Василий Сталин. Сын «отца народов» - Борис Вадимович Соколов

С.)… В такой обстановке было создано дело.

II этап — после ареста Берия, Владзимерского и других, — дело было приостановлено. Более того, — работники МВД желали мне успехов в дальнейшей жизни и работе, предсказывая с дня на день, — освобождение. В этот период благодаря Вам и Серову (на самом деле — Круглову. — Б. С.) я имел возможность подлечить свое здоровье.

III этап — Булганин, став председателем Совета Министров СССР, — не захотел прекращения дела. Это неудивительно. Ведь и он дал в 1953 году санкцию на незаконный арест и помог созданию дела. Более того, он скрепил свои действия документами и отступать (?!) во имя правды и справедливости (человеку, думающему только о себе и своем Я) было не совсем удобно. Следовательно, надо было доказать мою виновность, т. е. справедливость (?!) ареста в 1953 году. Лучшего доказательства этого, чем сфабрикованное (уже расстрелянным) Владзимерским, — не было. И Булганин настоял это дело считать основой обвинения, так как он знает это дело и считает его верным. Еще бы, ведь оно составлялось по его указанию и при полной его поддержке.

Все это я, к несчастью своему, слишком поздно узнал и понял. Обиды свои адресовал неверно, чем затруднял работу честных людей и восстанавливал их против себя. Это прежде всего относится к Серову и следователю Калистову.

Но и это не все. Булганину нужен был суд, который облек бы этот произвол (парадокс — из беззакония рождается закон) во вполне законный приговор. И этого он добился. Добился потому, что вынудил честных людей подчиниться его требованиям (прямо скажем: власти хватило, слово его было слишком весомо), и за основу обвинения было взято созданное в мае 1953 года — Владзимерским. А по делу, созданному Владзимерским, ни один суд не вынес бы оправдательный приговор.

Да и сам я усложнил свое положение тем, что верил в его честность и молчал (обо всем, что касалось Булганина, как на следствии, так и на суде), — не отбивался от неверных обвинений. Полагая, что он, как человек честный, сам скажет, что им лично было утверждено в делах ВВС МВО (над этим пассажем Никита Сергеевич мог только от души посмеяться; Василий явно переборщил, представляя себя девственно наивным человеком; Хрущев достаточно повидал в жизни, чтобы понять: допустить, что Булганин добровольно признает себя соучастником в расхищении государственных средств (пусть и подпадающим под амнистию) и поставит крест на своей политической карьере, мог только идиот, а сына Сталина Никита Сергеевич идиотом никогда не считал. — Б. С.). Он же нечестно воспользовался моим молчанием.

Правда, на суде мне уже кое-что стало ясно, однако, не зная порядка и своих прав, я упустил возможность подачи кассационной жалобы. В дальнейшем я взывал к совести Булганина, но безрезультатно. Описать всего невозможно. Но такова, вкратце, история моего дела, которая тянулась три года и закончилась приговором к 8 годам и. т. л. Вы можете спросить: но ведь были честные люди, почему они молчали? Подумайте откровенно, — кто бы стал слушать в то время, что Булганин нечестно и незаконно поступает?!

Уверяю Вас, что и Вы не стали бы слушать такие заявления в тот период времени. Что же касается честных людей, то они, конечно, были и что могли делали, но много ли они были в силах сделать? Конечно, нет. Выступить сейчас (когда дело сделано и срок прошел немалый) с разоблачением не каждый, знающий истину, захочет. Ибо дело щекотливое. Поэтому люди молчат или повторяют ранее зафиксированное в документах. Так им спокойнее, и я понимаю этих людей, — жизнь есть жизнь, — и виню во всем одного Булганина.

Но надо и меня понять! Более 5-ти лет я мучаюсь зря, ибо те ошибки, в жизни и делах, которые действительно были, — ни в коей мере не вызывали ни ареста, ни тем более столь длительного заключения и искусственного торможения в освобождении.

Под искусственным торможением в освобождении я подразумеваю действия МВД после приговора. Эти действия надо разделить на II периода.

I период — с января 1956 года по ноябрь 1957 года.

Этот период был насыщен трудом и оценивался по законам, общим для всех. Правда, если рядом работавшие получали по 50–54 зачетных дня в месяц, я получал 38–40, так как давать полный зачет начальник тюрьмы не решался, хотя начальник мастерских представлял и меня на 50–54 дня. Ибо работать я старался. За этот период я заработал 760 дней (2 года 40 дней) и готовился к освобождению в феврале 1958 года.

II период. В ноябре 1957 года (ранее Василий Сталин называл другую дату — 25 октября 1957 года. — Б. С.) мне было зачитано указание МВД из Москвы, которое гласило:

1) Ранее полученные зачеты (760 дней) не засчитывать (?!).

2) Впредь В. И. Сталину более 25 дней в месяц зачетов не давать.

Сплошной произвол! Начальник тюрьмы ничего понять не может. Прокурор области тоже. Начальник мастерских говорит: ничего не пойму, ведь все получают зачеты, как и раньше, а вы работали и работаете, как и все?!..

Начал писать всюду я, — никакого ответа. Написал начальник тюрьмы, — получил неприятность; й с этого момента решил: бить можно, не опасаясь, а защищать, даже законно, нет смысла, — «в верху это не нравится». Этот бой дошел до того, что я вынужден был просить у Серова защиты и перевода в тюрьму КГБ. Спасибо ему за этот перевод. Но это не выход из положения и не конец моим мукам. Сейчас нахожусь в тюрьме КГБ г. Москва Лефортовский вал дом 5 в камере 1/2 на 3 метра и продолжаю медленно, но верно сводить дни своей жизни на нет.

В мае 1958 года истекли 2/3 моего срока, по которым я должен был (без всяких зачетов) освободиться, но уже август, а никто об этом и не заикается.

Видимо, не для меня писаны законы, общие для всех. Получается гордиев узел.

Вот почему я все время прошу Вас, — выслушать меня. И вот почему не всем удобно, чтобы я попал к Вам на беседу. Ибо многое вы увидите совсем не в том свете, как это представляется Вам сейчас.

Вам я верю, для Вас правда выше личных удобств и неудобств, Вы не станете поощрять произвол. У Вас сердце истинного борца за правду и справедливость!

Много я у Вас отнял времени одним лишь чтением моей печальной истории и действительности — прошу извинить. Но поймите, сколько я пережил за эти годы, и помогите разрубить этот гордиев узел. Вся моя надежда только на Вас! Ибо тот, кто