Руденко. Генеральный прокурор СССР - Александр Звягинцев

«Я изучил и доложил, что в книге содержится огромный материал, причем наряду с суждениями и выводами автора там огромный массив фактов, которые либо соответствуют действительности, либо ложны… Я и сейчас думаю, что не все отдельные факты абсолютно точны. Это теперь мы все так много знаем о том периоде. А тогда – только слухи… Было очень страшно верить…

Но я был обязан выяснить, соответствует ли изложенный материал действительности или это вымысел, клевета. Я и запросил компетентные инстанции, могут ли они опровергнуть приведенные автором факты. Инстанции ответили, что опровергнуть массив фактов возможности нет.

И тогда я получил указание возбудить уголовное дело и допросить Солженицына. Допросить не удалось: несмотря на неоднократные вызовы, он в прокуратуру не являлся. Руденко предписал доставить его приводом. Я вынес постановление о приводе Солженицына и отправился за ним лично, благо он жил на улице Горького, неподалеку от Прокуратуры СССР.

…Дело Солженицына только формально вел я. Все мои действия через Генерального прокурора направлялись политическим руководством. И доставить Солженицына мне предписали не в здание прокуратуры, в мой кабинет, а в Лефортовский следственный изолятор КГБ СССР…

Солженицын действительно ожидал ареста, и у него все было готово. Он быстро оделся и все заранее приготовленные вещи, уже, видимо, ему послужившие в лагере, сложил в мешок с нашитым полотнищем шведского флага. Я попросил его вывернуть мешок флагом внутрь, что он и сделал без возражений.

К моменту нашего приезда в Лефортово было уже найдено политическое решение, которое и определило дальнейшие действия руководства Прокуратуры СССР. Решение это состояло в том, что Солженицын должен быть лишен советского гражданства и выдворен из СССР…

Конечно, судьбу Солженицына решали не на Пушкинской! Но полагаю, что Руденко, опытный и изобретательный юрист, нашел такую форму, которая могла бы придать если не видимость законности, то, по крайней мере, видимость здравого смысла тому, что произошло. Мне предписали возбудить в отношении Солженицына уголовное дело по обвинению не в антисоветской агитации и пропаганде, а по обвинению в измене Родине…

Здесь-то, как я думаю, и обнаруживается „юридический вклад” Руденко. Ведь доказать, что Солженицын в „Архипелаге ГУЛАГ” оклеветал Советскую власть, было невозможно даже в то время. А задача состояла в том, чтобы его из СССР удалить. Как? Обвинив Солженицына в более тяжком преступлении – измене Родине, Прокуратура парадоксальным образом смягчила ситуацию. Политическая власть, вмешавшись и лишив Солженицына гражданства, снимала все юридические проблемы, ибо не может изменить Родине человек, не являющийся более ее гражданином. Стало быть, уголовное дело автоматически прекращается… Все это решали, конечно, не я и, думаю, не Руденко, но именно он, по-моему, мог подсказать этот вариант».

В похожем ключе Руденко пришлось заниматься и «проблемой» Сахарова. Проблему «решили», выслав в январе 1980 года академика в город Горький.

Что же касается дела Солженицына, то в 1991 году последним Генеральным прокурором СССР Николаем Трубиным были изменены основания прекращения уголовного дела в отношении него (дело прекращалось в связи с отсутствием в действиях опального писателя состава преступления), о чем незамедлительно была направлена телеграмма в США, штат Вермонт, город Кавендиш, где жил тогда Солженицын, с принесением ему извинения за неправомерные действия работников Прокуратуры Союза ССР (дело было прекращено в 1974 году по не реабилитирующим основаниям).

Однако телеграмму, которую готовил тогда автор этой книги, увы, Александру Исаевичу в городе Кавендише (штата Вермонт, США) сразу не вручили на том основании, что в ней не был указан дом, в котором вот уже много лет проживал нобелевский лауреат. Тогда, подготовив сообщение для передачи в средства массовой информации под рубрикой «В Прокуратуре Союза

ССР», я отправился к главному редактору программы «Время» О. В. Какучая, с которым у меня сложились довольно дружеские отношения. Выслушав мой рассказ, Ольвар Варламович без всяких формальностей тут же распорядился сообщить в программе «Время» о реабилитации А. И. Солженицына. Вскоре все увидели на экране и самого Александра Исаевича, узнавшего эту новость.

Повторная телеграмма, отправленная мной адресату, уже не вернулась. Вероятно, местные власти из СМИ наконец-то догадались, что у них в городе проживает всемирно известный писатель.

Перед тем как перейти к очередному этапу жизни и деятельности «патриарха советской прокуратуры», хочется рассказать более подробно еще об одном из его многочисленных соратников. И не только для того, чтобы показать, как «короля играет свита» и в каких исторических условиях работал Руденко, какое давление он порой испытывал, с какими трудностями сталкивался, а скорее для того, чтобы показать, каким было то поколение послевоенных советских прокуроров…

Коллеги и соратники

Борис Васильевич Кравцов родился 28 декабря 1922 года в Москве, на территории Кремля, где до пятилетнего возраста проживал в квартире номер семь Потешного дворца. Свое название дворец получил от так называемых потех, или представлений, устраиваемых здесь время от времени при царе Алексее Михайловиче, а позднее – императрицами Анной Иоанновной и Елизаветой Петровной. Они останавливались во дворце, когда приезжали в Москву на коронацию.

После Октябрьской революции в Потешном дворце поселились рабочие и служащие Кремля и Совнаркома РСФСР. Одним из них и был отец Кравцова, Василий Алексеевич, состоявший курьером при Председателе Совнаркома Ленине. Ему не было тогда еще и тридцати лет. Наряду с курьерскими, Василий Кравцов выполнял еще и обязанности истопника, отапливая кабинет вождя революции. Ленин любил, чтобы в кабинете всегда была «бодрящая» температура – не больше четырнадцати градусов.

Василий Кравцов состоял в браке с Гликерией Львовной, которая вела домашнее хозяйство. В их семье было трое детей, старшая дочь Валентина, средний сын Борис и младший – Анатолий. В детстве Борис вместе со своими друзьями частенько играл прямо под окнами кабинета Сталина. Тогдашний генсек через оконное стекло иногда грозил ребятишкам своей неизменной трубкой, когда они слишком шалили.

В 1930 году Борис поступил в 131-ю московскую среднюю школу в тихом Леонтьевском переулке. Любимыми его предметами были литература и история, а также точные науки – физика и геометрия. Как и все юноши того времени, Борис увлекался спортом. Мечтал о морской службе и даже собирался поступать в Севастопольское военно-морское училище.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});