Топи и выси моего сердца. Дневник - Дарья Александровна Дугина

оборону.

Затоплений нет. Нет ураганов. Я становлюсь счастливой, стоит мне увидеть этот город.

Во мне есть ось – стабильная, хоть и снаружи я не уверенная. Снаружи зàмок не склеен. Внутри я приобрела крест. Мой теплый, раскатистый крест +.

12 / 07

Ты закрываешь глаза. В этот момент кто-то проживает жизнь.

Кто-то покрывается синяками.

Кто-то пытается утонуть.

Какой-то мотылек разбивает часть крыла о пыльцу фонарей, принимая их за маяки.

Какие-то корабли трескаются и становятся рыбами холодных океанов, в которых всегда опасно быть грустным.

Кто-то надрезает кору, чтобы увидеть, как вытекает сок из кожи лесов.

Кто-то надрывает канат, по которому идет теория прогресса.

Кто-то вдыхает эволюцию парадигмальных оснований[497].

Кто-то спотыкается, не о Гоголя и не о Пушкина, сбивает лезвия коленок, встает и проходит в той же тоске к горизонту. Или горизонт исчезает, или кто-то ломает пятую плюсничную кость на ступне, не принимая это за жест слома.

А потом ты открываешь глаза – перед тобой, возможно, сумерки. Ты в телогрейке своей старинной кожи, охранявшей тебя с рождения – тело-костюм, тело-одеяние души, маленькая мода подлунного мира.

Твои левые руки перетекают в недвижимый свет, который слоится под вечер комариным шепотом.

Вокруг тебя – деревянные запястья, вокруг – тебя играют сверчки в дионисийскую улыбку предстоящей ночи.

Ты в аду, «ведь надо быть абсолютно современным»[498].

14 / 07

FELIZI’A.

Она родилась в тонкой ткани фиалкового рассвета на поле метафор – там, где мотыльки летают в пасмурные времена, когда волны дождя совершают набеги в густые леса – леса, дышащие влагой. Болота-родители, скрывающие в себе великую мать, алхимическое делание тайных катышек почв. Почвы живые, они умеют дышать, дыханием и сумраком завлекают тонущих в странах грез.

Фелиция часто ходила по городам, ее поражали искусственные горы, которых она немного боялась. Высотки она считала молниями, пришедшими с небес и завязшими в асфальтовых безднах. Котлован погружения.

Однажды Фелиция родилась во мне. Она родилась во мне, когда я стояла на полотне век на крыше под раскатистой патокой кружащихся цветов. Я начала мыслить «Фелицией» смерть. Боялась ли она? Несла ли радость перед лицом смерти? Я была одержима ей. Как представляла она себе падение и были ли она участником его? Как смотрит со стороны утопленник на воду, проникающую в его легкие? Как видит он воду, давящую на структуры его сердца? Какой вкус несет вода утопленнику?

Фелиция вырывалась изнутри словами, а потом и криками, слезами, тоской и беспокойством.

Беспокойное присутствие Фелиции. Она непостоянна, она может покинуть, а может прийти неожиданно.

22 / 12

Прогулки неразрывной Франции.

Закаты, рассветы, раскатистые валуны облаков над нами, незамеченные еще никем или не-проинтерпретированные. Интерпретация стоит сил души. Интерпретации стоят целых состояний сердца. Мыслим ли мы облаками? Мыслят ли они нас? Слепы ли они в своем полете над нашими полями? Над городами, покрытыми пылью хладнокровия и новой диктатуры – той, что пришла незаметно в рамках великого освобождения.

Мы рассекали город, рассекали его неистово, так как могут это делать корабли в шторм, принося малые шрамы гигантским вздымающимся от самореализации волнами. Волны предназначены, чтобы быть грустными. Небо, чтобы думать. Небо всегда мыслит нас, в каждом маршруте своего облака.

Мы шли по огромным набережным, рассеченным сотнями мостов и улыбок (а ведь таких искусственных – искусственный рай, который выстроили другие в ложе своего существования). Европа давно обрела покой, ее кладбища больше не находятся в границах каменных стен. Европа стала кладбищем, опустошенным и разворованным.

Тонкие перипетии ветров. Мы поднимались на горы, видели, как солнце легонько прикасается, клонясь к закатам, к воде и верхушкам деревьев. Солнце еще не нашло переводчика в озерах. Вокруг были тонкие звуки прогоркших птиц и чистые глаза озерных уток.

Мы гуляли по заповеднику «Твин Пикс», но все, что теперь окунуло браслеты, кольца и локти в мраморный омут современности, дышит «Твин Пиксом». Тотальная неопределенность, потерянный край, заброшенный.

Есть ли грусть в «Твин Пиксе»? Есть ли в этом городе то, что может дать лишь намек на приближение к…

Ответ отрицательный. Тут выжжено все.

Dasein has refused[499]…

О, обреченные, как вы несетесь к бездне, отрицая законы Абсолюта. О, обреченные! Как тянете вы меня в ваш водопад проодоса[500]. Вертикальные воды отныне текут только вниз.

DASEIN HAS REFUSED.

31 / 12

Сбокалом в руке.

Прожила еще год, неожиданно. Внутри еще я гуляю по Парижу, где мне было всегда одиноко, и я понимала Францию лишь через политику и одиночество.

Я обрела определенную степень героизма перед неизбежным приговором человека. Теперь я его воспринимаю со внутренним покоем. Внутренние воды еле двигаются.

Я не потерялась в этом году, хоть и потеряла вечера. Я стала учиться быть взрослой, безответственно-взрослой и, наверное, могло получиться.

Моя зима. Январь прошел во влюбленности – в ожиданании того, кто позднее оказался соткан лишь из моих чаяний.

Февраль привел к Франции – черным платьям и бордовой помаде.

Март – к вечерам без сна и слезам.

В апреле я стала понимать волокна музыки. Мы стали говорить с Федей[501], и то темное существование моей улицы Бегль 89 было освещено надеждами.

Потом политический май и мой первый вечер в Москве, когда рассветы были по-весеннему мягкими, и стало подступать тепло.

Come on влюбленности, стильные тусовки, сломанная нога, восстановление в институте.

И в сентябре я была на Родине. Я ходила с портфелем в болотной парке и подводила глаза хвостами ласточек. Я говорила и иногда прогуливала.

Я видела дым и перестала проносить дионисийство в каждый день.

Потом были концерты. И встречи. Их было мало.

А потом мне стало 21, и я плакала мою 21-ю первую ночь.

Потом сессионные декады, прошедшие изматывающие.

И сейчас я сижу снова на балконах моего темного города, исчерченного родинками фонарей и внутри чувствую возведенные крепости.

Главное чувство этого года: одиночество.

Музыка: постижение ее сущностей, космос и пещеры закрытых глаз.

Дружба: Урсула – Натан и Вилли, с которыми у меня снова конфликт.

Вечора года: сломанная нога после свадьбы Юли[502].

Учеба: сданный Никонов[503] и зачеты и лекции Мигунова[504]. Знакомство с Историей Русской Философии: сложнее.

Dasein отказался

(2014)

4 / 01

Рецензия на DMR[505].

От легкого бриза, утопленного в солнце, фанка, из которого кораблями выходит голос Эзра Паунда, заканчивая утопающим в темных водах