполье можно было схематически очертить следующим образом: в нём был очень законспирированный руководящий центр в лице старого народовольца и члена Партии социалистов-революционеров, некоего Левченко. Этот заслуженный эсер, отбыв разные сроки заключения и ссылок, поселился в Саратове и, с виду скромно и незаметно, тянул служебную лямку в одном из отделов городской управы, где помимо него, благодаря влиятельным либеральным и радикальным местным людям, нашли приют и службу много левых элементов.

Ни по своему послужному списку, ни по поведению Левченко ничем не отличался от значительной группы таких же, как он, бывших административно высланных в своё время людей. О настоящем значении Левченко в местной эсеровской организации знали немногие, в том числе «Николаев», который был ближайшим же и наиболее доверенным лицом Левченко, исполняя роль передатчика негласных распоряжений и бесчисленных поручений наиболее конспиративного качества. Роль и личность «Николаева» также оставалась неясной для многих, даже активных членов подпольной организации, ибо он, если и встречался сам на явочных партийных квартирах с некоторыми активными деятелями, оставался им известен только по партийной кличке. Конечно, наиболее осведомлённые партийные лидеры знали его как близкого к «центру» человека. Да и фамилия его, приобретшая уже известность, благодаря крупной роли в партии, которую играли его близкие родственники, только могла укрепить его партийную позицию и доверие к нему.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});