Собрание сочинений - Карлос Кастанеда

как неисправимый начальник до самого конца, закричал в потоке слез, что я должен молиться. Он поклялся, что мы оба упадем и разобьемся насмерть и что мы можем хотя бы молиться за спасение наших душ. На мгновение я задумался, практично ли молиться. Я предпочел звать на помощь. Наверное, люди в здании услышали мои вопли и послали за пожарниками. Мне искренне казалось, что прошло только две или три секунды после того, как я начал орать, когда пожарники пришли на крышу, схватили Луиджи и меня и закрепили подмостки.

На самом деле я висел на стене здания по крайней мере двадцать минут. Когда пожарники в конце концов втянули меня на крышу, я утратил всякий контроль. Я срыгнул на твердый пол крыши, меня выворачивало наизнанку от страха и гнусного запаха расплавленной смолы. Был очень жаркий день; смола на щелях неровных кровельных листов плавилась от жары. Это испытание было настолько ужасающим и тяжелым, что я не хотел его помнить, и в конце концов у меня началась галлюцинация, будто пожарники внесли меня в теплую желтую комнату. Они положили меня на чрезвычайно удобную кровать, и я спокойно заснул, в безопасности, надев свою пижаму, которую мне подали с вешалки.

Мое второе вспоминание было еще одним взрывом ни с чем не сравнимой силы. Во время приятной беседы с несколькими друзьями, без всяких видимых на то причин я вдруг затаил дыхание под влиянием мысли, воспоминания, которое вначале было туманным, а затем стало всепоглощающим переживанием. Его сила была настолько велика, что мне пришлось извиниться и на минутку отойти в угол. Мои друзья, по-видимому, поняли мою реакцию; они разошлись без слов. Я вспоминал происшествие, которое случилось в последнем классе средней школы.

Мы с моим лучшим другом ходили в школу мимо большого особняка с черным кованым железным забором по меньшей мере семи футов высотой и с заостренными зубцами по верху. За забором был широкий, хорошо ухоженный зеленый газон и огромная свирепая немецкая овчарка. Каждый день мы дразнили эту собаку, провоцируя ее кидаться на нас. Она физически останавливалась перед забором из кованого железа, но казалось, что ее ярость достигает нас. Для моего друга было удовольствием каждый день вступать с собакой в соревнование между сознанием и материей. Он становился в нескольких дюймах от морды собаки, которая высовывалась между железными прутьями по меньшей мере на шесть дюймов, и скалил зубы точно так же, как собака.

— Сдавайся, сдавайся! — кричал мой друг каждый раз. — Подчинись! Подчинись! Я намного сильнее тебя!

Его ежедневные проявления силы сознания, которые длились как минимум пять минут, ничуть не влияли на собаку, разве что приводили ее в еще большую ярость. Частью ритуала моего друга были его каждодневные уверения, что собака либо подчинится ему, либо умрет перед нами от сердечного приступа, вызванного яростью. Его убежденность была настолько глубокой, что я верил: однажды собака упадет замертво.

Как-то утром, когда мы подошли, собаки не было. Мы немного подождали, но собака не показывалась; потом мы увидели ее на другой стороне широкого газона. Она, по-видимому, была там чем-то занята, так что мы начали медленно уходить. Уголком глаза я заметил, что собака на полной скорости несется к нам. Когда она была где-то за шесть или семь футов от забора, она сделала гигантский прыжок через него. Я не сомневался, что она сейчас распорет себе живот об зубцы. Она чуть-чуть не задела их и упала на улицу, как мешок картошки.

Я тогда подумал, что она мертва; но она была только оглушена. Вдруг она поднялась и, вместо того чтобы гнаться за тем, кто приводил ее в ярость, побежала за мной. Я прыгнул на крышу машины, но машина была для собаки пустяком. Она прыгнула и оказалась почти на мне. Я слетел вниз и забрался на первое дерево поблизости, тонкое маленькое дерево, которое едва выдерживало мой вес. Я был уверен, что оно сломается посередине, отправив меня прямо в пасть собаке, и она загрызет меня до смерти.

На дереве я был почти вне ее досягаемости. Но собака снова прыгнула и щелкнула зубами, поймав меня за зад штанов и порвав их. Ее зубы даже зацепили мои ягодицы. Как только я оказался в безопасности на верхушке дерева, собака ушла. Она просто побежала по улице, возможно, в поисках моего друга.

В школьном медпункте медсестра сказала, что мне нужно попросить у владельца собаки справку о прививке от бешенства.

— Тебе нужно выяснить это, — сказала она строго. — Может быть, ты уже заразился бешенством. Если владелец откажется показать тебе справку о прививке, ты вправе вызвать полицию.

Я поговорил со сторожем особняка, в котором жила собака. Он обвинил меня в том, что я выманил на улицу самую ценную собаку хозяина, животное с родословной.

— Ты гляди, парень! — сказал он зло. — Собака потерялась. Владелец отправит тебя в тюрьму, если ты еще будешь нас беспокоить.

— Но у меня может быть бешенство, — сказал я искренне испуганным тоном.

— Мне до одного места, хоть бубонная чума, — рявкнул он. — Убирайся!

— Я вызову полицию, — сказал я.

— Вызывай, кого хочешь, — сказал он в ответ. — Если вызовешь полицию, мы натравим их на тебя. В этом доме у нас достаточно связей для этого!

Я поверил ему, и поэтому соврал медсестре, что собаку не смогли найти и у нее нет владельца.

— О Боже! — воскликнула она. — Тогда готовься к худшему. Может быть, мне придется послать тебя к доктору. — Она дала мне длинный список симптомов, за которыми я должен следить или ждать, пока они не проявятся. Она сказала, что уколы от бешенства очень болезненные, и их нужно делать подкожно в область живота.

— Я худшему врагу не пожелаю такого лечения, — сказала она, ввергая меня в страшный кошмар.

После этого началась моя первая настоящая депрессия. Я просто лежал в своей кровати, чувствуя каждый из перечисленных медсестрой симптомов. В конце концов я пошел в школьный медпункт и умолял медсестру сделать мне уколы от бешенства, как бы больно это ни было. Я закатил колоссальную сцену. Я впал в истерику. У меня не было никакого бешенства, но я полностью перестал владеть собой.

Я рассказал дону Хуану об этих двух моих вспоминаниях во всех деталях, ничего не пропуская. Он не делал никаких замечаний, только кивал головой вверх и вниз.

—