Человек без собаки - Хокан Нессер

Кристофер, с трудом вытаскивая ноги, прошел несколько метров по полуметровому снегу — на улице снег убирали, где-то он просто растаял под ногами прохожих, а здесь лежит нетронутый и белоснежный… Он залез на веранду. Как и ожидал, двери оказались двустворчатыми. Веранда крытая, снега почти нет — отциклеванный дощатый пол. Стараясь шагать осторожно, он подошел к окну, но доски все равно несколько раз скрипнули. Ничего страшного, решил Кристофер и заглянул в окно. Сквозь стекло почти ничего не видно — большой темный холл, свет везде выключен. Ручек на дверях снаружи нет, значит, открываются внутрь.

Он постоял несколько секунд совершенно неподвижно, потом осторожно надавил плечом. Никакого результата. Он заглянул еще раз, прикрывая глаза с боков ладонями, — надо увидеть, где ручка замка. Обычная поворотная ручка, насколько он смог разглядеть. Кристофер нажал на дверь еще раз, посильней, и ему показалось, что она поддалась. Совсем чуть-чуть.

Нет, так не пойдет. Чтобы выдавить дверь, нужно налечь как следует. Шума не оберешься. У него в запасе была еще одна возможность. Разбить стекло рукояткой пистолета, легким одиночным ударом, и осторожно, по частям, вынуть стекло. Он не был уверен, что ему это удастся, хотя он видел такое в фильме. Там все прошло без сучка без задоринки. Главное, не допустить, чтобы большой кусок стекла свалился на пол.

А один короткий удар никто не заметит. На втором этаже, где спальня, скорее всего, вообще ничего не будет слышно. А даже если кто-то проснется — прислушается, решит, что кошка, повернется на другой бок и опять заснет. Но это значит, что несколько минут после удара надо выждать, чтобы была полная тишина.

Он достал пистолет из кармана. Досчитал до пяти и ударил. Послышался звон — очевидно, какие-то кусочки стекла все же полетели на пол. Кристофер присел на корточки у стены, чтобы его не было видно, и снял пистолет с предохранителя — если Якоб Вильниус выйдет на крыльцо, он тут же выстрелит.

Он прислушался. Тишина и темнота. Он подождал еще пару минут, поднялся и заглянул внутрь. Отверстие в стекле достаточно велико, чтобы просунуть руку, но в темноте он не разглядел, что рамы двойные, а это значит, ему придется ударить еще раз.

Как можно быть таким идиотом? — обругал он себя. Конечно, двустворчатые двери, но еще и двойные. В фильме, наверное, дело происходило в какой-нибудь стране потеплее.

В доме по-прежнему было тихо. Он потихоньку выбрал почти все наружное стекло, не уронив ни осколка. Пора. Он поднял пистолет, ударил — и в ту же секунду в доме зажегся свет.

В дверях холла стоял Якоб Вильниус, совершенно голый. Кристофер помедлил секунду и всей тяжестью бросился на дверь. Хруст дерева, оглушительный грохот — он вломился в холл в дожде осколков и остановился.

Якоб стоял неподвижно, уставясь на него. В руке у него что-то было, Кристофер даже не сразу понял что именно. Каминные щипцы. Кристофера охватило состояние восторга, чуть ли не экстаза. За спиной Якоба он увидел силуэт Кристины. Она была замотана в красное банное полотенце, в руке у нее тоже что-то было.

Каминные щипцы против пистолета! Смех, да и только!

Кристофер поднял оружие. Кристина пронзительно закричала. Якоб, не выпуская щипцы, поднял обе руки — дурацкий жест… он что, собрался сдаться?

Кристофер коротко хохотнул и нажал спусковой крючок.

Щелчок. Короткий пустой щелчок. Он нажал еще раз.

Опять щелчок.

Якоб опустил руки и сделал шаг по направлению к нему.

В третий раз не было даже щелчка — механизм заклинило.

Кристофер уставился на руку с пистолетом, потом перевел взгляд на Кристину… она стояла позади Якоба, совершенно неподвижно, словно парализованная ужасом. Ее большой живот выпирал из-под полотенца… что же у нее в руке?

И Кристофер услышал дикий, нечеловеческий рев. Он не сразу понял, что кричит он сам. Якоб Вильниус был уже совсем близко.

Глава 43

Звонок мобильника застал Гуннара Барбаротти в ресторане — он спустился позавтракать.

Это была Эва Бакман.

— Это ты? — поинтересовалась она. — Ты что, слинял в Стокгольм?

Поколебавшись, Гуннар решил признаться — да, он в Стокгольме.

— Хорошо. Знаешь, ты, наверное, был прав.

— В каком смысле?

— Я утром говорила с Молльбергом. Собственно, это он мне позвонил. Хотел найти тебя, но твой мобильник не отвечал.

Только сейчас Гуннар вспомнил: на дисплее была надпись «Новое сообщение».

— Я, наверное, был в душе.

— Понятно. Как бы там ни было, в полицию позвонил некий Олле Римборг. Примерно с час назад.

Он посмотрел на часы — без четверти десять.

— Олле Римборг?

— Олле Римборг. Ты знаешь, кто это?

— Понятия не имею.

Эва прокашлялась.

— Он… среди всего прочего подрабатывает ночным портье в отеле «Чимлинге». Хотел позвонить в полицию раньше… говорит, даже звонил, но связь прервалась. Это, вообще говоря, безобразие, надо поставить вопрос…

— Что он хотел? У меня в тарелке остывает яйцо.

— Крутое?

— Крутое. Давай к делу.

— Крутые яйца надо есть холодными. Потом объясню почему. Так вот, этот самый Олле Римборг дежурил в отеле ночью, когда исчез Хенрик Грундт. В ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря…

— Я знаю, когда исчез Хенрик Грундт.

— Вот и хорошо. Итак, Олле Римборг в эту ночь дежурил, и он утверждает, что Якоб Вильниус в три часа ночи вернулся в отель.

— Что?!

— Повторяю для непонятливых. Олле Римборг, ночной портье отеля «Чимлинге», сегодня утром в разговоре с полицейским инспектором Геральдом Мелльбергом по прозвищу Молльберг сообщил, что Якоб Вильниус, который уехал в Стокгольм незадолго до полуночи, до Стокгольма не доехал, а вернулся в отель в три часа ночи… в ту самую ночь.

— Что за бред ты несешь?

— Вот именно. Что за бред я несу? Или, вернее, что за бред несет Олле Римборг?

Гуннар Барбаротти долго молчал.

— Это может ничего и не значить.

— Полностью с тобой согласна. Но… если это значит что-то, то…. что это значит? Попробуй ответить на этот вопрос, а не на вопрос, значит ли это что-то или нет.

— Спасибо за разъяснение. А потом… а потом они оба рано утром уехали в Стокгольм?

— Оба три. Инспектор забыл про Кельвина, а в остальном совершенно прав. Они уехали из отеля без четверти восемь.

Инспектор Гуннар Барбаротти с отвращением посмотрел на лежащее перед ним яйцо. Если бы у меня в крови циркулировало хотя бы на стакан меньше красного вина, подумал он, я наверняка соображал бы лучше. Куда это все нас ведет?

— Куда это все ведет? — спросил он вслух. — У тебя было время подумать?

— Четверть часа. Даже больше — минут шестнадцать. Но все равно мало, так что анализ еще не готов.

— Он сказал что-нибудь еще, этот Олле Римборг?

— По-моему, это все…

— Но ты сама с ним не говорила?

— Нет. Только с Молльбергом.

— А с чего он вообще позвонил? Может быть, Якоб Вильниус как-то странно вел себя в ту ночь?

— Нет… не думаю.

— Не думаешь?

— Не думаю. Но сам факт… уехал в двенадцать, вернулся в три, опять уехал в восемь, и все это в ту ночь, когда исчез племянник жены… я бы тоже позвонила. К тому же намного раньше. Хотя момент он выбрал удачный — ты как раз в Стокгольме и ешь крутые яйца. Но ты, должно быть, уже поговорил с господином телепродюсером Вильниусом?

— Только с его женой, — признался Гуннар Барбаротти.

— Вот как? Тогда имеет смысл поговорить и с ним… Может быть, его бывшая жена в чем-то права…

— После ланча я его из-под земли достану, — пообещал Барбаротти. — Кстати, у тебя есть номер этого Олле Римборга?

Записав номер, он нажал кнопку отбоя и одним ловким движением снес «голову» у полуостывшего яйца. Я, собственно, так и намеревался… но что все это может значить?

Что?

* * *

Лейф Грундт нервничал.

— Что значит, не знаешь, где он? — чуть не крикнул он в трубку.

— Наверное, в поезде, — сказала Берит Спаак. — Успокойся, ради бога. Или лежит и спит у этого своего приятеля. Еще только десять часов.

— Четверть одиннадцатого! В Сундсвале, по крайней мере… А телефон этого приятеля он оставил?

— Нет… сказал только, что его зовут… по-моему, Оскар.

— По-твоему, Оскар? Берит, ты в своем уме? Ты что, не могла толком узнать, у кого он собрался ночевать? Мобильник у него молчит…

— Ну и что? Аккумулятор сел, мало ли что… Что с тобой, Лейф? Если уж ты так за него боишься, зачем вообще отправлял паренька в Упсалу? Сидел бы и сидел в Сундсвале. Мальчику пятнадцать лет, он попросил разрешения переночевать у своего приятеля… что здесь такого?

— Он ничего мне не говорил об этом…

— Не говорил? А мне говорил… Так что это твоя проблема, а не моя.