Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

— Он вредный, поганый, — солидно толковал Бенуил, — но чего-то в нем есть. Навроде изюминки. Какая-то сила дурманная. Моя воля — в колыбели таких надо давить. Вон и девка твоя, Стасик, за ним потянулась, не устояла. Такие людишки еще вреднее, чем исусики.

Чудовище выражалось туманно, но Станислав Ильич, как ни чудно, совершенно его понимал.

— Про мою девку от кого слышал?

— Гы-гы-гы! Ты, Стасик, человек приметный, за корягу не спрячешься. Все дела на виду. Я об тебе раньше хужее думал. Обращался к Мусику, ежели чего, чтобы поручил тебя грохнуть. Люблю из вашего брата, из олигарха, кровищу пускать. Теперь-то вижу — ошибся. Обыкновенный жалкий сморчок — и больше ничего. От пацана прячешься, поджилки трясутся, воняешь, как клоп. Таких я не трогаю, не боись. Без меня Господь наказал.

— Чем же Мусавай лучше? — Станислав Ильич сделал вид, что обиделся.

— Его первого вешать надо, наравне с кириенками. Черная, гнилая кость в глотке Расеи. Дак ведь деньги платит, нельзя. Токо дурной пес кормящую руку грызет. Но дай срок — и с ним посчитаюсь.

Скотинка моя дорогая, ликовал в душе Станислав Ильич, все правильно понимаешь, хотя выразить толком не умеешь. Братишка неназванный, где же ты раньше был?

…Никита объявился чудно. Желудеву снился срамной, приятный сон, будто он идет по славному городу Парижу в окружении шумной толпы. И одновременно участвует в замечательном телешоу «За стеклом». Сверкают юпитеры, льется с небес негромкая музыка, ласкают босые ноги пушистые ковры. Постепенно он приближался к помосту, на котором лежит голая женщина восхитительных статей, которую он собирался оприходовать на виду у восторженных парижан. Суть чудесного сна была именно в этой женщине, воплощающей в себе все пороки мира и сулящей неслыханные наслаждения. Под крики и вопли: «Браво, Стас! Засади ей до самых печенок!» — она изгибалась, колыхалась, тянула к нему страстные руки, но в последний миг, почти войдя в ее лоно, он почему-то замешкался, растерянно спросил:

— Кажется, мы с вами знакомы, сударыня?

— Еще как знакомы, — ответила красавица мужским голосом, и Желудев мгновенно очнулся и увидел, что в спальне горит ночник. А посередине комнаты сидит на стуле молодой мужчина с темным, хмурым лицом и держит в руке черный пистолет с навинченным глушителем: такой привычный фрагмент новой свободной счастливой жизни, почти как пункт обмена валюты. Желудев шало тряхнул головой и скосил глаза на окно, откуда слегка поддувало морозцем. Хваленый стеклопакет, снабженный сигнализацией и гарантировавший защиту от любого вторжения, был вскрыт, как консервная банка, в нем образовалась вместительная щель, и окно теперь напоминало пасть инвалида с выбитыми передними зубами.

Желудеву не надо было спрашивать, кто пришел.

И страха в нем не было. Он с любопытством прислушался: в квартире стояла вязкая тишина, могучий храп, создававший в недавнем сне фон гудящей, восторженной толпы, прекратился. Значит, Бенуил тоже проснулся и, конечно, почуял пришельца.

— И что дальше? — поинтересовался Станислав Ильич светским тоном. — Убивать будешь? Кстати, как ты справился с окном, там же тройная защита?

— Лучшая защита для человека — чистая совесть, — важно ответил Никита. — Все эти технические новинки для нас, альпинистов, ничего не значат. Теперь второй вопрос…

Убийца, как понял Желудев, никуда не спешил и настроился на обстоятельную беседу, но не успел закончить свою мысль. Дверь распахнулась и в проеме возникло сладострастно порыкивающее чудовище с растопыренными клешнями. Дурашливо изрекло:

— У-у, попался стервенок! Сейчас тебе будет копец.

Еще катилась по комнате угроза, а Никита уже отпрыгнул к стене и начал палить. Станислав Ильич мог воспользоваться удобной минутой, соскользнуть с кровати и сбоку налететь на убийцу, но его лишило сил, заворожило удивительное зрелище. Несколько метров от двери до стены вдруг растянулись на километр, Бенуил, как ожившая глиняная гора, преодолевал пространство мелкими, утиными шажками, и от каждой пули, впивающейся в его туловище, утробно покряхтывал и почесывал укушенное место. Желудев насчитал восемь или девять негромких щелчков, не принесших, казалось никакого вреда богатырю. Наконец он добрался-таки до стрелка и обрушился на него всем своим весом, но в последний момент Никита нырком ушел из смертельных объятий, отскочив на середину комнаты. Бросил на ковер разряженный пистолет и достал из-за пазухи другой — маленький, с коротким дулом.

Бенуил, потеряв из виду жертву, грустно охнул и, опускаясь на пол, прочертил на панели под красное дерево несколько белых полос, стружку снял железными когтями. Потом начал устраиваться на вечный покой. Его белая рубаха переменила цвет, насытилась, набрякла буро-малиновой кровью. Он поворошился на полу, косясь на Никиту с укоризной, поудобнее вытянул ноги, оперся спиной о батарею, руки свесил вдоль туловища. Теперь его поза выражала полное удовлетворение. Он тужился что-то сказать на прощанье, но никак не получалось, и он смирился. Спокойная усмешка позолотила побледневшие, глиняные щеки, он прикрыл глаза и затих.

Никита приблизился к нему, приложил пальцы к шее. Покачал головой.

— Бедный монстр, — посочувствовал покойнику. — Пыхтел, пыхтел — и сдох. Теперь твоя очередь, Олигарх Олигархович.

Тихая, беззлобная смерть чудовища потрясла Желудева. Он провел с Бенуилом всего два счастливых дня, но почувствовал, как будто в нем самом потух какой-то огонек. Пробурчал безразлично:

— Хочешь стрелять, так стреляй. Чего ждешь?

— Не так все просто. — Никита вернулся на стул. — Пуля слишком легкое наказание за твои злодеяния. Даже вроде поощрения. Так не выйдет. Этот монстр по сравнению с тобой — душа невинная.

— Зачем же пришел? — Желудев потянулся к ночному столику за сигаретой. Минутная слабость прошла, он снова готов был бороться и торговаться, что, в сущности, одно и то же.

Никита заговорил проникновенно:

— Конечно, ты ответишь за отца Аниты и за нее саму, и за миллионы несчастных, которых ограбил, обездолил и погубил, но приговор приведут в исполнение другие, не я. У меня дельце приватное. Я пришел, чтобы ты убедился — никакая охрана тебя не спасет. Даже если вдруг повезет и твои янычары меня одолеют, тебя накажет Лева Кобра. Все предусмотрено, Стас. С этой секунды ты всегда на мушке. Оставь нас с Аней в покое, не ищи больше. Одно лишнее движение — и Кобра придет за тобой. О смерти будешь его умолять, как о великом благе. Утроба преисподняя, которая тебя ждет, покажется солнечной полянкой по сравнению с земным адом. Ты ведь понимаешь, я не преувеличиваю.

Станислав Ильич спросил устало:

— Кто ты на самом деле, везунчик? Человек или дьявол?

— Какая разница. Я тот, с кем тебе не совладать. А ты мой должник.

— Что я задолжал?

— Свою поганую, вонючую жизнь. Потешься, повеселись напоследок, но помни — расплата неизбежна.

— Похоже, я начинаю понимать, почему принцесса выбрала тебя.

— Значит, не такой тупой, как кажешься… Не слышу ответа, Олигарх Олигархович. Отвяжешься от нас или нет?

— Не знаю, — честно сказал Желудев. — Надо подумать.

Гибким движением Никита переместился к кровати и справа костяшками пальцев нанес страшный удар в ухо, разбил барабанную перепонку. Желудев взвился до потолка и рухнул обратно.

— Извини, не хотел этого делать, — повинился Никита. — Но уж больно туго соображаешь. В следующий раз, если не угомонишься, вырву глаза. Подумай хорошенько. Баксы придется на ощупь считать.

После этого он вернулся к окну, раздвинул раму пошире, дотянулся до веревки, болтавшейся снаружи. Несколько мгновений помаячил за стеклом ломаной тенью и взмыл к небесам. Станислав Ильич внимательно проследил за его действиями, но от боли и черного отчаяния, нахлынувшего на мозг, как смола, у него не было сил пошевелить даже пальцем.

ЭПИЛОГ

Мика сделал несколько карандашных набросков и показал Алисе. Девушка перебрала их один за другим, внимательно разглядывая. Удивленно заметила:

— Ты и вправду художник, Мишель? Это, конечно, не я, но очень похоже.

— Мне не нужно, чтобы была ты. Ты будешь вон там, — ткнул пальцем в сторону полутораметровой гранитной глыбы, прислоненной к стене мастерской. — Но может, и там ты себя не узнаешь, потому что это будет моя мечта о тебе.

С прелестной улыбкой девушка наклонилась и поцеловала его в губы, но, когда Мика попытался обнять ее, выскользнула и отскочила.

— Нельзя, миленький, ты еще слишком слаб для этого.

— Ночью ты об этом не вспоминала, — возразил Валенок.

— Ночью это не имеет значения…

Они вернулись в Ялту пять дней назад и за все это время ни разу не расставались друг с другом больше чем на десять минут. В общей сложности Алиса прогуливала занятия уже около месяца, каждое утро начинала собираться в Москву, а к обеду как-то так выходило само собой, что отъезд откладывался. Они попали в замечательную пору, на полуслове затеялась ранняя весна. Воздух благоухал черемухой, которая еще не расцвела, а по ночам в парках простуженными голосами пробовали свои певческие силы соловьи. Влюбленным казалось, что они в раю.