Законы отцов наших - Скотт Туроу

— Точно, — говорит Хардкор. — Он, значит, мне: «Я тебе дам двадцать пять тысяч долларов, только завали его». А я ему в ответ: «У тебя что, крыша поехала, парень?» «Угу, — говорит он. — Только мне все равно, что ты думаешь. Я отвечаю за базар. Ты делаешь, я плачу деньги». Ну, я, типа: «Ты, мать твою, сначала покажи свои гребаные баксы, чтобы мы знали, что ты не берешь нас на понт». Хо, да он прямо взвился, когда услышал это. Весь зашипел от злости. Я еще никогда не видел его таким, приятель. Тычет мне кулаком в нос и говорит: «Я знаю, что ты тут толкаешь наркоту и все такое, Хардкор. Думаешь, не знаю? Смотри у меня, а то я живо упрячу твою черную задницу обратно в Ярд. Мне это раз плюнуть. Ты и так под надзором, Хардкор. Я закрою тебя в любое время, стоит только захотеть. И хватит пудрить мне мозги. Это твоя идея с самого начала». «Ничего, — сказал я, — у тебя не выгорит, мать твою, этот ниггер мокрухой не занимается». «Значит, найди мне, — говорит он, — человека, который сделает это. Но если он напортачит, я с тебя шкуру спущу».

— И вы согласились сделать это, лишь бы он не вернул вас за решетку? — спрашивает Томми.

— Он говорит потом, дескать, даю тебе время подумать, но не тяни, мол. И после этого каждый раз, когда я вижу его, он пристает ко мне: «Ты сделаешь это, ниггер, или нет? Я думал, что ты действительно крутой пахан, авторитет и тут все под тобой ходят, а оказывается, ты простой фраер, тряпка, как все эти старые ниггеры в обоссанных штанах, которые вечно толкутся у винной лавки и лакают паленое виски».

Томми останавливается и хмуро смотрит на своего свидетеля, явно испуганный тем, что Хардкор очень уж увлекся и переборщил.

— Так, значит, вы в конце концов согласились убить сенатора Эдгара?

— Нет, я, типа, тянул и не соглашался, пока однажды он не приходит, и при нем вот этот бумажный пакет. — Хардкор показывает рукой, и Томми берет с обвинительского стола вещдок № 1 — деньги и синий бумажный пакет, в который они были завернуты. — Ну, он и дает мне это.

— Где вы были в тот момент?

— У Башни, на Грей-стрит. Он прикатил на своей тачке и даже не вышел из нее. Он подъехал туда и сказал Баг: «Сбегай, приведи Кора». Ну, я, типа, спускаюсь вниз, а он, значит, сидит в машине и подает мне эту штуковину через окно. При этом говорит: «Остальное получишь, когда мое дело будет сделано».

— Когда это было?

— В августе. Тогда еще жарища стояла.

— И что вы сказали ему?

— Я говорю: «Мать твою, неужели ты всерьез надумал заказать мне своего папашу?» А он мне: «А ты, долбаный ниггер, только что допер?» Ну, я соображаю, типа, ладно, значит, придется завалить старого придурка, не то его сын-недоделок точно закроет меня.

Томми заканчивает построение доказательной базы под деньги. Хардкор объясняет, что потом отвез пакет с деньгами в дом Дорин Мактэни, матери его сына Дормэна, у которой этот задаток и хранился вплоть до убийства Джун Эдгар. Он опознает свои инициалы на бирке, прикрепленной к вещдоку. Они там стоят после инициалов Монтегю. Теперь, когда деньги и пакет прочно привязаны к подсудимому и преступлению, Мольто ходатайствует о приобщении этих вещдоков к делу.

— У защиты есть возражения? — спрашиваю я Хоби.

Он поджимает губы и произносит:

— Я могу воздержаться от ответа, пока не будет проведен перекрестный допрос.

Хоби знает все уловки. Поскольку у него нет реальных оснований исключить деньги из числа доказательств, он хочет отсрочить их приобщение к делу в надежде, что обвинители, выясняя другие подробности, увлекутся и в сумбуре забудут повторно предложить приобщить к делу деньги. Томми бросает через плечо неприязненный взгляд в сторону Хоби. Теперь он знает, что от Хоби можно ожидать всего. Я удовлетворяю просьбу защиты отсрочить приобщение данной улики к делу, и Томми продолжает допрос Хардкора. Он расспрашивает его о подготовке к убийству.

— Я связался с Горго и другими пацанами. Сказал Горго, чтобы тот достал хороший, чистый ствол. — Чистый ствол означает оружие, которое раньше нигде не засветилось и баллистическая экспертиза не поможет выйти на его владельца. — Короче, нам пришлось немного повозиться. Потом я подключил к этому делу Дули Баг.

— Вы имеете в виду Лавинию Кэмпбелл?

— Угу.

— А что вы сказали ей?

Очевидно, желая сбить Хардкора с избранной им линии и внести разброд в его же показания, заставить путаться, Хоби заявляет протест, хотя у него нет к нему оснований. Томми начинает было объяснять, однако Хардкор, обладающий богатым судебным опытом, сразу же понимает, в чем дело, и прерывает обвинителя.

— Это было за день до того, как мы должны были завалить папашу Нила. В Башне. Там были только я и она. — Он смотрит на Хоби и ухмыляется: «Дескать, думай, что тебе заблагорассудится, мудила хренов, но у меня котелок тоже варит».

Сомневаюсь, однако, чтобы в этом зале нашелся хоть один человек, который бы превратно истолковал столь изящные речевые обороты Хардкора.

— И что же вы сказали ей?

— Сказал ей, что нужно делать. Типа, нарисовал ей общую картину.

— Что конкретного вы сказали ей о Ниле?

— Ну, что Нил и я, стало быть, договорились замочить его папашу.

— Что она ответила на это?

— А что, мать ее разэтак, могла сказать эта мартышка? Вздумала было перечить, сучонка. Дескать, зачем нам такое? Ну, типа того.

— А вы?

— «Умолкни, падла! Тебя никто не спрашивает, тварь!» — Неприукрашенная точность и ярость, с которыми Хардкор вспоминает свой ответ, вызывает взрыв смеха в зале суда. Хардкор улыбается, словно заранее предвидел такую реакцию аудитории.

— А Баг лично знакома с Нилом?

— Ну ты даешь, приятель! Ей да не знать Нила! Стоит ему только нарисоваться здесь, мать его, как она бежит к нему на цыпочках. Он ей вроде патронажной сестры. Только посмотреть, мать ее, как она часами сидит с ним на скамейке и травит баланду. Ну, типа того. Она знала Нила. Верняк.

Томми бросает взгляд в мою сторону удостовериться, что я отметила у себя в сознании этот факт: Нил был добр к Лавинии. Неудивительно, что девушке захотелось как-то помочь ему.

Оставшаяся часть прямого допроса проходит в обстановке, когда напряжение заметно спадает. Хардкор объясняет план, рассказывает, как Лавиния позвонила ему, когда подъехала Джун. Когда же он добирается до того места в повествовании, когда была убита Джун, то сокрушенно крутит головой, сожалея об ошибке.

— А когда вы разговаривали с Нилом Эдгаром в последний раз?

— Да в то утро, когда вся эта хрень приключилась. Он прислал, типа, ну, сообщение мне на пейджер, мать его, как раз когда я уходил, и потому я перезвонил ему с платного телефона там внизу, у Башни.

Томми берет распечатку звонков с сотового телефона Нила и обращает внимание Хардкора на сигнал на его пейджер в 6.03 утра. Хардкор подтверждает, что это и есть сообщение, на которое он ответил из платного телефона-автомата, находящегося рядом с Четвертой Башней. Затем с помощью все той же компьютерной распечатки Томми очень ловко вновь прокручивает основные моменты допроса:

— Этот звонок четырнадцатого мая был сделан в то время, когда вы согласились встретиться с сенатором Эдгаром? А этот звонок седьмого августа был сделан тогда, когда вы согласились убить его?

Когда он заканчивает, время близится уже к половине пятого, и мы объявляем перерыв. Помощники шерифа надевают на Хардкора наручники и выводят его из зала. Его адвокат Джексон Айрес, который наблюдал за ходом заседания, сидя на складном стуле по эту сторону плексигласовой перегородки, подходит к Хардкору у двери изолятора временного содержания и кладет руку ему на плечо. Выразительно кивая, Айрес, очевидно, говорит Хардкору, что тот все сделал правильно, и хвалит его. Хоби быстро собирает коробки и выталкивает из зала Нила, который на языке жестов пытается объяснить что-то Хардкору. Томми, Руди и Монтегю стоят кучкой у стола обвинения и вполголоса обмениваются репликами по поводу закончившегося допроса. На лицах довольные улыбки. Были взлеты и падения, но в целом неделя закончилась для них хорошо. Репортеры исчезли как по мановению волшебной палочки, спеша сдать в номер сенсационный материал: арестованный преступный авторитет показал сегодня в суде, что сговор с целью убить сенатора Лойелла Эдгара возник после того, как лидеры преступной группировки с негодованием отвергли предложение Эдгара превратить «Учеников черных святых» в политическую организацию.

Странная история, но именно поэтому она и кажется правдивой. Помещение наполняется приглушенным шумом расходящейся аудитории, а я продолжаю сидеть за столом с ручкой в руке, уставившись на страницы судейской книги, исписанной торопливым почерком, — заметки, которые я сделала сегодня. На самом верху левой страницы важное предложение из показаний Кратцуса: «Но ведь туда должен был поехать мой отец». Оно подчеркнуто два раза. Поразмыслив, я поневоле прихожу к удручающему выводу: очевидно, мне придется признать Нила Эдгара виновным.