Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

Впервые за долгое время я не пытаюсь приложить ни грамма усилий, чтобы облегчить чью-то боль. Я согласна с Кириллом, и именно поэтому я сейчас здесь.

Думаю, звёзды посчитали бы своё убийство бессмысленной тратой энергии космоса, если бы узнали, как бестолково я распоряжаюсь подаренным ими шансом.

Я слышу голоса защитников. Они покидают свои точки и бегут к нам. Кто-то из них зачитывает Кириллу его права, кто-то поднимает его на ноги. Я не смотрю, но слышу, как он стонет от боли и как шелестят его одежды, когда он оказывается в вертикальном положении.

Перекрывая мне вид на небо, надо мной возникает лицо Бена.

— Слав, ты как, в порядке?

Что вообще есть порядок теперь, когда я пересекла точку невозврата?

Я не чувствую за собой тяжёлого чувства вины, связанного с предательством. Я сделала то, что стоило сделать уже давно, ещё в то время, когда на моём месте была другая Слава. Другая — не значит менее умная, и потому не догадавшаяся принять такое решение. Другая — потому что всё ещё верящая в то, что её друг детства образумится и сдастся сам.

Кирилл… Он мог хотя бы попытаться бежать, но он не стал, позволяя мне избить себя до полусмерти.

Он знает, что я поступила правильно. Я знаю, что перегнула палку.

Но смысл уже не в этом, а в том, что игры кончились. Пора платить по счетам.

Глава 3

Я гляжу на один из листов протокола допроса — на список из пятидесяти четырёх пунктов, — и не могу поверить собственным глазам. Всё было записано быстро, под диктовку, но у писавшего такой аккуратный почерк, что у меня ни разу не возникает потребности перечитать слово или предложение заново, чтобы понять смысл.

Кирилл сознался в пятидесяти четырёх преступлениях. Всё: от мелкого хулиганства и до хладнокровного убийства. Каждый пункт расписан в два-три предложения, но, я уверена, на допросе, на который меня не пустили, было озвучено гораздо больше подробностей.

Разве что кроме той, что содеянное стоит делить на четверых пиратов, а не скидывать всё на самоотречённого лидера.

— Его, должно быть, казнят, — говорит Даня.

Он стоит за моей спиной, пока я сижу за столом перед чёртовым списком и буквально держусь за голову, раз за разом вчитываясь в строчки.

— Должно быть? — громко восклицает Ваня. Хорошо, что сейчас поздний вечер, и в лаборатории кроме нас только задремавший на подоконнике хранитель, которого я не знаю. На короткие секунды, когда мы замолкаем, можно различить его сопение. — Я удивлён, что этого до сих пор не сделали. Лидер самых разыскиваемых преступников последней пары лет наконец пойман!

— Интересно, а со мной что сделают? — Я морщу нос, отодвигая список от себя. — Я непозволительно долго хранила тайну о том, что Кирилл жив, и он — главный террорист в Дуброве. Самый плохой парень, только куртки, покрытой кровью, и авиаторов на носу не хватает.

— Всё тебе шуточки?

Ваня словно на грани. Последние пару минут то и делает, что меряет комнату широкими шагами.

— А что остаётся?

— Ну, мы с Даней, например, можем обидеться на тебя, — отвечает он, останавливаясь. Разводит руками. — Теории у неё, значит, о том, что пираты — прислужники королевы, так как один из них точно фейри! Теории! Нет, это ж надо так складно врать и даже не краснеть! — Ваня коротко хохочет. Хранитель на подоконнике вздрагивает, но не просыпается. — Подумай только, скольких трагедий удалось бы избежать, если бы ты во всём созналась раньше!

— Я не могла, — тихо произношу я. — Я думала…

Слова никак не складываются в предложения. О чём я думала, на самом-то деле? Кого хотела оградить от неприятностей? Кирилла? Или саму себя, когда впервые осознала, что уже поздно, и даже если я решусь выложить всю правду, на меня упрёков посыпется не меньше?

Боялась ли я потерять своё место в команде? Или доверие со стороны друзей и Дмитрия?

— Ты думала, что он изменится, — утвердительно произносит Даня. — Будь ты на месте Кирилла, а я — на твоём, я бы поступил так же.

— Спасибо, — благодарно произношу я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— А я вот что-то не понял, — произносит Ваня.

Даже не представляю, с каким трудом ему удалось заставить себя произнести нечто подобное.

— Кирилл был Славиным лучшим другом и, видимо, так им и остался, — Даня дёргает плечом. — Разве ты не пытался бы защитить своего друга и не хранил бы надежду на то, что он вернётся на добрую сторону? — Даня ждёт ответа от брата буквально секунду, а затем сразу добавляет: — Смысл в том, что когда дело касается наших близких, мы перестаём быть объективными.

— Ладно, — медленно протягивает Ваня. — И не потому, что не хочу, чтобы вы подумали, мол, я бы за вас двоих глупостей каких-нибудь не сделал, а потому, что в этом есть смысл.

Ваня подходит ближе к нам с Даней. Несколько раз хлопает брата по груди. Затем смотрит на меня.

— А ты-то в порядке будешь, — говорит Ваня. — Дмитрий разберётся.

— Он не всемогущ, — произношу я.

— Но он определённо что-нибудь придумает, чтобы прикрыть свою дочь.

— Не думаю, что отец и правда захочет этого. Я столько всего натворила. Это наверняка подпортило его репутацию как директора.

— Что ж, — Ваня скрещивает руки на груди. — Тогда ему придётся иметь дело с сопротивлением в нашем лице.

— Серьёзно? — переспрашиваю я. Даже со стула встаю от удивления.

— Когда дело касается наших близких, мы перестаём быть объективными, — повторяет Даня, хмыкая.

Я коротко киваю. Каждый из близнецов повторяет это движение за мной словно по инерции. Так Ваня говорит, что что-нибудь придумает, Даня — что поддержит нас, а я — что безоговорочно им доверяю.

«Когда дело касается наших близких, мы перестаём быть объективными».

— Вета, — вспоминаю я. — Кто такая Вета?

Даня с Ваней переглядываются.

— Её нет в мире, откуда вы родом? — уточняет Ваня.

Я неуверенно качаю головой. Столько не пыталась, мне так и не удалось выискать в воспоминаниях девочку с рыжими волосами и Кирилловым лицом.

— Это младшая сестра Кирилла, — отвечает Даня. — Она пропала вместе с родителями после трагедии.

— Которой не случилось, — поправляет Ваня.

Младшая сестра — вполне себе веский повод остаться в подчинении королевы вместо того, чтобы стать бунтарём и пуститься в бега.

— А почему ты спрашиваешь? — Даня легко встряхивает меня за плечо.

— Кажется, после казни родителей королева решила оставить детей при себе. И того, кто постарше, заставила работать на себя под предлогом защиты той, кто младше.

— Это реальная информация или попытка оправдать Кирилла? — уточняет Ваня.

— Первое, — уверенно заявляю я.

— Кто тебе сказал? Сам Кирилл?

— Нет. Тот, кому он небезразличен как и мне… когда-то был. Ещё один пират, Север. Точнее, он не сказал, а навёл меня на эту мысль, и теперь, когда я знаю, что у Кирилла есть сестра, это кажется мне разумным.

— Погоди, — Ваня предупреждающе поднимает ладонь. — Ты знаешь ещё одного пирата и не докладываешь Дмитрию об этом? Он будет в ярости, когда узнает!

— Если, — подчёркиваю я. — Если узнает. А я ему сообщать не собираюсь, и, надеюсь, вы тоже.

— Почему?

— Потому что Север и остальные пираты — забота Кирилла. Он у них главный, а ещё он их друг и он не сдал никого из них, когда давал чистосердечное признание. — Я протягиваю руку и беру со стола список. — Посмотрите. Пятьдесят четыре пункта, и ни в одном не указано, что у него были сообщники, хотя каждый в штабе знает, что пиратов явно больше одного. — Под расширившиеся от ужаса глаза Дани я сминаю лист, превращая его в жёваный клочок бумаги. — Мы не вправе сдавать кого-либо ещё хотя бы по этическим соображениям.

— Поговорим об этике после того, как из пятидесяти четырёх пунктов больше половины — это убийства?

Спрашивает не Ваня и не Даня. Дмитрий, замерший в дверном проёме. Я бегло оглядываю его и замечаю тёмные пятна на рукаве его светло-синей рубашки. У меня сворачивается желудок, когда я понимаю, что это кровь.