Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Алана Инош

Она, мрачная гордячка, просила о помощи? Выходит – да, просила. От Голубы исходил молочно-нежный запах невинности, от него Северга просто пьянела. Это было её личное безумие, всякий раз кружившее ей голову. Скольких деревенских простушек она лишила девственности – не счесть… В этом она находила особую сладость, недоступную в Нави: в родных краях девушки пахли не так пленительно. Появляясь на лесной тропинке перед испуганной девицей, собравшейся по ягоды-грибы, она оплетала её холодными чарами, пуская в ход всё своё тёмное обаяние, и глупышка велась. Сперва девушки принимали Севергу в её воинском облачении за мужчину, но когда открывалась правда – это был неповторимый, ни с чем не сравнимый смак. Некоторые визжали и вырывались, испуганные необычностью происходящего, но находились и такие, кто входил во вкус «противоестественных» ласк и был готов бегать на свидания снова и снова. Впрочем, двух-трёх раз Северге хватало, чтобы пресытиться девушкой, и она отправлялась искать новую неискушённую жертву. Несколько покинутых дурочек даже наложили на себя руки, но на это Северга могла только хмыкнуть и пожать плечами. Они сами делали свой выбор.

Голуба между тем мило покряхтывала, пытаясь закинуть ноги Северги на постель. От прикосновения её рук костлявая сиделка-боль отступила, и женщина-оборотень на время забыла о своей немощи: она растворялась в блаженстве. Пожалуй, запах Голубы дурманил ещё сильнее обезболивающего зелья.

– Ох, беда мне с тобой, – ворчала девушка.

Наконец её усилия увенчались успехом – Северга вся целиком оказалась на лежанке. Укрыв её одеялом, Голуба принялась хлопотать по хозяйству, а Северге оставалось только лежать и думать. Давно у неё не было столько свободного времени, и мысли в голову лезли безостановочно.

– Так… Тебе по нужде не надобно ли? – между тем склонилась над нею Голуба. – А то давай, помогу на горшок слезть.

– Нет, – скривилась Северга, отворачиваясь.

Стыд выгрызал ей нутро. Все похотливые помыслы горестно съёжились, сражённые наповал этой отвратительной беспомощностью. Какие уж там девушки, когда из-под лежанки появился вонючий горшок, напомнив Северге, что она сейчас – просто комок слабой, умирающей плоти? Как только Голубе не противно на всё это смотреть и всё это убирать?

– Давай, оправься, – настаивала девушка. – А то когда потом терпеть сил не будет – не успеешь до горшка-то добраться… Мне ж потом стирать, не тебе.

Оставалось утешиться лишь мыслью, что это – естественно, а значит, не безобразно.

Сумеречная синь сгущалась за окном. В дверь постучали, и Северга застыла в ожидании. Всякий раз, когда кто-то приходил, ей мерещились мужики с острогами, вилами и зажжёнными светочами, пришедшие мстить за своих убитых односельчан. Будь Северга на ногах и при оружии, она бы и бровью не повела, но теперь… Теперь с ней мог справиться даже ребёнок. Слегка успокаивало лишь то, что находилась она сейчас в другом селе, но новости – всё равно что птицы.

– Не открывай, – проскрежетала она сквозь зубы выглянувшей в окошко Голубе.

– Ты чего? Там бабка Вишеня опять за травкой для своего хворого внука пришла, – сказала девушка. – Сейчас я ей всё что надо дам и тебе покушать принесу.

Старушечье бормотание доносилось до напряжённого слуха Северги вместе с холодным дыханием зимы. Дальше сеней Голуба посетительницу не пустила; прошмыгнув мимо женщины-оборотня в кладовку, она вернулась оттуда с холщовым мешочком.

– Бабусь, не забыла, как отвар готовить-то? Заваривать крутым кипятком, настаивать на тёплой печке с заката до рассвета, – прозвенел нежный Голубин голосок из сеней. – Трижды в день давать по три глотка. Можно медку добавлять – и вкус, и польза добрая.

– Помню, помню, дитятко. Благодарствую, милушка моя… Поклон тебе низкий, – прошамкала бабка.

Напряжение растаяло и отпустило, лишь когда дверь закрылась. Пшённая каша с маслом не лезла в горло, но Северга, понимая, что без еды совсем обессилеет, заставляла себя глотать. Голуба кормила её с ложечки, как ребёнка, ласково приговаривая при этом:

– Вот так… Кушай кашку из пшена золотого, солнышком напоенного, землицей напитанного. Коровушка по лугу гуляла, сочную травушку щипала, молочко давала, а я его в маслице сбивала.

С этакими присказками она могла накормить кого угодно и чем угодно. Северга терпеть не могла каш, не считая их за достойную пищу, но в руках этой девушки любая еда приобретала особый вкус и ложилась в желудок тепло и сытно.

– Скажи, для чего вы меня выхаживаете? Какие у вас цели? – поев, спросила Северга.

– Хворая ты, вот потому и выхаживаем, – опустив пушистые ресницы, ответила Голуба.

– А глазки прячешь почему? – хмыкнула женщина-оборотень. – Не верю я в бескорыстие, милая. Это сказки для дураков. Впрочем, можешь не отвечать. Правду ты всё равно не скажешь, а врать тебе тяжело.

Неловкий разговор нарушил хрупкое очарование домашнего вечера. Голуба уселась за шитьё, а к Северге опять подкралась боль – неусыпный страж с пустыми глазницами.

– Невмоготу мне, – прохрипела женщина-оборотень.

– Отвару дать? – встрепенулась Голуба.

– Нет, от него дурман тяжкий, – облизнув сухие губы, качнула головой Северга. – Поговори со мной, что ли.

– Да не знаю я, о чём говорить, – смутилась девушка. – Лучше ты говори, если хочешь, а я послушаю. Расскажи что-нибудь.

***

С чёрного неба, озарённого молниями, сыпались тучи стрел – Северга еле успевала прикрываться щитом, пробираясь сквозь гущу боя к Икмаре, услышав её зов. Под ногами проминались мягкие животы, хрустели пальцы, сапоги вязли в грязи, смешанной с кровью.

Икмаре требовалась помощь.

Войско Дамрад победоносно шествовало по Западной Челмерии; Восточная сразу сложила оружие, согласившись стать частью нового объединённого государства. Облюбовав новый край и желая присоединить его, владычица всегда сначала высылала его главе предложение подчиниться бескровным путём, и только в случае отказа шла войной. Завоевав так несколько мелких княжеств, она прослыла грозной властительницей с непобедимым войском, и некоторые из страха перед ней сдавались без сопротивления – под милостивую и мудрую власть Дамрад, обещавшую мир, богатство, процветание и защиту от набегов соседей.

Объединённое государство, названное впоследствии Дланью, ещё не приобрело свои окончательные границы, но заявило о себе на всю Навь весьма громко и дерзко.