Искры - Раффи

которую нес на плече. Он был молчалив и на мои вопросы давал лаконичные ответы.

Только в пути я вспомнил о том, как неделикатен был, расставаясь с Маро.

Я ей не сказал ни слова. Она провожала меня и, видимо, ждала от меня ласкового слова. Я вспомнил, что расставшись со мной, она не пошла в палатку, а долго сидела, опустив голову на колени у дороги. Мхэ еще некоторое время оставался с Маро и потом догнал меня. Я спросил его о Маро.

— Она плакала, — сказал сопровождавший меня геркулес,

— Почему она плакала?

— Одному лишь дьяволу известно, почему девица плачет…

Мхэ был не так глуп, как я думал прежде. При этом он был очень скрытным человеком. И как ни старался я, не мог вызвать его на откровенность относительно цели его поездки в Ван. На все мои вопросы он давал один и тот же пренебрежительно-насмешливый ответ.

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Мы доехали до первой стоянки, где должны были встретиться с Асланом. Но его там не оказалось. Это было небольшое селение, населенное наполовину армянами, наполовину курдами. Когда мы подъехали к селению, к нам подошел человек, который, видимо, поджидал нас, и, вынув из-за пазухи запечатанное письмо, передал его мне.

В письме было написано следующее:

«Фархат! Обстоятельства вынудили меня свернуть с дороги, ведущей прямо в Ван. Извини, что не подождал тебя. Человеку, который передаст тебе мое письмо, поручено мной проводить тебя ко мне. Ему известно, где я нахожусь. Аслан».

Когда я кончил чтение письма, человек передавший его мне, спросил:

— Если вы не намерены здесь передохнуть, — то я готов сопровождать вас.

Человек этот был одет по-курдски, и если бы не заговорил по-армянски, я его принял бы за курда. И вооружение у него было курдское: длинная пика, пара пистолетов за поясом, огромный, покрытый железом щит и кривая сабля.

С Мхэ он заговорил по-курдски. Видимо, они были знакомы. Его лицо и мне показалось знакомым. Его я где-то видел.

Вдруг я вспомнил, что это один из тех двух зейтунцев, которых я видел в арабском минарете, когда впервые встретился с Каро и его товарищами. Теперь я понимал, почему Аслан свернул с пути. Видимо, этот зейтунец принес ему какую-то неожиданную весть, и он отложил поездку в Ван.

Когда беседа их кончилась, Мхэ обратился ко мне;

— Теперь я знаю, где Аслан и прямо поведу тебя к нему. Этот человек нам не нужен.

— А дорогу ты знаешь? — спросил я.

— Как сам черт.

— Ну, раз вы не хотите здесь отдыхать, — сказал зейтунец, — подождите минуту я вынесу вам поесть.

И он побежал в дом, который стоял на краю селения.

Скоро он вынес оттуда сито, в котором были какие-то круглые толстые желтые блинчики, сверху покрытые медом. Это были сушеные сливки.

Мхэ взял сразу пару и сложив в трубку мигом проглотил.

— Этими чертовскими штуками не накормишь Мхэ!

— Принеси-ка хлеба! — сказал Мхэ.

А я больше половины блинчика не мог съесть.

— У меня хлеб есть в сумке, я дам тебе в дороге, когда проголодаешься, — сказал я Мхэ.

— Ты давай сейчас, когда в животе у меня пусто.

Зейтунец не дал мне открыть сумку, в которой были припасы, данные мне на дорогу Маро. Он пошел и принес два огромных ячменных хлеба. Мхэ их быстро уничтожил.

Тогда мы пустились в путь.

Солнце уже склонилось к закату…

Глава 42.

ПАСТУХИ-АРМЯНЕ

Мхэ, дикий сын армянских гор, вел меня по неведомым тропинкам, где сам черт бы заблудился.

Извилистая, каменистая тропинка вилась среди гор и ущелий, то спускаясь в долину, то круто подымаясь ввысь по склону над глубокой пропастью ущелья.

Мне пришлось слезть с коня и вести на поводу. Но путь был очень труден, и конь двигался медленно и осторожно. Это сердило Мхэ.

— Оставил бы ты это паршивое животное, на что оно годится! — ворчал он.

Спорить с ним было бы напрасно, поэтому я старался его раздобрить.

— Этот конь — подарок Каро, — говорил я, зная как чтит и любит его Мхэ. — Разве ты не любишь Каро?

Мхэ на некоторое время успокаивался и переставал ворчать, но скоро он опять начинал браниться. Невозможно было таскать за собой коня по этой дороге. Мхэ предложил передать коня кому-нибудь кто доставил бы его, куда нужно, а самим идти быстрым шагом. При этом он добавил, что очень торопится, ему нужно как можно скорее передать письмо Аслану, что потому-то он и выбрал этот путь — трудный, но зато очень краткий.

Соображения Мхэ были основательны. Но кому же передать коня?

— Я найду человека, которому можно доверить, — сказал Мхэ и, попросив меня минуту обождать, сам поднялся на вершину горы и начал озирать окрестность. Увидя какого-то пастуха, он приложил пальцы к губам и издал пронзительный свист, который эхом отдался в горах. В ту же минуту послышался ответный свист. Я тут впервые увидал, как люди в горах переговариваются издали, друг с другом.

Немного спустя к нам явился пастух-курд.

Мхэ поговорил с ним по-курдски и передал ему коня.

— Ну, а теперь идем! — сказал он, обращаясь ко мне.

— Как идем? Отдаешь ты коня разбойнику и думаешь, что он вернет его?

Мхэ успокоил меня, говоря что, правда, тот, кому он передал коня — разбойник, но разбойники свято берегут то, что им поручаешь по доверию и потом возвращают владельцу. Кроме того, Мхэ говорил, что ему хорошо известно, чьи стада пасет этот пастух, и в случае, если б он присвоил коня, то Мхэ сумеет в ответ на это похитить у него целое стадо.

Мхэ в этих делах знал больше толку, чем я, поэтому я согласился, спросив только, когда именно пастух, доставит коня.

— Через день, — ответил Мхэ. — Он приведет коня по другому, более длинному пути.

Мы снова пустились в путь.

— А скоро мы приедем к Аслану? — спросил я.

— Если всю ночь будем идти, то завтра в полдень будем там.

— Как же мы можем всю ночь идти без отдыха? Я и теперь уже устал.

— А если не можешь идти, тебя также оставлю, как твоего коня. Мне некогда возиться с красными невестами, — холодно отрезал Мхэ.

— Ведь тебе хорошо известно, — мягко обратился я к нему, — что я не привык долго ходить по таким тропинкам.

— Вот и привыкай.

— Привыкну, но нельзя же сразу.

— Если устанешь, я тебя возьму на спину и понесу.

— Ребенок я, что ли?

— А кто же ты? — дико улыбаясь, ответил Мхэ.