Собирающая Стихии - Олег Авраменко

В конце концов Джулия поняла, что остаток молодости ей суждено провести на положении запасной любовницы, женщины второго сорта. Она всё чаще впадала в депрессию, замыкалась в себе, днями не покидала своей комнаты, а на третий год даже попыталась покончить с собой. По счастливому стечению обстоятельств, в тот раз всё закончилось благополучно. Мы сделали вид, что ничего особенного не произошло, и дело просто в случайной передозировке снотворного, которым Джулия в последнее время злоупотребляла.

Только тогда мы с Дженнифер по-настоящему спохватились и поняли, какими были эгоистами. Дженни даже наложила на себя епитимью, всерьёз и надолго переселилась в комнату Джулии, а её отправила жить ко мне. Но было уже поздно.

Джулия использовала добровольную отставку Дженнифер, чтобы забеременеть от меня. Видимо, она решила, что глупо умирать просто так, ничего после себя не оставив, и поэтому задумала родить ребёнка. Позже она призналась, что в благоприятные дни принимала небольшие дозы иммуннодепрессанта, и это, хоть и не так быстро, как она надеялась, дало положительный результат. Спустя четыре года, два месяца и восемь дней после нашей первой встречи Джулия родила сына и, едва успев дать ему имя, умерла...

А через три с небольшим года появилась на свет Фиона – солнышко наше ясное. Мы зачали её по неосторожности, и известие о беременности Дженнифер не наполнило моё сердце радостью. Я проклинал ту ночь, когда это произошло, и чуть было не возненавидел ещё не родившегося ребёнка. Теперь, вспоминая это, я недоумеваю и возмущаюсь своим тогдашним поведением. Я уже не могу представить свою жизнь без малышки Фи, моего нежного ангелочка, папиной доченьки...

Я наклонился к Фионе, поцеловал её в щёчку и тихонько вышел из бывшего кабинета, полтора года назад переоборудованного под детскую. Раньше Фиона жила в одной комнате с братом, но со временем мы заметили, что Паоло, хоть и души не чает в сестрёнке, всё больше тяготится её постоянным присутствием. Учитывая, в каких условиях он рос и воспитывался, такая его реакция была объяснимой и вполне предсказуемой. Мы с Дженнифер, выругав себя и друг друга за несообразительность, поспешили переселить Фиону в отдельную комнату. С тех пор мы стали уделять повышенное внимание развитию Паоло, как социальной личности, но по причинам малочисленности нашей семьи это воспитание носило большей частью теоретический характер. И хотя Паоло многое узнал от нас о жизни и о людях, мы понимали, что, попав в большой мир, он испытает сильный психологический шок, и ему понадобится помощь хорошего специалиста. Я надеялся, что мой отец справится с этой нелёгкой задачей.

Я подошёл к двери комнаты сына (раньше здесь жила его мать) и осторожно приоткрыл её. Дженнифер там не было. Одетый в пижаму Паоло сидел на кровати и внимательно читал детскую книжку с картинками. В библиотеке таких книжек, к сожалению, не было, поэтому мы с Дженнифер делали их сами. Она вспоминала все известные ей сказки и истории для детей, придумывала свои собственные, а я рисовал к ним картинки, потом верстал на компьютере макеты книжек и распечатывал их на цветном принтере. Паоло этого не знал; он считал, что читает настоящие детские книжки.

Заметив меня, Паоло отвлёкся от чтения.

– Привет, папа, – сказал он. – Ищешь маму?

– Да, – ответил я и вошёл в комнату. – Где она?

– Пошла убирать на кухне. Хотела почитать вместе со мной, но я сказал ей, что хочу читать сам. Она поцеловала меня и ушла.

– Ты не хочешь, чтобы тебе мешали?

– Нет, папа, я не хочу, чтобы мама опять плакала. Как в прошлом году. Это плохо, когда плачут в день рождения.

– А в прошлом году она плакала?

Паоло кивнул:

– Тогда она читала мне книжку и вдруг заплакала. Это из-за Джулии, правда?

Я сел рядом с ним и обнял его за плечи.

– Да, сынок. Джулия была лучшей подругой мамы, и она очень грустит по ней.

Паоло посмотрел на меня своими большими голубыми глазами. Я бы очень хотел, чтобы он был похож на Джулию, но природа рассудила иначе, и с каждым годом Паоло становился всё более похожим на меня. У него были такие же золотистые с рыжинкой волосы, такие же голубые с бирюзовым оттенком глаза, такое же лицо с правильными, типично пендрагоновскими чертами. Он ничем не напоминал Джулию – и это огорчало меня...

– Папа, – нерешительно произнёс Паоло. – А зачем вы рассказали мне про Джулию?

– Как это зачем? – удивился я.

– Ну, если бы вы не сказали, я бы не знал, что она тоже была моей мамой. Я бы думал, что только Дженни моя мама. Тогда я не любил бы Джулию, а любил бы только тебя с мамой. И Фи, конечно.

Я был так поражён его рассуждениями, что не сразу нашёлся с ответом.

– Знаешь, сынок... Это было бы нечестно. И очень нехорошо. Нельзя удерживать любовь ложью. Ложь может погубить её. Ты знаешь, что Джулия тоже была твоей мамой, ты любишь её, но ты любишь и нас. И если в будущем кто-то скажет тебе, что Дженни – не твоя настоящая мама, ты не перестанешь любить её.

– Как не настоящая?

– Ну, есть некоторые люди... я не говорю, что они плохие, просто они глупые... такие люди считают, что настоящая мама может быть только одна. Это неправда.

– Я знаю, папа. Джулия была моей настоящей мамой, и Дженни тоже моя настоящая мама.

– Вот видишь, ты уже знаешь это. А если бы не знал, и кто-нибудь рассказал тебе о Джулии, ты бы очень обиделся на нас за то, что мы обманули тебя. Теперь понимаешь?

Паоло молча кивнул.

– Кроме того, – продолжал я. – Если бы мы не рассказали тебе правду, то оскорбили бы память Джулии. Она очень любила тебя и хотела, чтобы ты любил и помнил её.

– Папа, – вдруг сказал Паоло. – Сейчас ты тоже заплачешь?

– Нет, что ты.

– А почему у тебя слёзы?

– Это бывает, сынок. Мужчины не плачут, но слёзы у них иногда бывают. – Я поцеловал его в лоб и поднялся. – Спокойной ночи, Паолино. Не засиживайся допоздна.

– Не буду, – пообещал он. – Спокойной ночи, папа.

Я спустился на первый этаж и действительно застал Дженнифер в кухне. Она уже закончила уборку и теперь программировала кухонный автомат на завтрашний день.

– Фи заснула? – спросила она, не оборачиваясь.

– Да, – ответил я, любуясь её стройной фигурой.

Дженнифер никак нельзя было дать тридцать семь лет. Тридцать, ну, на худой конец, тридцать два – не больше. Впрочем, и я не выглядел на свои неполные сорок шесть. Наши гены, пусть и со спящим Даром, весьма успешно противостояли энтропии. Если бы понадобилось, мы смогли бы выдержать ещё и двадцать, и тридцать, и даже сорок лет заключения...

К счастью, этого не понадобится.

– Дженни, – сказал я. – Нам нужно поговорить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});