Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Дильдина Светлана

Когда-то дед говорил про груз, который бросают на дно, не давая лодке уплыть. Обернулся. Всмотрелся в брата попристальней. В глазах младшего был не просто интерес, и не просто довольное осознание победы — так он смотрел на свое, что не подлежит обсуждению, и не будет выброшено просто так. Отлично.

Чинью привел к себе — она и повеселела, и смотрела просительно. Правда, устала: стоит ее сейчас отпустить, больно уж много всего на нее свалилось.

— Сейчас иди, отведут туда, где будете жить.

Она кивнула, продолжая послушно смотреть огромными карими глазами, умело подведенными, блестящими. Так и тянуло потрепать ее за ухом, словно грис, бросить небрежно: хорошая девочка…

— Он будет звать тебя еще не раз.

— Да? — испуг в ее глазах встрепенулся маленькой черной птицей. — Но я…

— Скажем так… ты ему понравилась. И еще кое-что, о чем пока знать не следует. Выдержишь?

— Я… не знаю… — прошептала вконец испуганная, но вместе с тем заинтригованная девушка. Ее выделяют из прочих… это приятно, более чем.

— На, — ловко бросил ей красивую золотую цепочку с хрустальными шариками на концах, бросил так, что та повисла на плече девушки, дополняя и преображая неброский наряд.

— Ахх… — засияла девчонка, и вскинула повлажневшие от счастья глаза, согласная на все, на любые жертвы.

**

Тейит

На сей раз Лайа встретила его не просто в другом зале — кажется, в другом конце этого каменного муравейника. Огонек не знал, действительно ли здесь настолько огромные расстояния, или он просто спускается в недра горы, ходя при этом по кругу. Но комната, где женщина его приняла, мальчишке понравилась: пускай не тот огромный зал, но и не серая высоченная нора, освещенная узкими полосами света из прорезей в камне, а место, где по-настоящему жили. Неважно, пусть вещей тут почти не было, все несло на себе отпечаток вкусов хозяйки: кресло с пушистым, затканным узором пледом, жаровня в виде лебедя, запах фиалок…

— Здесь я люблю сидеть и смотреть на закат, — сказала сидевшая в кресле Лайа, заметив, что он осматривается. Подле нее на столике поблескивали какие-то склянки и камешки.

— Твоя память хоть что-нибудь сохранила? — вопрос застал мальчишку врасплох. — Что-нибудь из событий, пережитых тобой до встречи с южанами?

— Нет, элья.

— Хочешь, чтобы я помогла тебе вспомнить? — резко спросила Лайа, и хрустнула пальцами. — Я не хочу тебя принуждать. Если решишь не рассказывать, твое дело. Но разорвать паутину трудно, твое искреннее желание необходимо для этого.

— Я даже не знаю, хочу ли я вспоминать, — сказал Огонек. Он не доверял этой женщине, но сейчас не видел смысла хитрить. — Что такое эта паутина?

— Замок на памяти… ее накладывает уканэ, обладающий большой Силой, и рисунок у каждого свой. Распутать ее невероятно трудно — можно по ошибке не ослабить узел, а затянуть гораздо крепче. А если порвать… можно убить человека или сделать его идиотом.

— Настоящая паутина не вечна, может ли эта исчезнуть со временем?

Лайа слегка нахмурилась. Похаже, ее сердило, что он спрашивает сам, вместо того, чтобы послушно отвечать. Но она почему-то терпела.

— Мальчик, ничто не вечно, и ты в том числе. Ты хочешь все вспомнить в глубокой старости?

— Мне порой снятся кошмары, — тихо сказал Огонек. — Всё чаще. Этого не было раньше. Может быть, паутина… она ведь колеблется, когда паук ее задевает. Если я так вспоминаю?

Взгляд женщины стал острым, а голос, напротив, смягчился:

— Не исключаю такую возможность… у тебя сохранились в голове образы, и они начинают всплывать со дна. В тебе пробудили Силу, и это могло сжечь некоторые запоры. Быть может, со временем ты вспомнишь не так уж мало, и нам будет, за что зацепиться. Скажи, каковы твои кошмары?

— О, разные. Я вечно откуда-то убегаю, падаю, чудом спасаюсь. Это и огонь и вода, и скалы, — улыбнулся мальчишка. — Я просто не мог бы чудом избежать стольких опасностей наяву.

— Понятно, — вздохнула Лайа, откидываясь на спинку кресла. Внезапно Огонек испытал желание ей довериться — не потому, что она показалась приятной или безобидной, просто… а вдруг и впрямь что-то получится?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Но однажды я вспомнил птичку, серебряную.

— Интересно, — женщина вновь нахмурилась, на сей раз недоуменно, потом спросила: — Детская игрушка? Ты помнишь ее хорошо?

— Не знаю, элья.

— Можешь нарисовать? Это может пригодиться, и нам, и тебе.

— Да, элья, — Огонек на мгновение зажмурился. Птичку он никогда не забудет, как и обломок другой игрушки, далеко на юге… А потом в голову пришел еще один вопрос:

— Если окажется, что я знаю нечто важное, кто поручится, что меня попросту не убьют? Не лучше ли мне оставаться без прошлого?

— Какой ты беспокойный ребенок… Никто не желает тебе зла.

— Я уже прошел через это, элья.

Он всей кожей ощущал взгляд женщины, неприятный, как гудение роя диких ос. Но она вдруг улыбнулась — скорее, шевельнула уголком рта — и сказала:

— Не знаю, каких гарантий ты хочешь и не представляю, чему ты готов поверить. Но я готова показать, что я друг.

Она встала, извлекла из шкатулки прозрачный камень на серебряной цепочке:

— Носи, не снимая. Разрешаю тебе выходить в город. Этот самоцвет — твоя защита.

“Куда бы я ни пошел, наверняка будет слежка”, — подумал Огонек, но это не беспокоило. Напротив, он опасался каменного муравейника и не уверен был, что так уж хочет гулять по бесконечным уровням улочек. В Астале было много людей, но там и места, и зелени было много.

Однако он склонил голову и поблагодарил Лайа, стараясь, чтобы в голосе прозвучала радость.

**

— Что ты возишься с этим крысенком? — брезгливо сказала Элати; она видела с галереи, как полукровка выходил от сестры. — Подумаешь, его Сила! Ошибка природы, и только.

— Ее подарил Кайе Тайау.

— Да пусть хоть сам Хаос Изначальный! Он на юге и про свою игрушку давно уже позабыл.

— И все же… — Лайа задумчиво потерла подбородок, набросила на колени край пледа. — И эта паутина на памяти, интересно, знали про нее южане или нет? Я забыла спросить мальчишку. Могли и не знать, кому он сдался, если подумать. Так вот паутина… она запечатала его прошлое наглухо, без его согласия не распутать. Интересно, кто это сделал и зачем? Это должен быть мастер… Но силой тут ничего не добьешься. Я хочу, чтобы этот мальчишка с рук у меня ел, тогда есть шанс все распутать.

— Не заблуждайся. Это хитрый звереныш — иной бы с дикарями не выжил. И я видела, как он косит глазами по сторонам, пока шел. Ослабь мы надзор, сбежал бы мигом, леса он не боится. А перед тобой строит простачка.

— Это же прекрасно. Чем больше он играет, тем больше запутается, — худая рука протянулась над столиком, взяла пустой серебряный кубок и перевернула его, поставив со звоном. — Я все гадаю, откуда он, — проговорила Лайа. — Меня не покидает смутное ощущение, что черты мальчика чем-то знакомы мне. И говор у него странный, в нем и северное, и южное одновременно. В Чема и Уми все же иное наречие, хоть и намешано всякое. И он говорит… не как простые рабочие или земледельцы. Я могу представить любую историю, даже что он рожден южанкой из Сильнейших Родов, которая потом сплавила его на задворки. Но его речь все только запутывает. Ему между тринадцатью и пятнадцатью веснами, как ты сказала сама…

— Я тут подумала… Шестнадцать весен назад в сердце Тейит были послы, — произнесла Элати, привычно начиная ходить взад и вперед.

— И что же, анни? Они вполне могли сбить с толку какую-нибудь девицу, силой вряд ли взяли — скандал им не нужен. Но что потом? Девица родила и отвезла ребенка на южный прииск?

— Неужто даже ты не можешь заставить его вспомнить? — спросила Элати.

— Я сделала, что могла. Но полностью память вряд ли к нему вернется, в ближайшее время уж точно — запечатавший ее был очень силен и немного безумен, если я все поняла правильно. Есть только крохи, но вдруг. Вот птичка, — она подвинула к сестре кусочек тростниковой бумаги. — Мне будет очень приятно, если этим рисунком займешься ты тоже. У тебя ведь тоже везде свои люди. Но Лачи не должен знать ничего.