Золото - Сизя Зике

- Hу, это я так только сказал, - запинается он, - но ведь мы могли бы поговорить об этом спокойно.

И он бросает ненавистный взгляд на Барбароху, который затянул его в эту западню.

- Действительно, так оно будет лучше, а то, если и дальше будешь много базарить, брошу тебя в яму.

Восхищенные тем, как повернулось дело, мужички начинают скандировать: "В яму! В яму!" До несчастного мусора доходит, что совершенно перестал контролировать ситуацию, и теперь уже пытается спасти свою шкуру.

- Извините, но я ведь не знал. Я делаю лишь то, что мне приказывают: вполне возможно, что мне дали неправильные сведения - ведь это он меня привел.

Он показывает на Барбароху, который, вынюхав, к чему идут дела, отступает и пробует потихонечку смыться.

- Хватайте его, - приказываю я своим людям, - и притащите его сюда.

Барбароха не успевает сделать следующий шаг, как его уже хватают десяток пар рук, и вот он уже стоит передо мной, весь трясясь от перепуга. Разворачиваю его и выписываю ему шикарнейший пинок под задницу. По моему примеру мужички тоже подходят и с явным удовольствием пытаются перещеголять друг друга в пинках. Барбароха вырывается, оставив у них в руках клочья своей рубахи, и смывается. Люди же возвращаются к мусору, который чувствует, что и для него это может плохо закончиться.

- Вы правы, - говорит он, - и правильно сделали, что проучили его: это лжец, и я напишу об этом в своем рапорте. Hу ладно, я уже должен идти, дорога далекая.

- Да что ты, времени еще куча, посиди с нами немного, расслабься, говорю я и беру за руку, заставляя присесть.

Мои работнички начинают его слегка подталкивать и сбивают с него фуражку в воду. Все имели дело с законом и ненавидят полицейский мундир. А кроме того, в Коста Рике мусора не имеют ни малейшей подготовки, потому что все время меняются: из них такие же полицейские, как из сапожника столяр, уже через пару месяцев они могут заниматься чем-нибудь совершенно другим. А уж несколько приятельских подзатыльников совершенно лишают парня уверенности.

- Дон Хуан Карлос, - очень серьезно обращается ко мне Кунадо, самый большой извращенец в нашей компашке. - Мы с Уайтом считаем, что у него весьма миленькое личико, и очень хотелось бы его оттрахать. Можно?

А вот это довольно забавная идея. мусорок делается совершенно зеленым, а Кунадо в это время гладит его по голове. Прежде чем ответить, я минуточку раздумываю, чтобы хлопец подольше помандражировал.

- Hет, ребята, это было бы нехорошо. Hе следует иметь слишком много неприятностей с законом. Оставьте, ему еще так далеко идти.

Хватит шуток, мне не хочется, чтобы все это зашло слишком далеко: полицейский может еще вспомнить, что он при оружии.

Он пожимает мне руку, благодарит, еще раз пожимает руку и быстренько уходит, радуясь тому, что удалось так дешево уйти с жизнью, если не считать мокрую фуражку в руке.

Когда мы возвращаемся в полдень с работы, парни все еще возбуждены.

- Поросенка, поросенка! - кричат они.

Поросят Барбарохи гонят от дома, двух хватают и подвешивают за ноги. Присоединяюсь к общему требованию и убиваю одного, а немного подумав, еще одного: в конце концов, Барбароха угощает.

Вечером пируем. Оба поросенка присутствуют на столе в жаренном виде. Спасибо, Барбароха!

* * *

Дон Низаро сдался. Вот уже несколько дней, не разгибаясь: он работает с катиадорой под неусыпным надзором Николя. Вчера он добыл самородок весом в восемьдесят два грамма: как только он появился в катиадоре, Николя тут же выхватывает его и приносит мне - и такое вот отсутствие доверия наверняка беспокоит старика. Сегодня утром, когда все собирались выходить на работы к реке, после долгих колебаний он попросил меня переговорить с ним в четыре глаза, а затем вообще начинает рыдать:

- Ты мне не веришь, Хуан Карлос, я же чувствую это, но ведь, на самом деле, я готов для тебя сделать все, что угодно.

Потерявший всякие остатки достоинства старик, плачущий мне в жилетку, скорее раздражает меня, чем трогает, его слезы мне отвратительны.

- Да ладно, нечего беспокоиться, я никому не верю, как тебе, так и другим. За работу, мы и так теряем время.

Через десять минут он вновь крутит катиадору, хотя у него болит спина, и мне кажется, что очень скоро он и сам уйдет. Бедняга, помимо собственных проблем он еще должен быть серьезно обеспокоен здоровьем своих доченек...

Тут следует сказать, что я утратил к семейке Низаро всяческую симпатию; добросердечие эти люди воспринимают как слабость. Когда мои мужички ходили в Гуэрро, то останавливались перекусить у жены Низаро, и счет, который выставила в конце концов толстуха, оказался довольно-таки преувеличенным. Благодаря мне, он строит себе дом и, вместо того, чтобы быть мне благодарными, постоянно морочат голову. К тому же я уже не могу вынести самого вида двух уродливых коровищ, их разнесло уже совершенно неприличным образом - это становится буквально вульгарным. Их полнота мешает мне и беспокоит, и вообще становится похожей на болезнь.

Потому-то я решил, при участии Уайта и с помощью слабительного средства, привезенного Джимми из Пальмар, со всей тщательностью о них позаботиться. Это средство для животных, а порции, которые мы им незаметно подсовываем уже несколько дней, рассчитаны на слона. Первые разы Джимми и Уайт подсыпали лекарство им в тарелки - результаты были катастрофическими, и мне кажется, что предсказание Читы вскоре станет реальностью. Буквально за пару дней кожа у толстух становится зеленоватой.

Обеспокоенный их нездоровым видом, каждое утро я пою их отваром, о составе которого можете догадаться сами, и приказываю все так же незаметно подсыпать слабительное им в еду. Теперь все свое время они проводят в сортире: каждые десять минут то одна, а то и обе одновременно, подстегиваемые потоками рвущегося на свободу дерьма, они бегут в срачник. Конечно, "бегут" - это сильное преувеличение, потому что им мешают их громадные задницы, так что им остается лишь комично колыхаться из стороны в сторону, сжав ягодицы, пытаясь передвигаться как можно скорее. По мере того, как идет время, они начинают худеть - прогресс налицо. Мужички жалуются, что сортир все время занят одним или обоими мешками с дерьмом, которые как раз опорожняются, и комментируют, гогоча, их неожиданные забеги в сторону туалета, а так же настоящие концерты разнообразнейших звуков, раздающихся оттуда: видок толстухи, спешащей на горшок или обратно, уже делается привычной деталью пейзажа.

С запавшими щеками и восковой кожей они перемещаются, выделяя постоянный запах дерьма, запах, абсолютно соответствующий их внешнему виду. Делящая с ними комнату Марсела все время жалуется, и не без причины, ведь это истинная зараза. Когда, после вечных обращений общественности, я собираюсь их выкинуть с ранчо, они сами объявляют о своем уходе, что, вообще-то, будет чрезвычайно трудным делом: потому что из сортира они практически не выходят. В конце концов они-таки уходят, выпив последнюю чашку отвара и стиснув задницы. Все хохочут и издеваются над ними. Макс, хотя и без особого восторга, их сопровождает. Возвращается он поздно, из-за того, что приходилось неоднократно останавливаться по дороге, но - замечает он - теперь нельзя будет заблудиться, достаточно будет идти на запах дерьма.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});