Последний довод королей - Джо Аберкромби

Женщина не шелохнулась.

— Он сказал, что их отец, пророк Кхалюль, ищет отмщения.

— Отмщение, — прошипела она, и ее руки сжались в кулаки. — Я им покажу отмщение!

— А что они тебе сделали?

— Они убили мой народ. — Она распрямила ноги. — Они сделали меня рабыней. — Ферро плавно поднялась на ноги и наклонилась над ним. — Они украли мою жизнь.

Глокта почувствовал, как у него задергался уголок рта.

— Еще одна вещь, в которой мы сходимся.

«Но я чувствую, что мое время на исходе».

Она протянула обе руки и схватила его за влажный камзол. Оторвала калеку от пола с пугающей силой, так что его спина скользнула по стене вверх.

«Тело нашли в ванне…»

Глокта почувствовал, что ноздри его раздуваются, воздух со свистом проходит через окровавленный нос, сердце колотится в предчувствии неизбежного.

«Без сомнения, мое разрушенное тело будет сопротивляться, насколько оно способно. Неизбежная реакция на недостаток воздуха. Необоримый инстинкт дыхания. Я буду метаться и извиваться, как Тулкис, гуркский посол, бился в судорогах и извивался, когда его повесили, да еще вдобавок вспороли живот».

Он постарался, чтобы его изуродованное тело стояло на ногах почти прямо, насколько возможно.

«Когда-то я был горд, хотя все это осталось далеко позади. Вряд ли полковник Глокта рассчитывал на такой конец — быть утопленным в ванне женщиной в грязной мужской рубашке. Неужели меня найдут перевесившимся через край ванны, голой задницей вверх? Впрочем, какое это имеет значение. Важно не как ты умер, а как ты жил».

Ферро отпустила его воротник и разгладила спереди.

«А чем, собственно, была моя жизнь в последние годы? Что я имел, о чем искренне жалею? Лестницы? Суп? Боль? Лежать в темноте ночью и предаваться мучительным воспоминаниям? Просыпаться утром от вони собственного дерьма? Или я могу пожалеть о чаепитии с Арди Вест? Возможно, немного. Но стоит ли жалеть о чаепитии с архилектором? Я всегда спрашивал себя, почему не сделал этого сам много лет назад».

Он смотрел в глаза своей убийцы, жесткие и яркие, как желтое стекло, и улыбался. С искренним облегчением.

— Я готов.

— К чему?

Она что-то сунула в его безвольно опущенную руку. Рукоятка трости.

— Если у тебя дела с Байязом, меня в это не путай. В следующий раз я не буду такой вежливой.

Она медленно двинулась к выходу — светлый силуэт на фоне темной стены. Потом свернула, и звук ее удаляющихся шагов затих в коридоре. Кроме мягкого капания воды, стекавшей с камзола Глокты, не слышалось ни звука.

«Похоже, я остался жив. Опять. — Он удивленно поднял брови. — Похоже, обманывать совершенно не обязательно».

Четвертый день

Он был уродливый парень, этот уроженец востока. Не просто большой — огромный, облаченный в вонючие, плохо выдубленные звериные шкуры и ржавую кольчугу, служившую больше для украшения, чем для защиты. У него были сальные черные волосы, разделенные на пряди грубо скованными серебряными колечками, с которых стекали капли мелкого дождя. Вдоль щеки у него красовался большой шрам, еще один пересекал лоб, лицо украшали бесчисленные ссадины и следы от других ранений и фурункулов, как у подростка, нос был расплющен и сбит набок, словно смятая ложка. Глубоко посаженные глаза прищурены, желтые зубы обнажены, причем два передних отсутствовали, а в проеме виднелся сероватый язык. Лицо человека, ежедневно видевшего войну. Лицо человека, жившего мечом, секирой, копьем и почитавшего за счастье каждый новый день, не принесший смерти.

Логен смотрел на него, как в зеркало. Они вцепились друг в друга, как пара плохих любовников, не видя ничего вокруг себя. Они тяжело передвигались назад и вперед, покачиваясь, точно повздорившие пьяницы. Они тянули и дергали друг друга, кусали и толкали, пытались обмануть, обхватывали и вырывались, напрягаясь в слепой ярости, выдыхая друг другу в лицо несвежий, застоявшийся воздух. Уродливый, жуткий, роковой танец под непрекращающимся дождем.

Логен получил болезненный толчок в живот и на секунду согнулся, задохнувшись. Он неуверенно ударил противника головой, но лишь скользнул лбом по лицу Уродца. Споткнулся, покачнулся, почувствовал, как этот парень с востока переступил с ноги на ногу, стараясь повалить его наземь всем своим весом. Логену удалось опередить его, толкнуть бедром и на мгновение освободить руки, чтобы дотянуться до шеи Уродца. Он тянул руку вверх, каждый дюйм давался ему с трудом, указательный палец продвигался по рябому лицу противника, который наблюдал за ним, скосив глаза и пробуя уклониться. Его рука сильно сжала запястье Логена, пытаясь отвести его руку назад, но Логен опустил плечо и правильно распределил вес. Его палец скользнул по перекошенному рту противника, прошел над верхней губой и воткнулся в искривленный нос уродца, обломанным ногтем впиваясь в ноздрю. Логен согнул палец, оскалился и повернул его так сильно, как только мог. Парень зашипел, забился в отчаянном усилии освободиться, но он уже был на крючке.

Парень зашипел, забился в отчаянном усилии освободиться, но он уже был на крючке. Ему ничего не оставалось, как схватить запястье Логена обеими руками и попробовать оторвать палец от своего лица. Благодаря этому вторая рука Логена освободилась.

Он выхватил нож и зарычал, нанося удары. Его сжатая в кулак рука взлетала вверх и снова опускалась, а на конце ее была сталь. Лезвие вспороло живот, бедро, руку, грудь противника. Кровь стекала ручьями и скапливалась под сапогами. Опустив нож, Логен схватил парня за одежду, вздернул в воздух, сжав челюсти от натуги, по-звериному заревел и швырнул над крепостной стеной. Тот рухнул вниз и обмяк, мертвой тушей ударившись о землю среди своих товарищей.

Логен наклонился над парапетом, насквозь мокрый, жадно вдыхая влажный воздух. Там, внизу, сотни солдат месили грязь у крепостной стены. Дикари из-за Кринны, где почти не знали человеческого языка и не заботились о мертвых. Все они, промокшие и измазанные грязью, прятались под своими грубо сработанными щитами и размахивали грубо скованным оружием, взъерошенные и неприглядные. Их штандарты колыхались под ливнем, позади их шеренг. Сплошные кости и рваные шкуры, призрачные тени за мелкой сеткой дождя.

Они подносили осадные лестницы, поднимали те, что были уже сброшены со стены, пытались снова установить их, а камни, копья и стрелы летели вниз, врезаясь в грязь и взбивая фонтаны брызг. Они взбирались вверх, прикрывая щитами головы — две лестницы на фланге Доу, по одной на фланге Красной Шляпы и слева от Логена. Два здоровенных дикаря размахивали огромными секирами и рубили по воротам, уже покрытым зазубринами, вышибая влажные щепки. Логен указал на них, безуспешно пытаясь перекричать шум ливня. Никто не услышал его, да и не мог услышать за назойливым стуком дождя, грохотом, треском, звоном клинков, глухими ударами стрел, с подобием вздоха впивавшихся в живые тела, воинственными призывами и стонами раненых. Он поднял свой меч с залитой водой дорожки за стеной; капли поблескивали на металле. Прямо рядом с ним один из карлов Трясучки сошелся в поединке с дикарем, только что взобравшимся на стену. Они обменялись ударами, секира ударилась о щит, затем в воздухе просвистел меч. Рука дикаря снова взметнула вверх секиру, и Логен отсек ее по локоть, толкнул противника в спину и бросил лицом на землю. Карл довершил дело, раскроив ему череп сзади, потом указал окровавленным мечом за спину Логена.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});