Счастливая куртизанка - Даниэль Дефо

Но все это было ни к чему; ей надобно было меня видеть, и все тут; однако квакерша твердо стояла на своем, говоря, что ничего больше не имеет обо мне сообщить; когда же та продолжала упорствовать, квакерша сделала вид, что оскорблена тем, что ее словам не дают веры, и прибавила, что если бы она и знала, куда я уехала, она все равно, не имея на то моего распоряжения, — ей бы не открыла. «Однако, поскольку она не почла за нужное известить меня о том, куда едет, — сказала квакерша, — я полагаю, что ей не угодно, чтобы люди знали о ее местопребывании». С этими словами она встала, тем самым дав гостье понять, что той пора убираться, почти столь же ясно, как если бы указала на дверь.

Девица, впрочем, не приняла доводов квакерши, сказав, что, конечно, не может рассчитывать на то, чтобы та (то есть квакерша) тронулась ее печальной историей и не претендует на ее сочувствие. Единственное, о чем она жалеет, продолжала она, это, что в свое первое посещение, когда она оказалась в одной со мной комнате, она не попыталась поговорить со мною наедине, и не пала к моим ногам, чтобы вымолить у меня то, в чем мое материнское сердце не могло бы ей отказать; впрочем, пусть она и упустила один случай, она будет дожидаться другого; из ее (то есть квакерши) слов она поняла, что я не покинула этот дом окончательно, а просто, по-видимому, выехала в деревню подышать воздухом; и отныне она намерена, объявила она, отправиться, как странствующий рыцарь, на мои розыски; она объедет, все места, куда принято выезжать для отдыха в нашем королевстве, а если понадобится, и всю Голландию и в конце концов меня разыщет; ибо она не сомневается, что представит мне самые убедительные доказательства того, что она моя родная дочь; она не сомневается, сказала она, что я чувствительна и мягкосердечна, и не дам ей погибнуть, после того, как уверюсь, что она плоть от моей плоти; говоря же о том, что объездит все целебные воды Англии, она тут же их перечислила, начиная с Тэнбриджа, то есть, с того самого места, куда я поехала, и, назвав затем Эпсом, Нортхолл, Барнет, Ньюмаркет, Бери и, наконец, Бат[135], ушла.

Верная моя рачительница не преминула тотчас мне обо всем этом отписать; однако, будучи женщиной не только доброй, но и тонкой, она сообразила, что, независимо от того, подлинная ли эта история или вымышленная, быть может, нет смысла извещать о ней моего мужа; поскольку ей было неизвестно, кем я была — или слыла — прежде и есть ли во всем этом хоть крупица истины или все — чистый вымысел, она рассудила, что так или иначе здесь, возможно, кроетcя какая-то тайна, и посвящать в нее мужа или нет, следует решать мне самой; если же здесь никакой тайны нет, то все это с таким же успехом можно будет рассказать и позже; ей же, рассудила она, во всяком случае, не следует вмешиваться и без спросу делать мои обстоятельства всеобщим достоянием. Благоразумные меры, какие она приняла вследствие этих рассуждений, не только свидетельствовали о ее несравненной доброте, но также оказались весьма уместными; ибо очень даже могло случиться, что ее письмо принесли бы мне при посторонних, и хоть мой муж не стал бы вскрывать его сам, однако, если бы я утаила от него содержание полученного письма, — притом, что я всегда с такой, казалось бы, откровенностью делилась с ним всеми моими делами, — это выглядело бы по меньшей мере странно.

Итак, руководствуясь мудрой предусмотрительностью, моя добрая квакерша сообщила мне в нескольких словах, что дерзкая девица, как и следовало ожидать, вновь к ней заявилась; и что, по ее мнению, было бы неплохо, если бы я могла отпустить Черри (имея в виду Эми), ибо для той нашлось бы дело в городе.

Так случилось, что письмо это было адресовано самой Эми, а не послано тем способом, о котором мы было условились вначале; впрочем, оно попало в конце концов в мои руки; как оно меня ни встревожило, я тем не менее из него не вывела, что мне угрожал визит этого несносного существа, вследствие чего подвергла себя величайшему риску, ибо, полагая себя в такой же безопасности от нескромных взоров в Тэйбридже, как если бы я была в Вене[136], отпустила Эми лишь через две недели после получения письма.

Но попечениями моего верного агента (каковым и сделалась в силу собственной прозорливости квакерша), итак, говорю, единственно благодаря ее попечениям я избежала страшной опасности, меж тем как сама и пальцем о палец не ударила для своего спасения; квакерша, видя, что Эми не спешит с возвращением и не зная, как скоро эта отчаянная голова (моя девица) пустится в задуманное ею паломничество, послала слугу в дом капитанши, где проживала девица, сказать, что ей угодно с нею поговорить. Та ринулась к квакерше тотчас вслед за ее посланцем и явилась перед нею, так и трепеща от нетерпения услышать от нее какие-либо новости: миледи (то есть я), спросила она, должно быть, прибыла в город?

Квакерша со всей осторожностью, на какую была способна, дала той понять, не прибегая к прямой лжи, что рассчитывает в скором времени получить от меня известие; затем, как бы невзначай, заговорив о целебных водах, принялась расхваливать живописные места под Бери, тамошнюю природу, воздух и красивые холмы под Ньюмаркетом, заметив между прочим, что, поскольку туда выехал двор, там теперь, должно быть, собралось большое общество; из этих речей моя девица наконец заключила, что я, вернее всего, поехала туда, тем более, сказала она, что миледи любит общество.

— Ах, нет, — говорит моя подруга, — ты меня превратно поняла; я вовсе не хотела сказать, будто интересующая тебя особа отправилась именно туда, да я и сама так не думаю, уверяю тебя.

На это девица улыбнулась и сказала, что, несмотря на ее слова, полагает, что я именно там: квакерша же, дабы укрепить ее в этом мнении, произнесла тоном весьма суровым: «Истинно говорю тебе, — сказала она, — с твоей стороны весьма дурно постоянно всех в чем-то подозревать и никому не верить. Со всей серьезностью говорю тебе, что не думаю, чтобы они поехали туда; так что если ты туда поедешь и, как окажется, понапрасну, пеняй на себя и не говори, что я тебя обманула». Она прекрасно понимала, что таким образом ей удалось всего лишь поколебать девицу в ее уверенности, но не уничтожить ее подозрений; главное же, она продержала ее в этой неопределенности до приезда Эми.

Приехав в город и услыхав рассказ квакерши, Эми всполошилась и нашла способ меня обо всем известить; при этом она дала мне знать, что девица наверняка поедет первым делом не в Тэнбридж, а либо в Ньюмаркет, либо в Бери.

Однако все это чрезвычайно меня тревожило; ибо, коли та решилась разыскивать меня по всей стране, я уже нигде, пусть даже в самой Голландии, не могу чувствовать себя в безопасности. Так что я просто не знала, что мне делать, и к каждой моей радости примешивалась горечь — ведь эта девчонка преследовала меня всюду, а мысль о ней витала надо мной, как злой дух.

Меж тем Эми из-за нее сделалась как помешанная; попасться ей на глаза в доме квакерши она боялась хуже смерти бесчетное число раз наведывалась она и в Спитлфилдс, где та иногда бывала, и на ее прежнюю квартиру, но все без толку. Наконец она приняла безумное решение отправиться прямо в Редрифф, в дом капитана и там с нею переговорить. Это был безумный шаг, вне всякого сомнения; но Эми и сама признавала, что помешалась, и поэтому, что бы она ни предприняла, все было бы безумием. Ибо, если бы Эми застала ее в Редриффе, она (моя девица) тотчас заключила бы, что квакерша известила ее (Эми) обо всем и что мы, короче, все заодно, как она то и думала. Однако события сложились несколько удачнее, чем мы ожидали: выходя из кареты у Тауэрской верфи[137], с тем чтобы переправиться на тот берег, она повстречала мою девицу, которая только что прибыла из Редриффа водой. Они встретились лицом к лицу, так что Эми не могла прикинуться, будто ее не узнала, тем более, что сама первая на нее взглянула: отвернув от нее свое лицо с презрением, Эми сделала вид, будто намерена пройти мимо; девица, однако, остановилась, и, начав со всевозможных учтивостей, заговорила первая.

Эми отвечала ей холодно и даже с сердцем; после того, как они обменялись несколькими словами на улице, девица сказала, что госпожа Эми как будто на нее сердита и даже не желает с нею разговаривать. «Как же вы можете думать, — отвечает на это Эми, — что я захочу с вами говорить, когда вы, после всего, что я для вас сделала, так дурно со мной поступили?» Девица же, пропустив слова Эми мимо ушей, продолжала: «Я как раз ехала, чтобы нанести вам визит», — сказала она. «Нанести мне визит? — воскликнула Эми, — что вы имеете в виду?» «Да только то, — отвечает девица с некоторою развязностью, — что собиралась приехать к вам, туда, где вы живете».

Эми была взбешена до последней степени, но решила, что сейчас не время показывать той свое раздражение, ибо в душе своей она вынашивала гораздо более жестокий замысел; об этом ее роковом замысле я узнала лишь после того как он был приведен в исполнение, ибо Эми не смела поделиться им со мною. Поскольку я строго-настрого заказала, чтобы та и волоска ее не смела коснуться. Эми решилась принять свои меры, более не советуясь о том со мною.