Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

– Силен очень, даму в обнимку тащил одной левой… Спутал меня окончательно… И деньги эти проклятые сунул, – Пяткин хотел было вынуть трешку, к которой не прикасался. Да застеснялся.

– Благодарю за честность, – сказал Ванзаров.

Он подумал: что бы изменилось, если бы извозчик рассказал о происшествии сразу, 23 декабря? И не нашел надежного ответа. Быть может, прав Ориген Александрийский: есть некая таинственная причина, неведомая простым смертным, из-за которой в жизни происходит так, а не иначе. Сыскная полиция ей подчиняется. А не только градоначальству, Департаменту полиции, охранному отделению и корпусу жандармов. Кому только сыск не подчиняется.

– Так что ж мне теперь, господин Ванзаров? – Пяткин глянул со страхом и надеждой. Неизвестно, чего больше.

– Вина твоя только в том, что испугался, – ответил Ванзаров, понимая, почему извозчик не кликнул городового: его бы сделали виновным, приставу это так просто, как подарки от купцов получать. – За это не судят. Конец твоим страхам. Или не все рассказал?

Таким доверием проникся Пяткин к полицейскому, что не скрыл: еще с ним напасть приключилась. На Английском проспекте подошел поздороваться с товарищем-извозчиком, а тот мертвый оказался. Убег так, что лошаденку свою чуть до смерти не загнал. Кто такой и что приключилось с тем извозчиком, Пяткину совсем неведомо…

Осталось предположить, что простой ванька и бывший филер были связаны чем-то невидимым. Словно улавливали эманации друг друга. Какое ясновидение может такое предсказать? Нет такого прибора. Никто эту тайну не разрешит. Жаль, конечно…

– Конец твоим страхам, Пяткин, – сказал Ванзаров, протягивая извозчику ладонь как равному. – Живи спокойно, ночами высыпайся. Не слишком сдирай с пассажиров. Особенно на праздники.

Не веря, что такое возможно, его не обвинили, извозчик бережно пожал руку барину, ощутив, какая ладонь по-мужицки крепкая, закаленная. Душа его испытала облегчение, будто попала в рай. От полноты чувств Пяткин готов был отвезти доброго господина куда ему вздумается, хоть в Гатчину. Но тот скрылся на лестнице.

– Что встал, вылупился? – беззлобно сказал Соколов. Наблюдая за разговором, он не расслышал ни слова. – Получил, что хотел, так иди с миром. А то в камеру засажу…

В приемном отделении сыска было холодно. Два дня не топили. Свет Ванзаров включил, но остался в пальто. Задерживаться не собирался. Скоро должен появиться Аполлон Григорьевич, надо успеть проверить кое-что. Из книжного шкафа, забитого городскими справочниками, Ванзаров вытащил том, в котором были собраны адреса домов с домовладельцами. Он перелистывал на Петербургскую часть, 4-й участок, когда с лестницы донеслись шаги. Кто-то поднимался в сыск. Явно не Лебедев. На пустой лестнице шаги слышны отчетливо. Положив раскрытую книгу обложкой вверх, Ванзаров стал ждать. Наконец, постучали. Он разрешил войти.

Дверь пропустила даму в меховой ротонде ценой в годовое жалование чиновника сыска. От столичных морозов кожу лица она спасала зимней вуалью. Разглядеть сквозь нее не смог бы даже зоркий глаз.

– Господин Ванзаров, к вам посетительница, – доложил Соколов.

Помощник пристава испытывал почтение к стоимости наряда. О таких мехах его жена могла лишь мечтать.

– Благодарю, Василий Григорьевич…

Соколов не стал дожидаться, когда его попросят вон, отдал даме поклон, который остался незамечен, и скрылся. Когда его шаги удалились достаточно, дама закинула вуаль на меховую шапочку, подошла, порывисто обняла Ванзарова и прижалась к его губам.

Поцелуй огненный, сумасшедший, преступный. Он стоял столбом, не в силах шевельнуться, отстраниться или обнять ее так крепко, как хотелось.

Адель Ионовна ослабила поцелуй, снова прижалась и отстранилась окончательно.

– Простите, – сказала она, прикрываясь рукой в кожаной перчатке. – Я чуть с ума не сошла, когда узнала о вашем аресте.

– Благодарю, – пробормотал Ванзаров. В голове его бушевали беспорядок и смятение, каких не бывало никогда. – Благодарю… Все хорошо… Это была ошибка…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Нет, не ошибка… Я предупреждала вас… Мой муж – ужасный человек. Я поняла, что он ни перед чем не остановится… Он орал на Пирамидова за то, что тот поверил показаниям Прасковьи Ладо. Дом дрожал, прислуга на кухне попряталась… Это не конец, Родион Георгиевич, он явно задумал вас уничтожить…

– Возможно… Только вам, Адель Ионовна, нельзя вмешиваться.

Она взяла его руки.

– Как я могу на это смотреть равнодушно… Как я смогу жить без вас…

Ответить нечего. Он ведь живет без нее.

– Со мной нелегко справиться, – сказал Ванзаров, стараясь не больно сжимать ее пальцы. – Я крепкий орешек…

– Родион, – глаза Адели Ионовны были слишком близко и слишком глубоки, чтобы не потеряться в них. – Милый… Мой милый… Единственный… Чудесный… Я знаю, что делать… Слушай меня… Верь мне… Верь…

– Я… верю… вам, – проговорил он, не в силах ответить «ты». И закрыл глаза. Искушение было слишком сильным. Воли почти не осталось. В любую минуту мог войти Лебедев. Или кто угодно. Так бывает, когда никого не ждешь.

Она приблизилась и чуть коснулась сжатыми губками. Будто повесила маленький замочек. Отпрянула.

– Я знаю, что должна делать, – Адель Ионовна отняла свои руки, накинула вуаль. – Я не позволю погубить тебя… Ты мой… Только мой… Верь мне…

Она резко повернулась, будто порвала невидимую цепь, натянутую между ними, распахнула дверь и выбежала. Цокот сапожек удалялся, пока не затих.

Ванзаров закрыл глаза. И стал собирать осколки себя. Испытание было чрезмерным даже для него. Мыслящий ум, все подвергающий логике, оказался бессилен, беспомощен, слаб перед порывом желания, которое смело аргументы и доводы рассудка. Ванзаров злился, что оказался не готов к внезапному поединку. Не готов и почти проиграл. Заглянул в такие глубины души, о которых не подозревал. Хорошо, что она убежала. Хорошо, что все кончилось. Урок трудный, но полезный: нельзя поддаваться чувствам. Кому-то можно, ему нельзя. И никак иначе. Никаких надежд. Все, конец.

Ураган стихал. Картинки, носившиеся в мыслях, разлетались пеплом. Ванзаров дышал медленно и глубоко. Вскоре он овладел собой. Вернее, тем, что смог подобрать. Мелкие, незаметные осколки не нашлись. Это ничего. Рана зарастет.

Он вернулся к раскрытому тому.

Справочник предоставил сведения относительно владельцев дач на Крестовском острове, 4-й участок Петербургской части. Проверяя, Ванзаров подошел к большой карте столицы, висевшей на стене, провел пальцем по пути, который описал Обух. Палец уперся в мелкий, еле видимый квадратик. Справочник указывал владельца. Разумное объяснение: Обух ошибся или нарочно дал неверные сведения. Хотя какой ему резон врать. Или его воровские филеры ошиблись. А если не ошиблись… Если адрес указали точно…

Логика давала ответ, который Ванзаров не мог ни отвергнуть, ни принять. Доказать невозможно, филеры Обуха мертвы. Если сообщить подозрения Зволянскому… Нет, в отставку подавать рано. Остается проверить, насколько ошибается справочник.

67

Извозчик вез верной дорогой. Миновали Царицын луг[42], по зимнему перевозу оказались на Петербургской стороне, понеслись по Каменноостровскому проспекту. Взяли влево, переехали по льду Малую Невку и забрались на Крестовский остров. С Батарейной дороги свернули на Белосельский проспект, с него на Кольскую улицу. Пролетка пошла медленно, пока не остановилась. Извозчик оборотился.

– Здесь, что ли, господин хороший?

В этой части острова деревья стояли плотно, как в лесу. Свет луны еле проникал сквозь строй стволов. Вдалеке виделось зарево электрических огней загородного театра и ресторана «Крестовский сад». Там бурлило веселье. Здесь было тихо, темно и пустынно. Дача стояла на снежном пригорке. С виду – обычный деревянный дом для летнего проживания с верандой. Окна темны, двери заперты. Снег на подъездной дорожке утоптан. Ванзарову ничего не стоило открыть любой замок. Однако такую дерзость он не мог позволить. Учитывая, кому могла принадлежать дача.