На дальних рубежах - Мельников Геннадий Иванович

Вслед за побито-понурившимся китайцем Ватацубаси обошел посольский особняк и подошел к его южному фасаду, на крыльце которого сидел казак-забайкалец и курил трубку. Ворота на Посольскую улицу были распахнуты, молодой человек только что вывел на улицу прекрасного вороного коня, ступил в стремя, вспрыгнул в седло и, толкая коня коленями, направил его к каналу, в сторону японской миссии.

Проводив всадника взглядом, казак, глубоко затянувшись, лениво поглядел на китайца.

— Здорово, Лю, кого привел?

— Моя мало-мало заболеть еси, сына привел, помогать надо.

— И когда это ты раздобыл себе сына?

— Его Тяньцзине работай, рикша бегай, — объяснил китаец.

— Ну, давай, — махнул трубкой казак, потеряв к ним интерес.

Поднявшись по ступенькам, они вошли в темную прохладу дома. Открытая дверь из прихожей вела в канцелярию, как Ватацубаси понял по столу с медным чернильным прибором, застекленным шкафам с картонными папками в мраморных разводах, высокой конторке у окна, железному простенькому сейфу и ряду стульев у стены. Из прихожей дверь направо вела в квартиру первого секретаря посольства, что буркнул ему слуга-китаец, а налево — в жилые апартаменты господина русского посланника. Уже из канцелярии дверь вела в кабинет посланника, окнами на северную, затененную сторону, как он понял, в зелень сада. В углу на гвоздике висел веник, и стояли ведро и два медных тазика, а в них лежали тряпки, кусок мыла, пемза… И началась уборка дома. Они мыли, и терли, и скребли, и носили воду из колодца у конюшни, и опять мыли, терли, скребли… весь дом, начиная с канцелярии и кабинета посланника, открытые окна которого действительно выходили в сад, потом пять комнат господина русского первого секретаря посольства, и уже за полдень принялись за апартаменты поздно проснувшегося господина посланника. Пообедал Ватацубаси принесенным с кухни слугой-китайцем специально для них сваренным рисом.

— Казаки кушать давал, — объяснил Лю по-русски, как-то поняв, что его русский Ватацубаси поймет лучше, чем китайский. Отобедав, они отправились убирать двор перед посольством, потом дорожки в правой части миссии, вокруг домиков персонала, и к концу дня принялись убирать вокруг конюшни, уборной и сарая с оставшимися от зимы дровами.

Вечером он подробно рассказал обо всем полковнику Шиба и господину советнику Сугияма и предложил забраться в русское посольство этой же ночью, но они велели не спешить, помогать слуге-китайцу не менее недели, тщательно ознакомиться и привыкнуть к русской миссии и кабинету посланника.

Каждый вечер он рассказывал внимательно слушавшим господам Шиба и Сугияма о мельчайших деталях обстановки в здании русской миссии, и они перебирали разные варианты планов похищения бумаг.

Наконец было решено провести операцию в ночь с субботы на воскресенье, с учетом того, что в этот вечер у господина Кассини обязательно будут гости, выпьют они крепко и разойдутся не ранее часа ночи. В два часа Ватацубаси с фанзы переберется на крышу конюшни, спрыгнет в проход между конюшней и дровяным сараем, пользуясь новолунием и обычным безлюдьем, пересечет прыжком дворик перед конюшней, и садом прокрадется к окну кабинета посланника. Ночи стоят душные, поэтому окон не закрывают, и он легко сможет проникнуть в кабинет. Там он, подсвечивая себе фонариком, откроет сейф, сложит из него все бумаги в сумку, а если их окажется много, то переберет в поисках самых, с его точки зрения, интересных, и прежним путем вернется на крышу фанзы. Сейф в канцелярии было решено не трогать, так как господин советник Сугияма сказал, что особо ценных бумаг там и быть не должно, их хранит у себя посланник. И, во-вторых, дверь из канцелярии постоянно открыта в прихожую, а та — на крыльцо, где всегда дежурит казак. Слуга-китаец и «студент» из японской миссии помогут ему доставить бумаги в посольство, а за воскресный день все документы будут перефотографированы. В ночь на понедельник он должен будет вернуть бумаги в сейф и постараться положить их в том же порядке, как они лежали. Китаец Лю, как опасный свидетель и возможный предатель, будет ликвидирован.

В субботу, отработав, как обычно, вместе с Лю на уборке в миссии, Ватацубаси кружным путем вернулся в свою комнату, плотно поел и крепко уснул. Собою он владел, и пугать возможными неприятностями не собирался.

В полночь господин полковник Шиба разбудил его. Он быстро встал, умылся, поел и вскоре к нему зашел Итиро Кэбура сообщить, что гости русского посланника разошлись. Ватацубаси и полковник Шиба еще раз обсудили все варианты действий на непредвиденные случаи и, сопровождаемые Итиро, отправились к фанзе китайца Лю.

Итиро Кэбура поднял спавшего Лю и велел ему проводить на крышу и помочь перебраться на конюшню русской миссии господина Ватацубаси. Хотя китаец Лю и давно ожидал чего-то подобного, знал, что за украденные у русских рис и вино ему придется заплатить высокую цену, но руки и ноги ему едва повиновались. Освещенное жалким желтым огоньком масляной плошки его лицо, мокрое от пота, умоляюще тряслось. Предчувствие самого ужасного томило его.

— Генерал, не ходи, — просил он, — я чувствую худо, не ходи… Итиро дернул его за руку:

— Молчи, — и пригрозил револьвером.

С крыши фанзы Ватацубаси качнулся вперед, поймал руками остро затесанные бревна частокола, подтянулся и перебросил ногу на крышу конюшни. Внизу всхрапнул, переступил и тяжело оперся о стену проснувшийся конь. Ватацубаси затаился. Не менее минуты он провел на крыше здания, вслушиваясь в темноту, потом, низко пригнувшись, спрыгнул вниз, в проход между конюшней и сараем. Конь еще раз всхрапнул. Все расстояние от конюшни до садика, от клумбы к клумбе и до четвертого окна от угла здания миссии были им неоднократно промеряны шагами и обостренно точно лежали в памяти. Лишь тихонько похрустывал песок под ногами, да били по лицу глянцевитые крупные листья магнолий.

Но вот и нужное окно на смутно белеющей стене посольского особняка. Притаившись, он еще пару минут посидел в кустах, поднялся, отодвинул рукой чуть шуршащий полог противомоскитной сетки и заглянул в комнату. Было темно, тихо, тревожно и таинственно. Он стал коленями на подоконник, вынул из кармана платок и обтер подошвы сандалий, чтобы не оставлять на полу влажной земли. Тихонечко опустился в кабинет и замер. Вдруг в ночной тиши спящего дома раздались шаги, и голос русского посланника спросил:

— Не спишь, Тарас?

— Никак нет, господин граф, — ответил дежуривший на крыльце у открытых дверей дома казак.

Шаги раздались ближе, дверь из канцелярии в кабинет распахнулась, и на пороге с канделябром о три свечи показался посланник граф Кассини. Ватацубаси едва успел присесть за письменный стол, стоявший у правой стены, боком к окну.

Посланник сделал три нетвердых шага от двери к столу, поставил на него канделябр и обернулся к сейфу.

Замерев, Ватацубаси выглядывал из-за угла столешницы, моля богов не мешать, увести русского посланника и не позволить ему позвать для какой-нибудь надобности в кабинет казака, иначе непременно его обнаружат.

Но посланник потыкал, не попадая, в скважину ключом, негромко щелкнул замок, и дверь сейфа медленно отворилась. Граф вынул левой рукой из кармана синего атласного халата сверток бумаг и положил их на среднюю полку. Потом закрыл сейф, сунул ключ в карман, взял канделябр, повернулся, освещая и осматривая кабинет, и вышел, тихо прикрыв дверь. На этот раз он не сказал казаку ни слова, прошел к себе, и было слышно, как там глухо стукнули три двери и скрипели половицы.

Дом опять погрузился в сонную тишину. Затаив дыхание, Ватацубаси слушал и слушал, потом начал считать про себя, решив, что счета до пятидесяти будет достаточно, казака сморит сон. Досчитал, выдохнул воздух, настраиваясь на первое движение, но передумал и еще раз досчитал до пятидесяти.

В доме было тихо и сонно.

Крадучись, чтобы не скрипнули половицы, он подошел к сейфу, ласково погладил его, уговаривая не противиться, в полной темноте нащупал отверстие замка, тихонечко вставил ключ, замер, прислушиваясь, но все было спокойно.